http://www.lito.spb.ru/ Сергей Саканский: ТАЙНА РЫЖЕЙ ЦВЕТОЧНИЦЫ

Сергей Саканский
ТАЙНА РЫЖЕЙ ЦВЕТОЧНИЦЫ


      — Итак, дорогой друг, наступает традиционный момент, характерный для конца любого моего расследования. Я закуриваю свою любимую вересковую трубку и рассказываю вам все с самого начала. Удобно ли вы устроились, Ватсон? Не замерзли?
       — Отнюдь, — сказал доктор Ватсон простуженным голосом. — Я весьма внимательно вас слушаю.
      Два старика сидели в креслах у камина, укрытые одинаковыми клетчатыми пледами. Хрипло потрескивали ольховые поленья, тихо пощелкивала трубка Холмса, дождь в качестве аккомпанемента барабанил о стекло.
       — Любое преступление, — проговорил Холмс, глубоко затянувшись из трубки, — подобно симптому болезни. Анализ симптомов позволяет произвести диагностику в целом, как вам хорошо известно из вашей недолгой врачебной практики. Изучая историю криминалистики, можно сделать вывод, что человеческое общество давно и неизлечимо больно. Прогресс — есть одна из многочисленных иллюзий самообмана. Ведь даже тяжело больной человек может с каждым годом все лучше одеваться, покупать дорогие вещи и так далее. Мне приходилось бывать на раскопках в Малой Азии. Общий вид культурного слоя толщиной в шестьдесят футов производит удручающее впечатление. Культурный слой — это, грубо говоря, огромная мусорная яма времени. На самом ее дне, в троянских отложениях покоятся черепки удивительных расписных сосудов, каждый из которых был настоящим произведением искусства. Наверху же — современные банки и склянки. Трудно рассуждать о прогрессе человечества, стоя у этой стены. Ничем иным, как постоянным падением, нельзя объяснить и другие хорошо известные вещи, например, извечный конфликт между отцами и детьми. То же касается и моего поприща — криминалистики. Давайте рассмотрим шаг за шагом наше последнее расследование. Помните, как все началось?
       — Разумеется, — сказал Ватсон. — Ваши удивительные способности всегда восхищали меня.
       — Ах, оставьте свои комплименты. Месяц назад, когда все это началось, я был в таком же тупике, что и Скотланд-Ярд. Девятнадцать убийств на улицах Лондона, совершенных всего за двое суток, причем, средь бела дня! Одним и тем же способом — удар в затылок тупым тяжелым предметом. Никаких признаков ограбления. Никаких следов убийцы. Тут есть над чем поломать голову, извините за грубый каламбур…
      Холмс закусил чубук своей трубки, с намерением глубоко затянуться, но трубка погасла. Он взял с мраморного столика коробок спичек, тряхнул им в воздухе и с досадой зашвырнул в камин.
       — Миссис Хадсон! — позвал он. — Не будете ли вы столь любезны, чтобы принести мне спички?
       — О да! — сказал Ватсон. — Я никогда бы не придумал ничего подобного.
      Холмс внимательно посмотрел на него.
       — Да уж чего тут думать… Эти семечки не только скворчат в моей любимой вересковой трубке, но и постоянно тушат ее.
      Вошла экономка, тряся на серебряном подносике коробок спичек. Холмс сухо поблагодарил ее и легонько шлепнул по заду.
       — Ну и шуточки у вас, мистер Холмс! — сказала она, похлопывая подносиком о бедро.
      Она прошла в соседнюю комнату и присела на край стула. В крошечной гостиной, характерной для этого небогатого дома на Бейкер-стрит, уютно сидел молодой человек, невысокий и плотный. Он грыз миндальное печенье и пристально смотрел в дверной проем, где был хорошо виден камин и по обеим его сторонам — два старика в креслах и пледах.
       — Почему мистер Холмс называет вас “миссис Хадсон”? — спросил он.
       — Так звали прежнюю экономку, которая умерла несколько лет назад. Он хочет, чтобы все было по-старому, особенно, если курит свою трубку.
