Может показаться, что существует какая-то связь между бесплодием поверхности и ценностью лежащих под ней полезных ископаемых. Скалистые горы Западной Америки, безводные равнины Западной Австралии, скованные льдом ущелья Клондайка и голые склоны вельда в Витватерсранде — вот покровы, под которыми находятся огромные хранилища мировых богатств.
О наличии в Трансваале золота знали и раньше, но только в 1886 году стало ясно, что лежащие примерно в тридцати милях к югу от столицы месторождения поразительно богаты. Содержание золота в кварце не слишком велико, и жилы не отличаются исключительной толщиной, но особенность рудников Ранда{13} состоит в том, что по всему золотоносному конгломерату металл распределен настолько равномерно, что предприятие может рассчитывать на стабильность, а это не характерно для такой отрасли промышленности. Там скорее карьеры, чем шахты. Добавьте сюда рудные жилы, которые первоначально разрабатывались при обнажении, а теперь изучены на очень значительные глубины и, оказывается, имеют там характеристики, равнозначные поверхностным. По самым умеренным оценкам, месторождение содержало золота на семьсот миллионов фунтов стерлингов.
Подобное открытие произвело соответствующий эффект. В страну ринулось огромное количество искателей приключений, некоторые из которых были достойными людьми, а другие — совсем наоборот. Однако существовали обстоятельства, отпугивавшие часть авантюристов, обычно устремлявшихся во вновь открытые месторождения золота. Здесь добыча не поощряла индивидуального старателя, самородки не сверкали под пестом для размельчения руды, как в Балларате{14}, не вознаграждали золотоискателей за труды, как в Калифорнии. Это месторождение требовало [29] сложного оборудования, которое мог обеспечить только капитал. Менеджеры, инженеры, рудокопы, технические специалисты, торговцы и маклеры, кормящиеся от рудников, являлись ойтландерами. Они происходили из всех подлунных народов, но подавляющее большинство составляли англо-кельты. Лучшие инженеры были американцами, лучшие горнорабочие — корнуольцами{15}, лучшие менеджеры — англичанами, деньги для рудников в основном собирались в Англии. С течением времени, однако, укреплялись позиции немцев и французов, теперь их холдинги, вероятно, такие же крупные, как британские. Вскоре население центров золотодобычи превысило количество трансваальских буров, причем оно состояло преимущественно из молодых людей большого ума и энергии.
Ситуация сложилась странная. Я уже пытался донести суть дела до сознания американцев, предложив представить себе ситуацию, будто голландские граждане из Нью-Йорка переселились на запад и основали антиамериканское и в высшей степени реакционное государство. Развивая сравнение, теперь предположим, что это государство — Калифорния, и обнаруженное там золото привлекло огромное количество американских граждан, которых, в конце концов, стало больше, чем первопоселенцев, а к ним плохо относятся, облагают тяжелыми налогами, и те оглушают Вашингтон справедливыми протестами по поводу ущемления своих прав. Вот точная аналогия отношений между Трансваалем, ойтландерами и британским правительством.
Что ойтландеры терпели серьезные притеснения, никто отрицать не в состоянии. Перечислить все — слишком трудоемкая задача, поскольку вся жизнь ойтландеров была омрачена несправедливостью. Не было ни единой обиды, из заставивших буров покинуть Капскую колонию, какую бы они сами не нанесли другим, но то, что могло быть простительно в 1835 году, в 1895 является аномальным. Исходная праведность, прежде характерная для фермеров, отступила перед искушением. Провинциальные буры мало изменились, некоторые из них и вовсе не пострадали, однако правительство в Претории превратилось в самых порочных [30] олигархов, корыстных и некомпетентных до последней степени. Чиновники и приглашенные голландцы контролировали поток золота с копей, а несчастного ойтландера, дававшего девять десятых дохода от налогообложения, на каждом шагу обманывали и отвечали хохотом и насмешками на его попытки добиться избирательного права, для законной ликвидации несправедливостей, от которых страдал. Его нельзя назвать чрезмерно горячим. Напротив, он вел себя терпеливо до смиренности, как, скорее всего, поступает столица, оказавшись в окружении. Однако его положение стало невыносимым, и после нескольких попыток мирного обсуждения и многочисленных смиренных обращений в фолксраад, он, в конце концов, начал осознавать, что никогда не получит удовлетворения, если не найдет способ завоевать его. Не пытаясь перечислить все несправедливости, огорчавшие ойтландеров, их можно обобщить следующим образом.
