Химические приключения Шерлока Холмса
Вскрытие показало…– Я буду участвовать в консилиуме по итогам вскрытия, Холмс. – Прекрасно, Ватсон, – ответил Холмс, отложив в сторону книгу о жизни Фридриха Великого. – Интересно знать, что вы там обнаружите. Когда произносились эти слова, в Лондоне почти закончилась неделя необычно сильного снегопада. Вся Бейкер-стрит была покрыта глубокими сугробами. Лавки, конторы, школы и университеты были наглухо закрыты, и в городе стояла такая пронзительная тишина, которая словно звенела. Далеко за полдень мы с Холмсом сидели в креслах у игравшего огоньками камина, который разбрасывал по комнате длинные угловатые тени. Клубы дыма от наших трубок поднимались к потолку. Стоял аромат бренди и вишневого дерева. Атмосфера располагала к теплу и покою, но мои чувства были напряженными, а мышление совершенно трезвым. Часом раньше я вернулся в квартиру на Бейкер-стрит, 221Б после очередного осмотра одного из своих пациентов в госпитале Барта. Холмс сразу же заметил мою озабоченность, и я объяснил ее причину. Мой старый приятель по афганской кампании мистер Рубен Хохам скоропостижно скончался. За неделю до этой трагедии он нехотя сообщил Барту о поврежденной коленке – результате неудачно предпринятой дома операции, которую он сделал по настоянию своей жены. Затягивающаяся рана, как я считал, не была опасна для жизни. Поэтому внезапная смерть огорчила и потрясла меня. Рубен был любимым мэром деревни Паттинг-Бридж. Он ревностно служил небольшому сельскому обществу, и на приближающихся выборах его наверняка переизбрали бы в шестой раз. В последние дни своей болезни он жаловался на симптомы, никак не связанные с его раной или с вероятным ее загноением. Его мучили тошнота и головокружение, сопровождаемые головными болями и болезненной ажитацией. По его словам, чувствовал себя он так, словно каждая пора его тела закрыта, а руки и ноги стали свинцовыми. Мне поручили выяснить настоящую причину безвременной смерти моего приятеля. – Вскрытие пройдет нынче к вечеру, – сообщил я Холмсу, – и будьте уверены, я вам все сразу же расскажу. – Раз вы так озабочены, позвольте мне пока задать несколько обычных вопросов, – произнес Холмс. – Не было ли у скончавшегося врагов или кого-то, кто бы выиграл от его смерти?
– А все то же, старина, – усмехнулся Холмс. – Надо смотреть на вещи непредвзято. Если смерть выглядит неестественной, то возле трупа должно быть немало мутной водички. Не проехаться ли нам в экипаже по снегу, Ватсон? Как вы посмотрите на визит к вдове Хохама? Солнце тускло освещало холодные, ставшие необычно чистыми улицы Лондона. Мы укутались в пальто, подали знак двухколесному кэбу и уселись в нем, назвав адрес: вокзал Кингз-Колледж-Стейшн. До Паттинг Бридж добрались на поезде и уже через час были на подходе к скромному дому вдовствующей миссис Хохам. За открытой на мой стук дверью стояла сама миссис Хохам. Ее глаза были красны от слез, а на лице было такое выражение горя, какого я не видел ни у одной женщины. – Доктор Ватсон! – только и воскликнула она, – доктор Ватсон! Я проводил ее в гостиную и попытался усадить поудобнее. Холмс прохаживался по комнате, рассматривая обложки книг на полках, поднимая и опуская терракотовую статуэтку датского дога. Он поднес к своему носу пустой стакан, стоявший на столе. – Итак, миссис Хохам, – неожиданно произнес он, – доктор Ватсон говорил мне, что ваш сын учится в Лондонском университете. – Этот джентльмен – мой друг и коллега Шерлок Холмс, – вынужден был вставить я как можно мягче. – Можете говорить с ним обо всем. Мы здесь, чтобы помочь вам. – Да, мистер Холмс, – нерешительно ответила она. – Превосходно. А можете мне сказать, что он изучает в этом прекрасном заведении? «Разумеется, прекрасном», – подумал я, ведь Холмс знал, что именно в этом университете в 1878 г. я получил диплом медика. – Поэзию, мистер Холмс, поэзию и химию, – сообщила она. – Странное сочетание, я понимаю, и Рубен был возмущен тем, что Роберт – это наш сын – увлечен поэзией. «Поэзией не заработать, – поучал он сына. – Надо овладеть чем-то практичным и полезным». Естественно, что я соглашалась. Я