Мастер из Кроксли

Когда они приблизились к унылому ряду уродливых зданий в форме огромных бутылей - то были сталеплавильные заводы Кроксли, - их длинную извилистую ленту пересекла другая, еще более длинная лента; она, клубясь и извиваясь, потянулась мимо них. Большая дорога, с которой сливалась их собственная, была сплошь забита бурным потоком спешащих двуколок чугунолитейщиков. Армия Уилсона остановилась, ожидая, когда они проедут. В зависимости от настроения чугунолитейщики, проносясь мимо болельщиков противной стороны, или выкрикивали приветствия, или глухо ворчали. Шутки, словно чугунные гайки или куски антрацита, летели туда и обратно. «Ха, да ему молочка из соски, а не драться!», «Эй, а вы захватили гроб, чтобы отвезти его обратно?», «Куда вы подевали своего калеку?», «Эй, паренек, сфотографироваться не забудь, а то потом не на что будет взглянуть!», «И этот докторишка будет драться?!», «Подождите, вот подлечит вашего калеку и сразу станет настоящим доктором».

Так чугунолитейщики и шахтеры обменивались шутками, пока одна сторона стояла в ожидании, а другая, словно весенний поток, катила мимо. Вдруг по толпе пронесся взволнованный ропот, переросший в восторженный крик, и большая, вместительная коляска, запряженная четверней, вся увитая алыми, развевающимися лентами, с грохотом пролетела мимо. Впереди, в белой шляпе с алой розеткой, сидел кучер, а за ним, на высоком сиденье, расположились мужчина с женщиной, обнявшей его за талию. Монтгомери мельком взглянул на коляску и успел разглядеть, что мужчина был в меховой шапке, низко надвинутой на глаза, в толстом фризовом пальто с алым шарфом на шее, а женщина рыжеволосая и ярко накрашенная. Она возбужденно смеялась.

Мастер - это был он, - проезжая, обернулся и, внимательно оглядев Монтгомери, угрожающе усмехнулся, показав неровный ряд зубов. У него было грубое, скуластое лицо с отвислыми щеками и злыми глазами. Их многоместный экипаж был битком набит спортивными меценатами. Тут были и гордые горновые мастера, и начальники цехов, и управляющие заводов. Один из них тянул из большой металлической фляжки и, проезжая мимо Монтгомери, поднял ее в знак приветствия. Наконец дорога очистилась, и армия Уилсона со своей кавалерией двинулась дальше.

- Дорога свернула в сторону от Кроксли и, извиваясь, пошла вдаль, среди зеленых холмов, сплошь израненных алчными искателями угля и железа. Вся прилегающая местность была выпотрошена и опустошена, а огромные отвалы пустой породы и горы шлака говорили о тех огромных пещерах, которые своим трудом вырыл под землей человек. Вскоре дорога повернула налево, туда, где виднелось заброшенное здание внушительных размеров, потрескавшееся и обвалившееся, без крыши и дверей, с пустыми квадратами окон. Это старая фабрика Эрроусмита. Матч состоится там, - сказал Уилсон. - Ну, как самочувствие?

- Благодарю вас, сэр. Лучше, чем когда-либо, - ответил Монтгомери.

- Ей-богу, мне нравится ваша выдержка! - заметил Уилсон. Сам он чувствовал себя неважно. - Во всяком случае, вы покажете нам за наши деньги настоящий бокс, а там будь что будет. Вон видите ту пристройку? Это контора, ее отвели под раздевалку.

Экипаж подъехал к зданию под шумные крики столпившихся на склоне холма людей. Ряды пустых колясок и двуколок растянулись вплоть до самого поворота, а черная людская масса, глухо ворча, осаждала разрушенную фабрику. Как сообщалось в огромной афише, входные билеты стоили один, три и пять шиллингов, а за собак взималось полцены. Вся выручка, за исключением накладных расходов, шла победителю, и уже сейчас было ясно, что приз в настоящем бою намного превышает обусловленную сотню фунтов. У входа в здание стоял страшный галдеж. Рабочим хотелось ввести своих собак бесплатно. Администрация была против. Люди ругались, собаки лаяли. Толпа напоминала собой мутный горный поток, который, кружась и пенясь, с шумом медленно уходил сквозь узкую расщелину.

Перед конторой стоял уже пустой, изукрашенный алыми лентами экипаж с четверкой дымящихся лошадей. Уилсон, Пэрвис, Фоссет и Монтгомери также сошли с экипажа и прошли внутрь. Контора оказалась большой пустой комнатой с квадратными светлыми пятнами на почерневших стенах - там, где некогда висели картины и календари. Старый, истертый линолеум покрывал пол. Кроме нескольких скамеек и огромного стола со стоявшими на нем кувшином и тазом, никакой другой мебели здесь не было. В центре комнаты стояли большие весы. К вновь вошедшим торопливо подошел непомерно толстый мужчина в синем жилете и алом галстуке в мелкий цветочек. Это был Эрмитейдж - мясник и скотовод, известный на много миль вокруг как один из самых зажиточных людей и наиболее рьяных покровителей спорта в Райдинге.

- Отлично, отлично, - говорил он густым хрипловатым басом. - Наконец-то вы приехали. Ну, а где же ваш боксер? Давайте его сюда.

- Вот он, в целости и сохранности. Мистер Монтгомери, позвольте представить вас господину Эрмитейджу.

- Рад вас видеть, сэр. Счастлив познакомиться с вами. Мистер Монтгомери, осмелюсь вам сказать, мы в Кроксли восхищены вашей храбростью, и единственное нате желание - это посмотреть настоящий бокс, без всякого пристрастия к кому-либо. Пусть победит сильнейший - таково наше мнение.

- Вполне с вами согласен, - ответил помощник доктора Олдакра.

- Прекрасно, вы ответили так, как надо. Мистер Монтгомери, вы взяли на себя большое обязательство, но любое обязательство - большое или малое - всегда должно быть выполнено, это вам подтвердит всякий, кто имел со мной дело. Крэгз, готовься к взвешиванию.