       — Кое-что странное сразу бросилось мне в глаза, — продолжал Холмс, и голос его был хорошо слышен в гостиной. — Я имею в виду способ убийства, этот удар… Во всех случаях, удар был во-первых, один, во-вторых, нанесен сзади, в-третьих — что самое непостижимое — удар был настолько чудовищный, что убийцей мог быть только человек огромной физической силы, человек, которых в Лондоне можно по пальцам пересчитать. С этого конца и начал свое расследование инспектор Лестрейд.
      Были проверены все находящиеся в городе силачи: цирковые борцы, угольщики, метальщики ядер и тому подобное. Констебли задерживали всех прохожих подозрительно крупного телосложения. Однако, эти усилия не дали никаких результатов.
      Второй путь — поиск связей между жертвами. Поскольку мотив преступления неясен, можно было подумать, что жертвы либо замешены в какой-то тайной организации, либо явились свидетелями некоего события.
      Скотланд-Ярд тщательно проследил биографии всех девятнадцати жертв, прямо-таки с их рождения на свет. Среди них был один мелкий банкир, два студента, католический священник, два молодых офицера, четверо слуг, четыре служанки, трое рассыльных, один телеграфист и один портье. Что-то странное сразу бросается в глаза в этом списке, не правда ли, Ватсон?
       — О да! — прохрипел доктор. — Удивительно!
       — То-то и оно. Правда, вряд ли вы сможете сказать, что именно. То же и наша прославленная полиция. Все эти люди, кроме двоих, не были даже знакомы между собой. Я имею в виду офицеров, которые служили в одном полку и ухаживали за одной и той же девушкой. Полиция сразу уцепилась за этот ложный след и ухлопала два дня. А я скажу другое: эти люди и не должны были знать друг друга. Лестрейд просмотрел главное. Большинство жертв из списка были ничем иным, как служащими, именно — курьерами. А курьеры, дорогой друг, часто что-то носят с собой… Миссис Хадсон! Лапушка… Будьте добры, приготовьте мне пожалуйста еще одну трубку. Только прошу вас, пробейте хорошенько, а то спасу нет от этих семечек.
      Держась на почтительном расстоянии от старика, экономка приняла из его рук длинную трубку, протянутую мундштуком вперед, и вернулась в гостиную. Она отделила чубук от мундштука, устроила его в специальном зажиме и принялась готовить курительную смесь. Сняв с деревянного крючка крупное сито, бросила в него пучок сухой травы. Словно Гингема в ее юные годы, она принялась растирать траву круговыми пассами. Гость с интересом наблюдал за ее работой.
       — Простите, мисс Марпл, — деликатным голосом проговорил он, — разве то, что вы делаете, не противозаконно?
       — Почему это вас так интересует, мистер? Вы что — служите в полиции?
       — Никоим образом, леди. Но я учусь на юриста. Если бы вы совершили на моих глазах, скажем, убийство, то в каком бы положении оказался я? В положении соучастника. Следовательно, если с помощью наркотиков вы совершаете медленное убийство этого господина, то…
       — Допустим, в его положении убийством было бы не давать ему наркотиков. Мистер Холмс употреблял кокаин в течении десяти лет. Ему удалось сойти с этого зелья путем перехода на опиум, с которого, в свою очередь, мистер Холмс слезает с помощью марихуаны.
       — А что будет потом?
       — Вероятно, виски.
       — А дальше?
       — Дальше ничего не будет, сэр.
      Номер “Тайм”, развернутый на столе, стал быстро покрываться слоем зеленого порошка.
       — Это марихуана? — спросил гость.
       — Нет, лопух.
       — Вы хотите сказать, что обманываете своего хозяина, вместо губительного зелья подсовывая ему безобидную траву? О, теперь я начинаю вас понимать!
       — Ничего вы не начинаете. Я произнесла не — нет, лопух — с многоточием, а — нет, лопух — с точкой. Слово относилось к вашей персоне. Потому что вы не следите за беседой и задаете глупые вопросы. О, мой шеф любит сложные коктейли! Я добавляю несколько листьев яга, щепотку молотого кофе и немного птичьего гуано с Багамских островов.