внушала Роберту, что я уважаю мнение его отца о цели учебы. Роберт имеет природную склонность к науке и хорошо успевал по химическим предметам. Тем не менее его соученики полюбили предмет, а Роберт ненавидел занятия химией. Он, как мне представляется, отчаянно жалел о времени, которое приходилось отрывать от его любимой поэзии. Себя он считал поэтом, мистер Холмс, он предан поэзии, хоть я ему и говорила, что нужно выбросить ее из головы. Он настоял на том, чтобы и сегодня вечером не пропускать класс поэзии, иначе вы бы встретились с ним здесь. Она слегка помяла носовой платок и прикоснулась им к заплаканным глазам. – Скажите, миссис Хохам, – продолжал Холмс, – а кто был близок к мистеру Хохаму? Были ли у него друзья? Кто интересовался его жизнью? Возникла пауза. – Могу назвать только двоих, – ответила она. – Родни Мивиль и мистер Ланквист Стронг. Мистер Стронг служит в Объединении Ноттинг-Хилл – фирме, специализирующейся на распространении телеграфа, как я думаю. Я вспомнила его потому, что он крутился вокруг Рубена в связи с выборами на следующей неделе. Он… – А Родни Мивиль? – прервал Холмс. – Родни Мивиль уже много лет адвокат мужа. Вместе с Рубеном они сражаются в карты каждое воскресенье, кажется, в криббидж. Знаете, там используют особую доску, куда сбрасывают карты. Играют вдвоем, на деньги, мистер Холмс, и у мужа образовался долг мистеру Мивилю. Я, конечно, возражала против азартных игр, но у меня свои проблемы. Возможно, доктор Ватсон говорил вам. Она бросила взгляд на пустой стакан. – Ватсон, – произнес Холмс, хлопая ладонями, – не сможете ли вы сопроводить меня сегодня вечером в госпиталь Барта? Очень хочется посмотреть вокруг да около этого заведения. – Думаю, туда можно отправиться вдвоем. Меня хорошо знают, известны и мои близкие отношения с Рубеном Хохамом. Полагаю, что и вскрытие уже закончилось. Миссис Хохам раскрыла в изумлении рот и прикрыла его рукой. – Полагаю, нам пора попрощаться, миссис Хохам, – сказал я. – Заверяю вас, что в свое время мы обязательно все выясним, – вставил Холмс. – Однако, если вы сочтете необходимым сообщить о чем-либо или о ком-либо, вот моя визитная карточка. В поезде, везущем нас в Лондон, Холмс задумчиво стоял у окна. Я колебался, прерывать ли его размышления. – Холмс, – все же решился я спросить, – кого вы подозреваете? – Каждого, – бросил он, не отрываясь от окна. – И никого. Из-за снегопада путь к госпиталю Барта занял у нас больше часа, и, когда мы вошли в массивное здание, в Лондоне уже наступила холодная и темная ночь. Тускло освещенные коридоры госпиталя не повысили мое безрадостное настроение. Когда я вел Холмса к палате, в которой умер Хохам, грузный детина в темном пальто и фетровой шляпе выбежал из-за угла. – Простите, кто еще тут? – тревожно спросил он на ходу, столкнувшись с Холмсом. После недолгой паузы он поспешил в конец коридора и скрылся. – Что это за личность, Ватсон? – обратился ко мне Холмс. – Не имею понятия, – только и сказал я. – Никогда не видел его раньше. – Послушайте, санитарка, – произнес Холмс, останавливая невысокую женщину в форменной одежде. – Что здесь делает этот человек? – Он приходил навестить мистера Хохама из 102-й палаты. Ему, конечно, должны были сообщить, что мистер Хохам сегодня скончался. – Благодарю вас, мисс, – ответил Холмс. В палате № 102 мы не нашли никого. Все вещи в комнате выглядели так, будто Хохам только что ненадолго вышел. Нелепость внезапной смерти вновь поразила меня. На кровати лежал роман в яркой обложке, рядом с ним в готовности лежали очки. – Скажите, Ватсон, эти средства… для чего их прописывают? На боковой полке стояло шесть разнокалиберных бутылочек, привлекших внимание Холмса. – Кокаин применяют как успокоительное, например при зубной боли. Вам он знаком. Хлороформ – средство для анестезии, местного или общего наркоза при операциях. Нитропруссид натрия понижает кровяное давление. Камфора устраняет головную боль. Два последних – наперстянка и стрихнин. Настойку из высушенных листьев наперстянки применяют для стимулирования сердечной деятельности, а также как мочегонное. А стрихнин, Холмс, – это