- Я тоже?

- Да, но нужно вначале раздеться.

Монтгомери вопросительно глянул на стоявшую у окна и смотревшую на улицу рослую рыжеволосую женщину.

- Не волнуйтесь, сэр, - заметил Уилсон. - Идите за занавеску и там переоденьтесь в спортивную форму.

Роберт скрылся за занавеску, и через некоторое время из-за нее вышла воплощенная молодость. Одетый в белые свободные трусы, парусиновые тапочки, перетянутый в талии поясом цветов известного крикетного клуба, Монтгомери был изящен и натренирован в самую меру: кожа его сияла, словно шелк, а на широких плечах и красивых руках виднелся каждый мускул. Мускулы так и играли, когда он поднимал или опускал руки; они-вязались з узлы и шары, твердые, как слоновая кость, или свивались в длинные жгуты.

- Ну, что ты на это скажешь? - спросил Бартон, его секундант, стоявшую у окна женщину. Та презрительно оглядела юного атлета.

- Да, удружил же ты этому молодому человеку. Выставил вместо себя этакую дохлятину против настоящего мужчины. Да мой Джек одной рукой с ним справится!

- Может быть, так, а может, и нет, - усмехнулся Бартон. - У меня, например, было два фунта стерлингов, и я их все до последнего пенса поставил на этого паренька и ничуть не жалею: А вот и сам Мастер. Здорово же он выглядит, ничего не скажешь.

Из-за другой занавески вышел, слегка прихрамывая на сломанную ногу, боксер-профессионал, коренастый, огромный, с чудовищной грудью и руками. Но кожа его не выглядела столь свежей и чистой, как у Монтгомери; она была смуглой, в каких-то непонятных бурых пятнах, с большой родинкой посреди густой поросли черных курчавых волос, покрывавших его широкую грудь. По его весу нельзя было судить о его силе, ибо эти могучие плечи и огромные руки с тяжелыми, словно кузнечные молоты, кулаками оказались бы под стать любому тяжеловесу. Однако бедра и ноги были непропорционально слабы. Монтгомери же был сложен, как греческий бог. По всему было видно: предстоит схватка между человеком, годившимся только для одного вида спорта, и другим, который мог бы заниматься любым видом. Они с любопытством оглядели друг друга. Бульдог и чистокровный поджарый терьер - оба были полны отваги и желания победить.

- Здравствуйте!

- Здрасьте. - Мастер снова усмехнулся, показав на мгновение три обломанных передних зуба - остальные были выбиты за двадцать лет боев. - Хороший денек для боя?

- Отличный, - согласился Монтгомери.

- Вот это мне нравится, вот это по-людски! - прохрипел тяжелый мясник. - Ребята первый сорт! Какое мясо, какие кости! А главное, чтоб все у нас было честь по чести.

- Если он сковырнет меня, благослови его бог.

- А если мы сковырнем его, помоги ему бог, - вмешалась в разговор женщина.

- Прикуси свой язык! - раздраженно рявкнул на нее Мастер. - Тебя кто просил встревать?! Вот опробуешь моих тумаков, будешь знать.

Но женщина не обратила внимания на его угрозу.

- Э-э, на сегодня твоим кулакам и без меня хватит работы, - заметила она. - Сперва вот разделайся с этим, а там можешь и за меня приняться.

«Любовную» перебранку прервал вошедший в контору джентльмен в пальто с меховым воротником и таком блестящем цилиндре, какой можно встретить только в радиусе, не превышающем десяти миль от Лондонского Гайд-парка. Цилиндр был небрежно сдвинут прямо на затылок, так что нижняя сторона полей служила как бы рамкой для его высокого с залысинами лба, пронзительно смотрящих глаз и лица, имевшего несколько резкие, но тем не менее приятные черты. Он вошел с такой торжественной важностью, с какой обычно выходят на арену распорядители цирка.

- Знакомьтесь, это мистер Стэплтон, рефери из Лондона, - сказал Уилсон. - Как ваше самочувствие, мистер Стэплтон? Я был представлен вам в Коринфском клубе, на Пикадилли, когда там происходило одно крупное состязание, помните?

- Э-э, милостивый государь, позвольте вам заметить, - сказал вошедший, пожимая руки, - меня со столькими людьми знакомят, что я просто не в силах запомнить всех. Кажется, Уилсон, так? Ну что же, мистер Уилсон, рад видеть вас, не мог найти извозчика на станции, поэтому запоздал.

- Мистер Стэплтон, мы гордимся, что такой известный в спортивных кругах человек приехал на наше маленькое состязание, - заявил Эрмитейдж.

- А, пустяки, ради бокса я готов на все. Ну как, все готово? Боксеров взвесили?

- Сейчас взвесим, сэр.

- Отлично. Тогда я сам займусь этим. Не первый раз вас вижу, Крэгз. Помню вашу вторую встречу с Виллоксом... Вам удалось побить его раз, но тут он сумел поквитаться с вами. Так сколько, там на весах? Сто шестьдесят три фунта, долой два на спортивный костюм, итого: сто шестьдесят один фунт. Так.теперь, мой мальчик, ваш черед. Бог ты мой, что это за спортивные цвета на вас?

- Анонимного крикетного клуба.

- По какому праву вы их носите? Я член этого клуба.

- Я тоже.

- Вы любитель?

- Да, сэр.

- И вы выступаете на этом состязании за деньги?

- Да.

- Надеюсь, вы отдаете отчет в своих действиях? Вы понимаете, что отныне вы становитесь профессиональным боксером и что если вы еще раз выступите...

- Этого не случится, я дерусь в первый и в последний раз.

- Наверняка в последний, - вставила женщина.

Мастер свирепо глянул на нее.

- Ну что ж, вам виднее. А ну, вставайте на весы. Сто пятьдесят один минус два - сто сорок девять фунтов, но молодость плюс здоровье тоже что-нибудь весят... Ну, чем скорее начнем, тем лучше: мне хочется успеть на семичасовой экспресс в Хелефильд. Условия такие: двадцать раундов по три минуты с минутными перерывами, бой идет по квинсберийским правилам, так?