       — Что ж! Это любопытно… Но ради всего святого, мисс Марпл! Я пришел сюда, чтобы встретиться с величайшим детективом в истории человечества, и что же в итоге? Лично к нему вы меня не допускаете, и все, что я вижу — почти неподвижный старик, который наркотически бредит перед этой еще более неподвижной куклой Ватсоном.
       — Должна вам сказать, что вы недалеки от истины, когда употребляете слово кукла, сэр. Мистер Холмс разменял одиннадцатый десяток. Он так чудовищно стар, что это выходит за грань реальности. Шерлок Холмс сейчас пишет книги по криминалистике: детективные рассказы, воспоминания… Он сочинил серию рассказов, опубликовав их под нарочито смешным, вымышленным именем. Этот писатель — одна из многочисленных мистификаций мистера Холмса, причем, мистификация двойная: рассказы-то написаны якобы от лица доктора Ватсона… Впрочем, мистер Холмс не пишет, а наговаривает. Вы как раз и присутствуете при таком сеансе звукозаписи.
       — Почему же я не вижу фонографа?
       — Фонограф спрятан. По замыслу мистера Холмса, даже он сам не должен его видеть. Он хочет забыть о том, что ведется запись. Я ее расшифровываю и даю ему для редактирования. Иногда мистер Холмс думает, что все это пишу я сама.
       — И где же спрятан фонограф?
       — А вы догадайтесь.
      Мисс Марпл собрала набитую трубку и, удалившись в кабинет, вручила ее Холмсу, который до сих пор пребывал в задумчивости, может быть даже спал, но, закурив, сразу же и заговорил:
       — Итак, Ватсон, два дня — суббота и воскресенье. В понедельник все стихло. У полиции создалось впечатление, что убийца затаился, поскольку улицы стали усиленно охраняться. И это было ошибкой. Не прошло и недели, как все повторилось. Снова два дня — суббота и воскресенье. На сей раз — двадцать четыре трупа! И теперь полиция, похоже, напала на след. Сличая показания людей, оказавшихся поблизости от мест преступлений, Лестрейд заметил, что в целых трех случаях упоминается одна и та же особа, а именно: девушка цветочница, которую свидетели видели неподалеку от места преступления. Знаете, такие юные соблазнительные девушки на грузовых велосипедах, с огромной корзиной цветов?
       — О да! — воскликнул Ватсон. — Это просто нечто эксклюзивное.
       — Эксклюзивное? Что-то не припомню подобного слова. Впрочем, не важно… Девушку нашли, задержали и подвергли допросу. Было ясно, что она каким-то образом связана с преступлениями, но как? Кстати, она работала именно по субботам и воскресеньям, когда цветы пользуются особым спросом… Сама она, тщедушное слабое создание, разумеется, не способно нанести удар такой чудовищной силы. Может быть, некто, некий сильный и ловкий сообщник, ходит по Лондону, засунув руки в карманы, а девушка просто возит орудие преступления, пряча его среди цветов? Пусть так, но каков мотив? Ведь новые жертвы также не были ограблены, и по-прежнему на мостовой не осталось никаких следов, кроме следов велосипеда. Во всяком случае, девушку отпустили за недостатком улик. Версия маньяка отпадает: у маньяка не может быть сообщника. Разве реальна такая девушка-цветочница, вполне вменяемая, которая возит по городу оружие маньяка? Не правда ли, доктор?
       — О да! — воскликнул Ватсон. — Это просто нечто эксклюзивное.
       — Что вы сказали? — нахмурился Холмс.
       — О да! — повторил доктор. — Это просто нечто эксклюзивное.
       — Мисс Марпл! — крикнул Холмс в дверной проем. — Вернее, как вас там? Миссис Хадсон! Что случилось с нашим дорогим другом Ватсоном? Кажется, его необходимо срочно прооперировать.