легендарный стимулятор. Разве вы не знали? В общем, я не вижу в этом наборе ничего необычного. Стандартные в наше время средства. – Конечно, Ватсон, конечно. Теперь позвольте мне осмотреть здесь все более внимательно, а вы попробуйте получить результаты вскрытия. И еще: мне понадобится добрая порция содержимого желудка покойного. – Попробую что-нибудь сделать, – ответил я, хотя не мог скрыть своего сомнения. Я спустился в подвал. Отчет о вскрытии и в самом деле был уже готов, и мне его тут же вручили. С содержимым желудка было сложнее. Чтобы взять нужную банку, пришлось преодолеть бюрократические препоны. Но я был официально приглашен на консилиум, и моя странная просьба в конце концов была выполнена. Склянку тщательно закрыли крышкой и завернули в толстый слой бумаги. Вернувшись в 102-ю палату, я застал Холмса в глубокой задумчивости. Он не отрывал взгляда от полки с лекарствами. – Это результаты вскрытия, Холмс, – я протянул ему заключение. – Так, дайте-ка взглянуть, – он выхватил у меня папку и начал быстро перелистывать сразу по несколько страниц. Какое-то место его заинтересовало, и он неожиданно остановился. – Голубые, Ватсон! – возбужденно воскликнул он. – Ткани внутренней оболочки желудка голубые! Что вы об этом скажете? Вопрос поставил меня в тупик. – Это как-то необычно, – ответил я. – Могу предположить, что смерть была неестественной и наступила в результате действия какого-то инородного вещества. – Вы на верном пути, Ватсон. За многие годы нашей дружбы вы усвоили мои методы. И в отчете делается точно такое же предположение. – Что вы, любой придет к такому выводу, – скромно предположил я, хотя в душе подозревал, что где-то в глубине его слов скрывается доля сарказма. – Надо срочно сообщить в Скотланд-Ярд о вероятности предумышленного убийства. Лестрейд наверняка займется этим делом. – О да! Он, конечно же, вцепится в него, – согласился Холмс. – Предлагаю, однако, нам вернуться домой и проделать кое-какие химические исследования. Думаю, что это преступление выходит за рамки возможностей Лестрейда. Надо выяснить, что же произошло, а потом я обязательно информирую инспектора и руководство госпиталя. Успею к завтрашнему утру. События последней ночи, снежные заносы и пронизывающий холод сделали со мной свое дело: я сильно устал. Холмса, взявшего след, напротив, ни последние хлопотные часы, ни предстоящая работа не изменили. Ко времени прибытия на Бейкер-стрит он был полон энергии, как сжатая пружина. Как только двуколка остановилась у нашей двери, он первым выпрыгнул из нее. – Побудьте со мной, Ватсон. Полагаю, что и вы найдете результат эксперимента весьма показательным. – он заторопился внутрь. Пока я разжигал камин, чтобы согреться, Холмс готовил все на своем лабораторном столе. Можно было слышать, как он собирал стеклянные приборы, проверял горелки и разливал растворы. Промозглая лондонская погода, похоже, сказалась и на моем друге, так как сквозь потрескивание поленьев из дальнего угла мне послышался резкий, чуть ли не лающий кашель. – Холмс, вы здоровы? – поинтересовался я. – Я провожу перегонку с паром, старина. Это несложные операции, уверяю вас, можете погреться еще десять-пятнадцать минут. Через полчаса он позвал меня к лабораторному столу. – Теперь, Ватсон, смотрите и слушайте внимательно. Если мои подозрения обоснованы, мы узнаем, что за вещество стало причиной гибели вашего знакомого, и одновременно определим подозреваемого в убийстве. Раствор А, вот этот – справа, – дистиллат содержимого желудка жертвы. Раствор Б, что рядом, – дистиллат моего желудка. Это для контроля. Нам нельзя ошибиться, контрольная проба необходима. – Вашего собственного желудка, Холмс?! – воскликнул я. – Но как? И тут я вспомнил о звуках, которые слышал. – Итак, я буду проводить исследование растворов А и Б. Между прочим, не узнаете запах раствора А? Правда, он слабый. Нет? Неважно. Я-то его узнаю. Но продолжим. Вот кружок фильтровальной бумаги, которую я только что смочил свежим раствором сульфида меди. Бумага, видите, коричневая, так? В оба дистиллата добавляю раствор гидроксида калия, подщелачиваю пробы. Теперь одну-две капли