- Да, сэр.

- Прекрасно, тогда приступим к делу.

Боксеры накинули на плечи пальто, и все организаторы встречи, секунданты и рефери направились в зал. Но едва они вышли из раздевалки, как дорогу им преградил полицейский инспектор. В руках у него была записная книжка - одно из тех грозных орудий, которые приводят в трепет даже лондонских извозчиков.

- Минутку, господа. Дайте-ка я запишу ваши фамилии на всякий случай: вдруг потребуется кого-нибудь из вас притянуть к суду за нарушение общественного порядка.

- Уж не хотите ли вы запретить бой? - вскричал Эрмитейдж в порыве негодования. - Я мистер Эрмитейдж из Кроксли, а это мистер Уилсон, и мы ручаемся, что все пройдет без эмоциональных перегрузок.

- Мне нужно записать ваши фамилии на всякий случай: вдруг кого-нибудь из вас придется привлечь к суду, - невозмутимо повторил инспектор.

- Но вы же нас и без того прекрасно знаете!

- Будь вы сам дьявол или судья, последнее хуже, все равно... закон есть закон, - ответил инспектор. - Я не могу взять на себя ответственность запретить бой, раз драться будут в перчатках, но я запишу всех лиц, к этому причастных. Сайлос Крэгз,. Роберт Монтгомери, Джеймс Стэплтон из Лондона, Тэд Бартон. Кто секундант Сайлоса Крэгза?

- Я, - ответила женщина. - Глазейте сколько влезет, но секундантом буду я, и никто больше. Имя - Анастасия...

- Крэгз?

- Нет, Джонсон. Анастасия Джонсон. Если вы его посадите, то и меня сажайте.

- Ну что ты, дура, городишь! Кто говорит об аресте? - зарычал на нее Мастер. - Мистер Эрмитейдж, пойдемте отсюда, а то мне вся эта волынка уже обрыдла.

Полицейский инспектор присоединился к процессии, и пока они пробирались на помост, он, как официальное лицо - представитель власти на местах, - выговорил себе у Эрмитейджа бесплатное местечко в первом ряду, чтобы оттуда следить за -порядком, а затем уже как частное лицо у того яге Эрмитейджа поставил на Мастера тридцать шиллингов по ставке семь к одному. Войдя в здание, все двинулись по узкому проходу, оставшемуся среди монолита волнующейся толпы, к деревянной лестнице, ведущей на помост, поднялись наверх и перешагнули через канаты, подвешенные на высоте пояса на четырех угловых стойках. И тут Монтгомери понял, что он находится на том самом ринге, где будет решаться его дальнейшая судьба.

На одной из угловых стоек развевался бело-голубой стяг, и Бартон провел его в этот угол и посадил на стул, а сам вместе со своим помощником - оба в белых свитерах - встал рядом.

Так называемый ринг представлял собой квадратную площадку размером двадцать на двадцать футов. В противоположном от Роберта углу виднелась мрачная фигура Мастера, рядом с ним его рыжая подруга и еще один малый с туповатым лицом - секунданты. Возле каждого боксера стояли таз и кувшин с водой, лежали губки.

Вначале Монтгомери был настолько сбит с толку ревом и криками зрителей, что решительно не мог понять что к чему. Однако пока длилась заминка, происшедшая по вине рефери, вдруг куда-то пропавшего, Монтгомери огляделся по сторонам. Взору его представилась интереснейшая картина, она запомнилась ему на всю жизнь. Длинные ряды деревянных скамеек круто уходили вверх под самый купол, вместо которого виднелся серьги квадрат неба. Большой зал до самого верха был сплошь забит людьми в различных одеяниях: на передних скамейках преобладало тонкое английское сукно, на задних - вельвет и бумазея. Лица всех сидящих были обращены на Роберта.

Там и сям среди зрителей виднелись собаки, скулившие и рычавшие. В такой плотной массе людей вряд ли кому удалось бы различить отдельные лица, поэтому единственное, что увидел Монтгомери, - это мерцающий блеск медных касок, удерживаемых на коленях десятью кавалеристами из его почетного эскорта. У помоста расположились репортеры, пять человек, трое из местных газет, а двое из самого Лондона. Но куда исчез главный персонаж предстоящего зрелища - рефери? Уж не попал ли он в тот шумный людской водоворот - у входа?

Мистер Стэплтон отстал от остальных участников, чтобы осмотреть кожаные перчатки, в которых предстояло драться боксерам, поэтому вошел в здание позже всех. Он двинулся было по узенькому, бессильно петлявшему среди плотной массы народа коридорчику, который вел на ринг, но толпа разъяренных людей преградила ему дорогу. Только что перед этим повсюду разнеслось, что боксер от уилсонских угольных копей - джентльмен и что другой джентльмен назначен судьей. Волна подозрения прокатилась среди обитателей Крокелиг им хотелось, чтобы рефери был свой парень, а тут, на тебе, совершенно посторонний, и Стэплтону отрезали путь, как только он ступил на порог. Возбужденная толпа окружила его: люди размахивали кулаками над его головой и проклинали его. «Катись назад в свой Лондон! Тут и без тебя обойдутся! Пошел вон!» - неслось со всех сторон.

Стэплтон в запрокинутом на самый затылок блестящем цилиндре глянул вокруг, себя из-под нависших бровей и понял, что находится в самом центре рассвирепевшей, угрожающей толпы. Тогда он вытащил из кармана золотые часы, положил их на ладонь и спокойно заявил:

- Еще три минуты - и я отменю матч.

Толпа вокруг него так и взвыла. Его хладнокровный вид и вызывающе сдвинутый на затылок цилиндр прямо выводили людей из себя. Тяжелые кулаки угрожающе поднялись, но... очень трудно ударить человека, который не обращает на вас никакого внимания.