      Экономка взяла со стола большой разделочный нож, назначение которого до сих пор было не ясно гостю, и подошла к Ватсону. Вставив нож в грудь доктора, она поддела в нем какой-то орган, и в Ватсоне открылась крышка. Мисс Марпл склонилась над овальным отверстием и что-то покрутила внутри.
      Доктор Ватсон поднял и отпустил обе руки и скрипучим голосом проговорил:
       — Потрясающе! Умопомрачительная логика.
       — Теперь вы все знаете, — сказала экономка, вернувшись в гостиную. — Доктор Ватсон, действительно — всего лишь механическая кукла. Трудно представить, что оба собутыльника могли дожить до столь преклонных лет.
       — Но зачем?
       — Вы не догадываетесь? Мистеру Холмсу необходим образ собеседника. Он так привык к этому завершающему этапу своего расследования, что первое время после смерти Ватсона у него вообще ничего не получалось. Вот и возникла идея сделать примитивного робота.
       — Робота? Я не понимаю этого слова.
       — Это слово придумал сам мистер Холмс. Оно обозначает… Ну, именно то, что вы видите. Мы заказали его у мадам Тиссэ. Внутренности исполнила фирма Эдисон и Ко. Все это стоило 650 фунтов. Нехитрый механизм подымает и опускает руки. Внутри находятся два фонографа, пишущий и воспроизводящий. Только и всего.
       — Но каким образом? Почему Ватсон вставляет реплики вовремя?
       — О, пустяки… Как вы хорошо знаете, в английском языке вопросительная интонация сопровождается повышением голоса… Впрочем, нет, вы не хорошо об этом знаете, судя по вашему акценту.
       — Все в порядке, мадемуазель. Я уже понял. При повышении голоса мембрана колеблется с большей амплитудой. Длинное плечо рычага отклоняется, замыкает контакт, и…
       — Кстати, ваш акцент… Вы явно с континента, но я бы не сказала, что вы француз.
       — Я бельгиец, мэм. Изучаю право в Оксфорде. Хочу стать адвокатом. Но теперь… Я имею в виду сегодняшний вечер. У меня возникают сомнения по поводу моей будущей специальности.
       — Вот как?
       — Я бы хотел стать частным детективом, как мосье Холмс. В принципе, это весьма просто: достаточно лишь найти себе внимательного слушателя.
       — Что ж, когда мистер Холмс… Вы сами понимаете… Я могу тогда продать вам куклу доктора Ватсона, а цена вам известна…
       — Прошу прощения, мисс Марпл, но ведь сам Холмс тоже знает, что перед ним кукла! Так как же он...
       — Это сложный вопрос. С одной стороны, он же и наговорил на фонограф ее реплики, принимал участие в ее создании, с другой, когда он впадает в наркотический транс… Как вы думаете? Отдает ли он себе отчет вообще в чем бы то ни было?
       — Итак милый Ватсон, — послышался голос Холмса из кабинета, — подытожим сказанное. Перед нами явный серийный убийца, но не маньяк. Жертвы никак друг с другом не связаны. Мотив ограбления отсутствует. Есть один-единственный персонаж, рыжая цветочница, которая имеет какое-то таинственное отношение к делу. Преступник обладает чудовищной силой, но не оставляет следов, как бы перемещаясь по воздуху…
      Любое преступление, Ватсон, имеет всего лишь три компонента, а именно: преступник, его жертва и мотив. Все классические детективы начинаются с жертвы. Интрига, как правило, вертится вокруг преступника и мотива. В плохих детективах сначала всплывает мотив, затем преступник. В средненьких — происходит наоборот. В хороших — два компонента выявляются одновременно, причем, на самых последних страницах. Убийца, при этом, не может быть богом из машины, он просто обязан присутствовать в тексте почти с самого начала, иначе, опять же, получится скверный детектив.
      Посмотрим трезво на нашу ситуацию. Кто у нас присутствует с самого начала?
       — Однако, — сказал доктор Ватсон. — Я слушаю вас с нарастающим вниманием.