раствора Б – на коричневый кружок. Вот так. И что вы видите, Ватсон? – Совсем ничего, Холмс, – признался я. – Именно так, друг мой. Это контрольный опыт. Теперь посмотрим, верны ли мои подозрения. Холмс смочил каплей подщелоченного раствора А коричневую фильтровальную бумагу. К моему удивлению, коричневая окраска в смоченном месте исчезла, бумага там стала белой. – Так я и думал, – пробормотал Холмс сам себе. Потом он повернулся ко мне. – Еще одну пробу, для подтверждения. Она будет особенно интересной. Я внимательно следил за тем, как Холмс отобрал в пробирку немного дистиллата А, добавил пару капель раствора сульфата двухвалентного железа и каплю желтого раствора хлорида трехвалентного железа. Он подогрел пробирку на слабом огне горелки и влил в нее немного концентрированной соляной кислоты. Неожиданно в пробирке появился осадок, синий осадок! – Ну вот, оно выпало в осадок. То вещество, которое было в желудке жертвы. – Что это? – нетерпеливо спросил я. – Какой яд? Вы знаете, почему убили Рубена? Кому это было надо? – Слишком много вопросов сразу, старина, – остановил меня Холмс с улыбкой. – Глубокая ночь, джентльменам вроде нас с вами пора бы теперь поспать. Утром будет достаточно времени, чтобы довести до конца это замечательное расследование. Уверен, что Холмс спал крепким сном, а ко мне сон все не шел. Перед глазами плавали формулы и уравнения реакций, которые я учил в юности, но смысл проведенных Холмсом опытов оставался для меня неясным. Самому себе Холмс убедительно доказал природу яда. Что же осталось за пределами моего понимания, но известно ему? Наконец сон сморил меня, и я проснулся, когда солнце ярко светило в окно, а Холмс стоял у моей кровати, предлагая чашку горячего чая. – Я поручил Билли кое-что выяснить, Ватсон. Он уже скоро вернется, и вам будет наверняка интересно послушать, что он скажет. И действительно, как только я оделся и насладился чашкой ароматного чая, соседский парнишка Билли, которому и раньше Холмс часто давал несложные поручения, оказался здесь, отряхивая в прихожей снег с ботинок. – Это я, мистер Холмс. Я все-все выяснил, что вам нужно! – В его голосе слышались преданность и энтузиазм. – Входи, Билли! – Холмс хлопнул его по спине. – Не трать времени зря. Что ты узнал? – Я отнес ваш текст на телеграф. Послал телеграмму миссис Хохам от вашего имени, мистер Холмс, дождался ответа. Она сообщила, что мужчина, которого вы видели в коридоре госпиталя, по описанию очень похож на мистера Ланквиста Стронга – кандидата в мэры. – Отлично! Что еще? – Потом, – продолжил Билли, – я показал листок, который вы мне дали, примерно десятку парней по соседству, знакомым лавочникам и еще кое-кому. Всем говорил, что мне задали в школе сочинение, и спрашивал, какое из шести веществ можно было бы применить для убийства. Все называли стрихнин, мистер Холмс. – Конечно же, Билли. – Холмс широко улыбнулся. – Наконец, я по вашей инструкции обратился к охраннику госпиталя и тот сказал, что из комнаты санитарок у палаты № 102 пропала склянка с нитропруссидом натрия. – Отлично поработал, мальчик, – воскликнул Холмс, энергично пожимая руку юноши. Как можно более незаметно он сунул Билли несколько монет. Билли быстро скатился с лестницы, а Холмс повернулся ко мне. – Ну вот, надо звать Лестрейда, Ватсон. Пора прояснить это дело раз и навсегда. * * * Загадку можно разгадать, поняв сущность химических опытов, проведенных Холмсом, и обратив внимание на расставленные в рассказе «ключи к ответу» – вопросы. 1. Какие выводы сделал Холмс по результатам химических анализов? 2. Какой препарат использован для убийства Рубена Хохама? 3. Кто убил Рубена Хохама? Материал подготовил Э.Г.РАКОВ |
– Напротив, – возразил я. – Врагов у Рубена не было. В Паттинг-Бридже его
любили. Пять раз подряд его выбирали старостой. Он был, Холмс, человеком,
в самом деле внушающим симпатию. Его жена уже много лет страдает
алкоголизмом, и я знаю, что без его помощи она просто погибла бы. У них
есть сын, студент Лондонского университета, который живет за счет отца.
Сын добросовестно посещал отца у Барта. Что было бы со студентом без
помощи Рубена?