- Еще две минуты - и я отменю матч. Толпа разразилась свирепой бранью. Горячее дыхание разъяренных людей обожгло ему лицо.

- Сказано тебе, проваливай! Убирайся туда, откуда пришел!

- Еще одна минута - и я отменю матч.

И хладнокровие одного победило бурную, но нерешительную толпу. Вокруг послышалось: «Эй ты, пропусти его, а то и в самом деле отменит матч!», «Пропустите его, пусть идет!», «Дорогу рефери! Дорогу джентльмену из Лондона!»...

Стэплтон - его подталкивали сзади и чуть не на руках несли - добрался до ринга, где уже стояли два стула, один для него, а другой для его помощника-хронометриста. Он уселся на стул, руки положил на колени, цилиндр его съехал еще дальше на затылок, и сидел так - невозмутимый и важный, всем своим видом показывая, что он отчетливо осознает всю возложенную на него ответственность.

На помост взошел мясник Эрмитейдж, представительный, осанистый, и поднял толстые, усыпанные перстнями руки, призывая к молчанию.

- Джентльмены! - начал было он громко, но осекся и повторил чуть тише: - Джентльмены!

- И леди! - выкрикнул кто-то из публики, ибо в самом деле в числе зрителей виднелось много женщин.

- Эй, приятель, погромче! - закричал следующий.

- Эй, дядя, почем нынче свиные отбивные? - проревел третий.

Раздался общий хохот, собаки подняли лай. Эрмитейдж принялся взмахивать руками, словно дирижируя этим огромным хором. Наконец начавшееся вавилонское столпотворение постепенно утихомирилось, и наступило всеобщее молчание.

- Джентльмены! - прокричал Эрмитейдж. - Сейчас состоится встреча между Сайлосом Крэгзом, которого мы все зовем Мастером из Кроксли, и Робертом Монтгомери с Уилсонских каменноугольных копей. Матч будет происходить между боксерами среднего веса, то есть боксерами, чей вес не должен превышать одиннадцати стоунов восьми фунтов. При взвешивании оказалось: Крэгз весит одиннадцать стоунов семь фунтов, Монтгомери - десять стоунов девять фунтов. Условия матча: двадцать раундов, каждый раунд по три минуты, перчатки двухунцевые. В случае, если бой продлится до конца, победа присуждается по очкам. Матч любезно согласился судить известный лондонский рефери мистер Стэплтон. Мистер Уилсон и я - финансовые организаторы состязания - полностью доверяем мистеру Стэплтону и просим вас также принимать его решения без возражений.

Произнеся эту тираду, мистер Эрмитейдж обернулся к обоим боксерам.

- Монтгомери!.. Крэгз!:. - сказал он.

Вокруг воцарилась гробовая тишина. Даже собаки и те перестали лаять. Зал словно вымер. Обабоксера встали, поправили надетые на руки кожаные перчатки, выступили на середину арены и пожали друг другу руки: Монтгомери серьезно, Крэгз с ухмылкой. Затем они заняли боевую позицию. Толпа глубоко вздохнула, и по залу словно подул ветер. Стэплтон откинулся назад на своем стуле и критически оглядел боксеров.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: предстоит бой силы против ловкости. Колченогий Мастер невозмутимо возвышался на своей изуродованной ноге, словно на гранитном постаменте. Глядя на него, даже представить было трудно, что кому-то удастся свергнуть этого колосса. На покалеченной ноге он мог вращаться с неимоверной быстротой, хотя перемещаться вперед или назад ему было гораздо трудней. Мастер по сравнению с Монтгомери казался огромным и массивным, а его загорелое грубое лицо выглядело таким свирепым и решительным, что сердца сторонников Уилсона упали. В этот час только один человек не пал духом. Это был Роберт Монтгомери.

Всякое волнение, которое он испытывал раньше, исчезло, как только он ясно увидел стоящую перед ним цель. Теперь она приняла вполне осязаемые формы - надо побить вот этого хромого Геркулеса со свирепым лицом, а в награду получить диплом врача. Он весь сиял, ощущая радость предстоящей битвы, чувство уверенности и силы охватило его, глаза загорелись. Он начал подходить к своему противнику маленькими шагами, шаг вперед - шаг назад, лавируя то вправо, то влево, тогда как Крэгз с угрюмым и злобным выражением лица медленно поворачивался на покалеченной ноге, слегка выставив левую руку и низко опустив правую. Монтгомери начал бой левой - ударил раз, потом другой. Он бил несильно и каждый раз попадал в цель. Попробовал в третий, но Мастер отразил встречным ударом, и Монтгомери отскочил назад, не выдержав мощной контратаки. Анастасия, секундант Крэгза, издала пронзительный вопль в знак одобрения. Мастер ударил правой, но Монтгомери нырнул ему под руки и вошел в клинч.

- Брек! Брек! - закричал рефери.

Мастер ударил Роберта снизу вверх и чуть не сшиб с ног. Затем послышалось: «Время!» - и первый раунд закончился.

Начало было хорошее. Зрители шумели и аплодировали. Монтгомери ничуть не устал, тогда как волосатая грудь Мастера тяжело вздымалась и опускалась. Секундант выжал ему на голову мокрую губку, а Анастасия принялась обмахивать полотенцем.

- Славная бабенка! Славная! - кричали зрители, одобряя ее действия.

Начался второй раунд. Мастер настороженно выжидал: Монтгомери вертелся вокруг него, словно веселый котенок. Внезапно Мастер ринулся к нему, заковыляв с такой быстротой, которой никто от него не ожидал. Роберт, отскочив в сторону, увернулся от удара. Мастер приостановился и, зловеще усмехнувшись, покачал головой. Затем он сделал знак рукой, как бы приглашая Монтгомери подойти поближе. Роберт придвинулся, ударил левой, но получил взамен свинг прямо по ребрам. Этот тяжелый удар на мгновение ошеломил его, Мастер ринулся к нему, чтобы нанести решительный удар, но верткий Монтгомери сумел уклониться и продержаться до конца раунда.

Раунд прошел вяло, при явном преимуществе Крэгза.