1. Обложение высокими налогами — они доставляли примерно семь восьмых государственного дохода страны. Годовой доход Южно-африканской Республики (составлявший 154 000 в 1886 году, когда были открыты месторождения золота) вырос в 1899 году до четырех миллионов фунтов стерлингов, и страна стараниями новоприбывших превратилась из беднейшей в самую богатую в мире (на душу населения).
2. Отсутствие избирательного права у той большей части жителей страны, которая принесла ей процветание, но никоим образом не могла влиять на распределение крупных сумм, ею предоставляемых. Подобного прецедента — взимания налога без представительства — еще не существовало.
3. Отсутствие права голоса при подборе должностных лиц и назначении им заработной платы. Люди с самыми отвратительными личными качествами могли получить неограниченную власть над большими капиталовложениями. Однажды министр горнодобывающей промышленности попытался захватить рудник, когда ему, по роду деятельности, стало известно об упущении в его названии. В 1899 году совокупные официальные жалованья достигли суммы, достаточной для платы по 40 фунтов всем мужчинам из бурского населения.
4. Отсутствие контроля над образованием. Господин Джон Робинсон, руководитель отдела образования Йоханнесбурга, [31] выделил на школы ойтландеров 650 фунтов из общей суммы в 63 000, отведенной для этой цели. Таким образом, на ребенка ойтландера пришлась сумма в один шиллинг десять пенсов в год, а на ребенка бура — восемь фунтов шесть шиллингов, тогда как ойтландеры, как всегда, внесли семь восьмых целевого капитала.
5. Отстранение от участия в городском самоуправлении. В результате — бочки водовозов вместо водопровода, грязные ведра вместо канализации, коррупция и самоуправство полиции, высокая смертность на территории, которая могла бы быть курортом — и все это в городе, который они сами построили.
6. Диктат в области печати и ограничение права общественных собраний.
7. Лишение права выступать в роли присяжных.
8. Постоянное наступление на интересы горнопромышленников посредством недобросовестных законов. Подобным образом было создано множество рогаток: одни сказывались прежде всего на рудниках, другие осложняли жизнь всем ойтландерам. Монополия на производство динамита, вследствие чего горнорабочим приходилось дополнительно тратить 600 000 фунтов в год и получать динамит худшего качества; законы, регулирующие изготовление, сбыт и потребление спиртных напитков, по которым одной трети кафиров позволялось постоянно быть пьяными; некомпетентность и вымогательство государственной железной дороги; предоставление отдельным лицам концессий на многочисленные предметы повседневного спроса, чем поддерживались высокие цены; обложение Йоханнесбурга пошлинами, не дающими городу прибыли. Это лишь часть реальных проблем (больших и меньших), отравлявших все сферы жизни.
А сверх этих конкретных ущемлений, представьте себе, какое постоянное раздражение вызывала у свободного прогрессивного человека, американца или англичанина, неограниченная власть над ним органа из двадцати пяти человек, двадцать один из которых по делу «Селати рейлвей компани» был публично и доказательно обвинен во взяточничестве. К своей порочности эти люди добавляли такое безграничное невежество, что в печатных сообщениях о дебатах в фолксрааде рассказывалось об их утверждениях, будто использование зарядов динамита, чтобы вызвать дождь, есть стрельба в Господа; что истреблять саранчу — нечестиво; [32] что такое-то слово{16} не следует использовать, потому его нет в Библии; а стоячие почтовые ящики — расточительство и баловство. Со стороны подобные obiter dicta{17} могут забавлять, однако они не так смешны, когда исходят от диктатора, определяющего условия твоей жизни.