       — Именно! Цветочница и только она. Значит, никакого сообщника нет, а цветочница — и есть убийца. Но это невозможно, скажете вы. Ведь убийца, по умолчанию, обладает недюжинной физической силой. А эта миниатюрная, хрупкая, нежная девушка… Не правда ли?
       — Удивительно. Вы меня просто интригуете.
       — Давайте проведем эксперимент, Ватсон. Я беру свою любимую трубку и бью вас по колену мундштуком. Мы слышим слабый глухой звук, как если бы эбонит ударился о эбонит. Впрочем, так оно и есть… А теперь я ударяю вас наоборот — чубуком, держа трубку за мундштук. Звук гораздо сильнее. Но вовсе не потому, что теперь о тот же эбонит бьется древесина. Почему же?
       — В самом деле! Вряд ли я сам смогу об этом догадаться.
       — Правильно, ибо для этого нужны мозги. Сила удара пропорциональна массе ударяющего тела. В данном случае, массивный вересковый чубук на длинном мундштуке, ударяясь о ваш эбонит, и производит более громкий звук. И еще, как нам известно из физики, сила удара пропорциональна скорости. Да, Ватсон, скорости! Эти остолопы из Скотланд-Ярда не знают никакой физики. Они искали человека чудовищной силы, а такового нет. Рыжая, нежная цветочница, вооруженная массивным молотком на длинной ручке, двигаясь на своем велосипеде со скоростью десять миль в час — вот он, этот мифический силач. Вы удивлены?
       — О да! Я никогда бы не придумал ничего подобного.
       — Это вполне естественно для вас, Ватсон. Теперь второе: мотив. Ошибка была в том, что мы считали, будто бы жертвы не были ограблены. Это не правда. Ограбления все же состоялись, вопрос только в том, что именно являлось предметом похищения. Вспомните странную закономерность в выборе жертв. Курьеры, рассыльные, мальчики на побегушках… Все они могли что-то нести в руках. Что-то такое, что носят не в кармане, не в сумке, а именно, в руках, и только в руках. Предмет этот можно выхватить на ходу, прямо с быстро движущегося велосипеда, не прерывая движения… Этим предметом были цветы…
       — Цветы? — не выдержал Ватсон, вернее, конечно, доктор-то промолчал, а реплику подал гость из гостиной.
       — Именно, Ватсон! Картина преступления представляется мне следующим образом. Невинная юная цветочница разъезжает по улицам и продает свои цветы. В корзине она прячет молоток на длинной буковой ручке. Вот появляется покупатель, выбирает букет и, предвкушая встречу с красивой, полногрудой дамой, идет вдоль улицы. Рыжая цветочница седлает велосипед и, быстро набирая скорость, движется за ним. С чудовищной силой, умноженной на скорость, обрушивается тяжелый молоток на голову жертвы. Мгновение — и цветы выхвачены из слабеющих рук. Через полчаса те же самые цветы продаются другой жертве. И так изо дня в день. Ничего себе, бизнес, не правда ли?
       — О да! Я никогда бы не придумал ничего подобного.
       — А я придумал и, разумеется, оказался прав. Для меня все это оказалось, как всегда, элементарно, Ватсон. Девушка была схвачена, Лестрейд провел допрос с пристрастием, и она во всем призналась. Вам, вероятно, в диковинку как само преступление, так и подобный мотив — ведь вы, добрый поклонник стиля “ретро”, предпочитаете иную музыку, доктор Ватсон… Но эволюция не стоит на месте, и преступление, как молодая женщина, с каждым годом наряжается в новые модные одежды. Представьте себе, дальнейшую судьбу этой рыжей голубоглазой цветочницы, не вмешайся в это дело я. Преступница остается неуловимой многие годы. В то время как полиция ищет маньяка, наделенного чудовищной силой, эта худенькая, стройная девушка, переезжая из города в город, продолжает свой бизнес. Если допустить, что ей удавалось бы отправить на тот свет порядка пятидесяти человек в неделю, то в год это число дошло бы до двух с половиной тысяч. Если принять, что бизнес продолжался бы около тридцати лет, то человечество лишается населения целого города. Если бы, конечно, не мое личное вмешательство, не мои мозги, их удивительное серое вещество…
       — Серое вещество! — воскликнул гость в гостиной.