- Да, Мастер слишком для него силен, - сказал один из литейщиков своему соседу.

- Это верно, но и тот ничего, ладный паренек. Он еще покажет себя. Видал, как он прыгает здорово?

- Но все-таки Мастер намного сильнее, да и бьет страшно. Вот увидишь, тот у него еще попрыгает, когда он до него доберется.

Началась новая схватка. Лица боксеров блестели от пота. Монтгомери нанес молниеносный удар правой - его кулак гулко ударил Мастера в бровь. Раздался единодушный рев со стороны шахтеров и громкое: «Молчать! К порядку!» - со стороны рефери. Монтгомери ушел от встречного удара и заработал еще одно очко ударом левой. Публика вновь зааплодировала, а рефери, возмущенно приподнявшись, сказал:

- Прошу не шуметь во время боя, джентльмены.

- Так, проучите их немного! Проучите! - зарычал Мастер.

- Прикусите язык. Бой! - оборвал его рефери.

Монтгомери подкрепил слова судьи ударом в зубы, и Крэгз, закончив этот неудачный для него раунд, словно рассвирепевший медведь, тяжело заковылял в свой угол.

- Кто хочет поставить семь к одному? - закричал трактирщик Пэрвис. - Шесть к одному?..

Но желающих не нашлось.

- Пять к одному?..

На это предложение откликнулось несколько человек, и Пэрвис занес их в свою засаленную записную книжку.

Монтгомери пребывал в блаженном состоянии покоя. Он отдыхал в своем углу, вытянув ноги и опираясь спиной об угловую стойку; широко раскинул руки, положив их на канаты. Ах, как приятны эти минуты между раундами! Он чувствовал, что победит, не надо только увлекаться и подставлять себя под удар, ибо противник его наверняка выдохнется еще задолго до конца матча. Мастер настолько медлителен, что вся его сила уходит впустую.

- Хорошо дерешься, молодец! - прошептал Тэд Бартон Роберту. - Будь только осторожен и внимателен, не подставляй себя - и он твой.

Но Мастер был хитер. Он провел столько боев, уже будучи хромым, что знал, как выжать из своей покалеченной конечности все возможное. Осторожно и медленно он кружил около Монтгомери, наступая и наступая. Шаг и еще шаг - до тех пор, пока незаметно не загнал его в угол. Роберт вдруг увидел, как угрюмое лицо противника вспыхнуло торжеством. Мастер накинулся на него, Монтгомери отскочил в сторону... и попал прямо на канат. Мастер что есть силы обрушил на него один из своих страшных апперкотов правой, Монтгомери согнулся под тяжестью удара и наполовину раскрылся. Он отпрыгнул в другую сторону и опять налетел на канат. Мастер загнал его в ловушку. Он собрался нанести еще один удар правой со зверским кряканьем, свидетельствовавшим о страшной силе. Монтгомери сумел увернуться, получив взамен сокрушительный удар левой. Тогда он вошел в клинч.

- Брек! Брек! - закричал рефери.

Выходя из клинча, Монтгомери получил жестокий боковой удар по уху. Это был тяжелый для него раунд, и литейщики оглушительным ревом выражали свое одобрение Мастеру.

- Господа, я этого не потерплю! - прогремел Стэплтон. - Я привык председательствовать в приличных клубах, а не в зверинце.

Этот маленький человек в цилиндре набекрень и с большим выпуклым лбом один властвовал над всей огромной толпой, словно учитель над своими учениками.

Когда Мастер вернулся к себе в угол и уселся на подставленный стул, Анастасия расцеловала его.

- Славная бабенка! Ну-ка, еще разок! - закричали, смеясь, из публики, и Мастер погрозил им кулаком.

Монтгомери испытывал усталость и боль, но бодрость не покидала его. Он кое-чему научился, теперь его уже не заманишь в подобную ловушку.

В течение трех следующих раундов шансы были равны. Монтгомери наносил удары чаще, Мастер - сильнее. Усвоив полученный урок, Роберт старался держаться открытых мест, не давая загнать себя в угол. Иногда Мастеру удавалось прижать его к боковым канатам, но юноша тут же увертывался в сторону или же входил в клинч, выходя из него только на середине ринга. В этих случаях монотонный крик рефери: «Брек! Брек!» - прерывал частый, глухой топот резиновых тапочек, гулкие удары и резкое, свистящее дыхание двух усталых мужчин.

К девятому раунду оба боксера находились в довольно сносном состоянии. Правда, голова Монтгомери все еще гудела от полученного в углу удара, а большой палец на левой руке причинял острую боль - он был, видимо, вывихнут. Мастер особых признаков усталости не проявлял, однако его дыхание было сильно затрудненным, а длинная цепь очков на судейском листке была явно не в его пользу. Но один удар литейщика стоил трех ударов помощника доктора, и юноша понимал, что без перчаток он не выдержал бы и трех раундов. Те удары любителя, которые он наносил, представляли собой лишь щелчки по сравнению со страшными ударами, которые наносились руками, загрубевшими за время долгой работы с лопатой и аншпугом.

Шел десятый раунд. Половина матча. Ставки уже делались только три к одному, ибо боксер с Уилсон-ских каменноугольных копей превзошел все ожидания. Однако те, кто знал мастерство, хитрость и изворотливость старого профессионального боксера, понимали, что преимущество все еще на стороне Мастера.

- Берегись! - прошептал Бартон, посылая Монтгомери на бой. - Берегись! Он еще сыграет с тобой шутку, смотри.

Но Монтгомери увидел, а может, это ему показалось, что противник совсем выдохся. Он выглядел таким усталым и апатичным, что даже руки у него повисли. Наконец-то начинают сказываться его преимущества: молодость и здоровье, решил Роберт. Он одним прыжком покрыл расстояние, отделявшее его от противника, и нанес великолепный удар левой. Ответному удару Мастера явно не хватало свойственной ему силы. Монтгомери снова нанес удар и снова попал в цель. Затем он попытался ударить с правой, но Мастер отвел его ударом вниз.

- Слишком низко! Слишком низко! Нечестно! Нечестно! - закричали тысячи голосов.

Рефери медленно обвел толпу насмешливым взглядом.

- Сдается мне, что в этом зале полно судей, - сказал он.

Зрители рассмеялись и зааплодировали, но их восхищение также не подействовало на судью, как и их гнев.

- Пожалуйста, без аплодисментов, - сказал он, - здесь не театр.

Монтгомери был страшно доволен собой. Совершенно очевидно, положение у его противника отчаянное, он уже обставил его по очкам и прочно идет впереди. Надо ковать железо, пока горячо. У Мастера был совершенно растерянный вид. Монтгомери двинул ему еще разок в сизую скулу и отскочил назад, не получив ответного удара. И тут вдруг Мастер опустил обе руки и принялся растирать ногу выше колена. А-а! Вот оно что! У него судорога!

- Давай! Жми! - неистово вскричал Тэд Бартон.

Монтгомери бешено рванулся вперед и в следующее мгновение лежал посреди ринга в полуобморочном состоянии с едва не сломанной шеей.

Судорога была лишь хорошо задуманной маскировкой с целью усыпить бдительность противника и заманить его на один из тех страшных апперкотов, которыми прославился Мастер. Вот для чего нужна была видимость усталости и апатии. Чересчур рьяно ринувшись в атаку, Монтгомери подставил себя под такой удар, который вряд ли кто из смертных сумел бы выдержать. Резкий, направленный от пояса к подбородку, удар кулаком, в который Мастер вложил все одиннадцать стоунов собственного веса, пришелся прямо в челюсть. Монтгомери завертелся волчком и рухнул как подкошенный - оглушенный и беспомощный. Невнятный стон пронесся по залу, возбужденные зрители что-то бормотали, перешептывались и, разинув рты, во все глаза глядели на судорожно подергивающееся тело.

- Назад! Назад! - завопил рефери, когда Мастер навис над распростертым человеком, готовый нанести ему завершающий удар, едва он начнет подниматься.

- Назад, Крэгз! Сейчас же назад! - повторил Стэплтон.

Мастер опустил руки и отошел к канату, не сводя лютого взгляда со своего поверженного противника. Хронометрист отсчитывал секунды. Если при счете «десять» Монтгомери не встанет на ноги, бой будет считаться законченным. Тэд Бартон в отчаянии ломал руки и нетерпеливо переминался в своем углу. Откуда-то издалека, словно сквозь тяжелый, кошмарный сон, до Монтгомери доносился голос хронометриста:

- Три... четыре... пять... Монтгомери приподнялся на одну руку.

- Шесть... семь...

Он встал на колени, мертвенно-бледный, испытывая страшное головокружение и слабость, но полный решимости встать, встать во что бы то ни стало.

- ..восемь...

Он поднялся.

Мастер, как бешеный тигр, набросился на него, нанося беспощадные удары обеими руками.

Все затаили дыхание в ожидании печального конца, тем более печального, что мужественный, но беспомощный человек продолжает бороться, ни за что не желая сдаться.

Человеческий мозг - удивительная машина. Совершенно бессознательно, нисколько не напрягаясь, сбитый с толку, оглушенный, обессилевший юноша вспомнил единственную вещь, которая могла его спасти, - вспомнил о слепом глазе, о котором говорил ему сын Мастера. По виду этот глаз ничем не отличался от другого, но Монтгомери ясно помнил, что речь шла о левом. Он кинулся влево, чуть не сбитый с ног мощным драйвом, угодившим ему в плечо. Мастер повернулся на сломанной ноге и снова оказался перед ним.

- Бей его! Бей! - кричала женщина.

- Прикусите язык! - оборвал ее рефери. Монтгомери раз за разом уходил влево, но Мастер был проворен и умен. Когда Монтгомери попытался еще раз уйти влево, он развернулся в обратную сторону и ударил его прямо по лицу. Колени Монтгомери подогнулись, и он со стоном свалился на пол. Он почувствовал, пока слепо шарил по полу руками, что больше ему не подняться. Где-то далеко-далеко, как сквозь вату, средь гула множества голосов он слышал роковой голос, отсчитывающий секунды:

- Один... два... три... четыре... пять... шесть...

- Время! - сказал судья.

Тут долго сдерживаемые страсти огромной толпы вырвались наружу. Обитатели Кроксли издали глухой стон разочарования. Уилсоновцы вскочили на ноги, крича от радости: значит, еще есть надежда. Какие-нибудь четыре секунды - и с их боксером было бы покончено. Но сейчас у него впереди целая минута, за это время он сумеет оправиться...

Рефери огляделся с расплывшимся от удовольствия лицом и смеющимися глазами. Его судейский стул и шляпа запрокинулись назад так, что казалось, того и гляди упадут; он и хронометрист понимающе переглядывались друг с другом. Тэд Бартон и второй секундант бросились к лежащему Монтгомери и, подняв его за руки и за ноги, осторожно потащили в угол и там усадили на стул. Голова Роберта бессильно раскачивалась из стороны в сторону, и казалось, что он так и не придет в себя, но холодная вода, вылитая ему на голову, вызвала у него дрожь, и он, очнувшись, бессмысленно посмотрел вокруг.

- Ура! Он очухался! - закричали все вокруг. - Молодец! Вот удалой малый!

Бартон влил ему в рот несколько капель бренди. Туман в голове немного рассеялся, и Монтгомери наконец стал понимать, где он и что с ним. Но он все еще был слаб и не надеялся, что сумеет продержаться хотя бы один раунд.

- Секунданты, с ринга! - раздался голос рефери. - Время!

Мастер из Кроксли нетерпеливо вскочил со стула.

- Держись от него подальше! Дай себе небольшую передышку, - прошептал Роберту Бартон, и Монтгомери снова, уже в который раз, двинулся навстречу своему противнику.