       — Ну да, — отозвалась мисс Марпл. — А что вас так возбуждает?
       — Это замечательные слова, мэм! Мозг человека, удивительную, сложнейшую, думающую машину так запросто назвать серым веществом! Вы не находите, какая мощная, точная метафора?
       — О да! — отреагировал Ватсон на возбужденный голос молодого человека. — Это просто нечто эксклюзивное.
       — Мисс Марпл! — вскричал Холмс. — Вырубите наконец этого дурака!
       — Потрясающе! — сказал доктор. — Умопомрачительная логика.
      Мисс Марпл быстро прошла в кабинет и, засунув руку глубоко под клетчатое одеяло, что-то резко дернула у Ватсона в паху. Кукла вздрогнула и замерла. Холмс, улучшив момент, коротко ущипнул девушку за ягодицу.
       — И предупредите вашего приятеля, — проговорил он, — приятеля, который сидит там, в гостиной, который прибыл в Англию с континента, который носит тупоносые ботинки, пять дней назад отремонтированные в мастерской на Барби-стрит, который в детстве болел скарлатиной и свинкой, который и до сих пор иногда занимается онанизмом, у которого голова как нечищенное вареное яйцо, у которого дядя живет в Петербурге и никогда не оставит ему наследства, поскольку через пять лет его убьют большевики… Скажите ему, что… Впрочем… Все это не имеет значения…
      С этими словами Холмс откинул голову на подушку и мгновенно уснул.
      Мисс Марпл вернулась в гостиную, где гость сидел, взволнованный и красный.
       — Откуда он… Про скарлатину, про свинку?
       — Ах, оставьте! Мистер Холмс всегда, знаете ли…
       — И кто такие большевики, и за что они убьют моего дядю? Кстати, у меня вовсе нет никакого дяди.
       — Вот и прекрасно. Значит, нам и не надо знать, что такое большевики.
       — Простите, мисс Марпл, а это преступление? Столь блестяще раскрытое на наших глазах…
       — Такого преступления не было.
       — Действительно! Его же просто не могло быть. Чудовищная жестокость, совершенно ничтожный мотив, плюс, как я понял, абсолютная вменяемость убийцы.
       — Я бы сказала, что этого преступления еще не было. Видите ли, наряду с книгой воспоминаний, мистер Холмс пишет криминальную футурологию. Прогнозируя возможное развитие общества, проектирует и будущие преступления. Лет через сто подобная мотивация и такая жестокость станут вполне возможными, если так считает мистер Холмс. Будьте спокойны, мы с вами до этого не доживем.
       — Здесь есть одна ошибка и, по-моему, очень серьезная. Дело в том, что рыжая цветочница никак не могла продавать в течение месяца одни и те же цветы. Они бы просто завяли. И вообще… Мне что-то расхотелось погружаться с головой в эту кровь и грязь. Я передумал учиться на юриста, держать частное сыскное бюро. Лучше я тоже буду писателем, буду создавать замечательные детективные романы.
       — В добрый час, — сказала мисс Марпл, поднимаясь со стула и тем самым молча говоря гостю, что аудиенция окончена.
       — Знаете что, — сказала она уже в дверях — Вам бы очень пошли усы, господин… Как вас там?
       — Усы? — смешался гость, Мне?
       — Да-да. Такие тонкие усики, чуть-чуть загнутые кверху… Помните у Кагановича, замечательного русского поэта? Встречных увеча пиками усов… Так и вы. Мало того, что это добавит пикантности вашему оригинальному лицу, но и станет своеобразным символом для ваших будущих читателей, а также великолепным хобби, которое придаст дополнительный смысл всей вашей будущей жизни.


©Сергей Саканский, текст, 2001
© Геликон Плюс, макет, 2001
© Дм. Горчев, оформление, 2001





Назад






Главная Попытка (сказки)
1999-2013
Артур Конан Дойл и его последователи