Он получил два урока: первый, когда Мастер загнал его в угол, и второй, когда его обманным путем заманили на ближний бой с таким сильным противником, как Крэгз. Впредь он будет осторожен. Еще один такой удар прикончит его - больше он не может рисковать. Мастер же твердо решил использовать достигнутое преимущество и яростно накинулся на Монтгомери, бешено работая правой и левой. Но Монтгомери был достаточно молод и увертлив, так что изловить его было трудно. Он уже твердо стоял на ногах, да и сознание его прояснилось, а с ним вернулась и сообразительность. Это было интересное зрелище: тяжелый броненосец, старающийся сокрушительным бортовым залпом накрыть маленький, верткий фрегат, маневрирующий так, чтобы не попасть под его прицельный огонь. Мастер выложился весь. Он заманивал студента, разыгрывая усталость; обрушивался на Монтгомери в стремительных атаках. На протяжении трех раундов он, стремясь добраться до своего противника, использовал все трюки, какие только знал. Но Монтгомери с каждой минутой ощущал, как силы возвращаются к нему. Боль от удара почти прошла. Весь первый после нокдауна раунд ему пришлось ограничиться только защитой, и он был страшно доволен, когда ему удавалось ловко ускользнуть от убийственных ударов Мастера. Во втором раунде он уже отважился изредка пускаться в легкие контратаки. В третьем - наносил ответные удары, как только видел незащищенное место. Его сторонники после каждого раунда криками выражали свое одобрение. Даже чугунолитейщики и те подбадривали его с тем благородным бескорыстием, которое присуще настоящим болельщикам. Для большинства из них этот юный Аполлон, ставший выше поразившего его несчастья и упорствующий в своем стремлении победить, покуда в нем теплится хоть искра сознания, служил примером настойчивости и мужества.

Тем временем Мастер, и без того имевший угрюмый нрав, все более ярился, видя, как победа ускользает из его рук. Всего три раунда назад исход боя, казалось, был уже решен, а тут приходилось начинать все сначала. К пятнадцатому раунду нарушенное дыхание Роберта полностью восстановилось, ноги и руки снова окрепли. Однако наблюдательная Анастасия заметила в его поведении нечто ободрившее ее.

- Тот удар по ребрам, кажется, начинает сказываться, Джек, - шепнула она Мастеру. - Иначе, чего бы ему так тянуться за бренди? Давай, жми, милый, и он будет твой.

Действительно, как раз в эту минуту Монтгомери быстро выхватил из рук Бартона фляжку и сделал продолжительный глоток. Вслед за тем он со слегка порозовевшим лицом и с каким-то странным выражением целеустремленности в глазах, заставившим рефери пристально посмотреть на него, поднялся на шестнадцатый раунд.

- Драться, как уговорились! - закричал трактирщик Пэрвис, заметив этот неподвижный взгляд.

- Давай, врежь ему! Врежь! - кричали литейщики своему боксеру.

И возбужденный гул пробежал по их рядам, как только они поняли, что их более закаленный и сильный боксер явно берет верх.

Внешне ни на одном из боксеров не было видно серьезных повреждений. Правда, у Мастера один глаз так заплыл, что сравнялся со щекой, а у Монтгомери на теле виднелись два-три синяка; лицо его сильно осунулось и побледнело, если не считать красных пятен на щеках, вызванных бренди. Его немного покачивало, когда он встал против Мастера, руки бессильно повисли - словно двухунцевые перчатки, и те стали непомерно тяжелы. Было ясно: он вымотался и отчаянно устал. Еще один удар - и ему не подняться. А если он и сумеет ударить Мастера - тот даже не почувствует его удара; слишком он, Монтгомери, ослаб, и нет у него никаких шансов свалить этого колосса.

Предстоящий раунд должен был решить исход матча.

- Давай, врежь ему, врежь! - истошно ревели болельщики из Кроксли.

Даже суровые взгляды судьи были не в состоянии унять разбушевавшуюся толпу.

Монтгомери выжидал благоприятный момент. Он хорошо усвоил урок, что преподал ему более опытный противник. Почему бы ему самому не разыграть шутку, которую разыграли с ним, подумал он. Он, конечно, устал, но не в такой степени, как это внешне могло показаться. Глоток бренди вызвал в нем прилив энергии и придал силу, которой он может воспользоваться, если представится случай. Бренди будоражило кровь, а он делал вид, что валится с ног. Роль свою он разыграл отлично. Мастер решил, что перед ним легкая добыча, и кинулся на него с удвоенной энергией, стремясь разом покончить с ним. Он обрушил на него не один, не два, а лавину ударов: левой - правой, правой - левой. Он прижимал Монтгомери к канатам, нанося страшные удары, и при этом так зверски крякал, что было видно: он вкладывает в эти удары всю свою силу.

Однако Монтгомери был достаточно осмотрителен, чтобы не попасть ни под один из этих убийственных апперкотов. Он изворачивался, ловко отступая в сторону, подпрыгивал, уходя от ударов, блокировал их, наносил ответные, но все это он проделывал с видом человека, который абсолютно безнадежен. Мастер, уставший от своих собственных беспорядочно наносимых ударов, нисколько не боясь, как ему казалось, совершенно ослабевшего противника, на какую-то долю секунды опустил руки, и в это мгновение правая рука Монтгомери настигла его.

Это был великолепный удар: короткий, снизу вверх, удар всем корпусом, удар, в который юноша вложил всю силу ног, плеч, рук. Он пришелся как раз туда, куда был нацелен, - точно в челюсть. Ни одна живая душа не смогла бы выдержать такого удара, да еще в такое место. И никакое мужество не могло спасти человека, которому он достался. Мастер опрокинулся навзничь, стукнувшись об пол с таким грохотом, что, казалось, рухнул потолок. Крик, который не сдержал бы ни один рефери, вырвался из тысячи глоток. Мастер лежал на спине, ноги его слегка подогнулись в коленях, гигантская волосатая грудь тяжело вздымалась и опускалась. Он трясся, дергался, но сдвинуться с места не мог. Потом по ногам его пробежала судорога, и он затих. Сопротивляться было бесполезно. Он вышел из игры.

- Восемь... девять... десять... Аут! - произнес хронометрист, и оглушительный, громовой рев тысячи зрителей, подобный залпу орудий большого линкора, известил, что Сайлос Крэгз перестал быть Мастером из Кроксли.

Монтгомери стоял, изумленно глядя на огромное распростертое тело. В эту минуту он едва ли понимал, что действительно все кончено. Он видел рефери, направляющегося к нему с протянутой рукой, слышал свое имя, выкрикиваемое со всех сторон, и наконец заметил, как кто-то бежит прямо на него. На какое-то мгновение он успел разглядеть разгневанное лицо в пылающем ореоле рыжих волос, и тут чей-то кулак ударил его промеж глаз, и он рухнул на пол, растянувшись рядом со своим противником, тогда как с полдюжины его сторонников пытались оттащить от него разъяренную Анастасию. До его ушей донесся сердитый возглас рефери, визг взбешенной женщины и рев толпы, а затем в голове что-то лопнуло, подобно натянутой струне, и он куда-то провалился.

Уже потом, как во сне, он оделся, как во сне, увидел Мастера с дружелюбно протянутой рукой и усмешкой бульдога на лице, как во сне, слышал его слова:

- Еще несколько минут назад, сынок, я с удовольствием бы свернул тебе шею, но сейчас я против тебя ничего не имею. Здорово ты саданул меня, ничего не скажешь, - такого удара я не получал с восемьдесят девятого года, со дня своей второй встречи с Билли Эдварсом. Может быть, ты хочешь продолжить это дело? Если так, то лучшего тренера, чем я, нигде не найдешь. А может быть, тебе больше нравится старинный бой, знаешь, на кулаках, без перчаток? В общем, как надумаешь, пиши мне сюда, на чугунолитейный.

Монтгомери поблагодарил его за честь, но категорически отказался от предложения. В эту минуту ему вручили тяжелый парусиновый мешочек, полный золотых монет - сто девяносто соверенов, из которых десять он передал Мастеру, получившему также и свою долю денег, вырученных при продаже билетов.

Затем Роберт вместе с Уилсоном, поддерживающим его с правой стороны, Пэрвисом - с левой (Фоссет нес сзади мешок с деньгами), уселся в экипаж и с триумфом, под восторженные крики людей, выстроившихся, словно частокол, вдоль дороги чуть ли не на протяжении всех семи миль, доехал до шахтерского поселка и там сошел.

- Вот здорово! Вот это да!.. - всю дорогу восклицал Уилсон, которого бой привел в состояние, близкое к экстазу. - Это же просто замечательно! Я еще такого не видел. Знаешь, в Барнсли живет один малый, он о себе воображает больше, чем нужно. Давай-ка мы тебя сведем с ним и покажем ему, где раки зимуют. Соберем приз, так ведь, Пэрвис? Да тебя любой финансировать возьмется!

- Я его поддержу против любого боксера среднего веса, - сказал трактирщик, - какого бы тот ни был возраста, происхождения и цвета кожи. При условии - двадцать раундов по три минуты.

- Я тоже! - вскричал Фоссет. - Чемпион мира в среднем весе - вот кто сидит перед нами.

Но Монтгомери на лесть не поддался.

- Нет, - заявил он, - теперь меня ждут другие дела.

- Какие еще у вас дела?

- Мне надо получить медицинское образование.

- Э-э, бросьте, докторов у нас и так как собак нерезаных, а вот людей, которые могли бы нокаутировать Мастера из Кроксли, не так уж много. Впрочем, вам лучше знать, что делать. Когда станете доктором, можете смело приезжать к нам, в наши края. В Уилсонских копях вам всегда обеспечено место.

В аптеку Монтгомери вернулся окольным путем. У крыльца стояла докторская коляска и пара лошадей в мыле и пене. Доктор только что вернулся. Пока не было Монтгомери, несколько пациентов, не дождавшись, ушли, так что Олдахр пребывал в отвратительном настроении.

- По всей вероятности, мне надо радоваться, что вы наконец вернулись, мистер Монтгомери, - прошипел он. - Я надеюсь, когда вы в следующий раз возьмете себе выходной день, это будет не в столь неподходящее время.

- Мне жаль, сэр, что я причинил вам некоторые неудобства.

- Некоторые?! Да вы причинили мне не некоторые, а значительные неудобства.

Сказав это, доктор впервые взглянул в лицо своему собеседнику.

- Боже мой, что это с вами? - И он показал на то место, где Анастасия оставила в знак протеста свою отметку.

Монтгомери улыбнулся.

- А-а, пустяки.

- И на подбородке у вас синяк. Я не потерплю, чтобы мой помощник появлялся на людях в таком непристойном виде. Где это вас так угораздило?

- Сэр, как вам известно, сегодня в Кроксли состоялась встреча боксеров.

- И вы оказались среди этой грубой черни?

- Да, мне пришлось побыть среди них.

- И кто же вас так разделал?

- Один из боксеров.

- Кто именно?

- Мастер из Кроксли.

- Боже ты мой! Вы, видимо, чем-то задели его?

- Да, по правде говоря, я его немного задел.

- Мистер Монтгомери, к сожалению, я должен заявить вам, что при такой практике, как у меня, - ведь я лечу самые высокие круги нашего небольшого городка, - так дальше продолжаться...

В этот момент с улицы до них донесся протяжный звук кларнета, вслед за которым под окном лаборатории грянул торжественный гимн в исполнении большого духового оркестра Уилсонских каменноугольных копей:

Славься, славься,

наги, славный герой!..

Перед аптекой собралась толпа шахтеров. Они держали какой-то плакат и возбужденно пели.

- Что это такое? Что это значит? - рассердился Олдакр.

Это значит, сэр, что я достал нужные мне деньги тем единственным способом, который у меня оставался, и считаю своим долгом предупредить вас, доктор Олдакр, что вам следует, не теряя времени, подыскать себе нового помощника.