Из того факта, что это ойтландеры являлись сообществом, всецело занятым своим делом, следует, что они не увлекались политикой и стремились иметь квоту в управлении государством, чтобы сделать более сносными условия собственной работы и повседневной жизни. Насколько настоятельной была необходимость в таком вмешательстве, каждый здравомыслящий человек может судить, прочтя список их претензий. При первом приближении, буров можно счесть за поборников свободы, однако более внимательное знакомство показывает, что в действительности они (как проявляют себя избранные ими руководители) отстаивают все, что история считает одиозным, причем в форме исключительного угнетения. Их понимание свободы эгоистично, и они последовательно чинят другим более серьезные притеснения, чем те, против которых когда-то сами восстали.
С ростом значения рудников и увеличением количества горнодобытчиков обнаружилось, что политическая неправоспособность одну часть этой космополитической массы задевала больше, чем другую, в зависимости от того, к какой степени свободы их приучили институты собственных государств. Европейские ойтландеры легче переживали то, чего американцы и британцы не могли выносить. Американцев, однако, было совсем немного, поэтому именно на британцев легла основная тяжесть борьбы за свою свободу. Кроме того, что британцев было больше, чем всех остальных ойтландеров вместе взятых, существовали и другие причины, заставлявшие их чувствовать унижения острее, чем представителей любого другого народа. Во-первых, многие британцы являлись британскими южноафриканцами и знали, что в соседних странах, где они родились, введены самые либеральные законы для соплеменников тех самых буров, которые отказывают им в праве заниматься канализацией и водопроводом. И с [33] другой стороны, каждый британец знал, что Великобритания заявила о своем верховенстве в Южной Африке, и поэтому ему казалось, что его собственная страна, на защиту которой он рассчитывал, смотрит сквозь пальцы и молча соглашается с его ненормальным положением. Как граждан доминирующей державы, их особенно уязвляла политическая зависимость. Британцы, таким образом, являлись самыми последовательными и активными из борцов.
Однако дело нельзя считать справедливым, если не излагается точка зрения и доводы противоположной стороны. Буры, как было кратко показано, потратили много сил, чтобы основать собственную страну. Они долго шли, усердно работали и отважно сражались. После всех этих усилий им было суждено увидеть наплыв в свою страну иноземцев, частью весьма подозрительных, которых стало больше, чем их самих. Если предоставить им избирательное право, нет сомнений, что если сначала буры и будут иметь большинство голосов, то впоследствии пришельцы возьмут в рааде верх и изберут собственного президента, который может повести политику, неприемлемую для первоначальных хозяев этой земли. Должны ли буры упускать при помощи тайного голосования победу, завоеванную оружием? Благородно ли ожидать этого? Эти иммигранты приехали за золотом. Они получили свое золото. Их компании окупились на сто процентов. Разве этого не достаточно, чтобы удовлетворить их? Если им не нравится эта страна, почему они не уезжают? Никто не заставляет их жить здесь. Но если они остаются, пусть будут благодарны, что их вообще терпят, и не смеют вмешиваться в законы тех, по чьей любезности их пустили в страну.
Вот честное изложение позиции буров, и по первому впечатлению непредвзятый человек может сказать, что в ней много справедливого; но более внимательное рассмотрение покажет, что, хотя в теории она, возможно, и логична, однако на практике — несправедлива и нереалистична.
В современном переполненном мире политику Тибета можно осуществлять где-нибудь в укромном углу, но ей невозможно следовать на огромном пространстве страны, находящейся на магистральной линии промышленного прогресса. Ситуация чересчур неестественна. Горстка людей по праву завоевания владеет [34] обширной территорией, их фермы разбросаны далеко друг от друга, и их обитатели гордятся тем, что из одной нельзя видеть дым другой, но, тем не менее (несмотря на то, что их количество так несоразмерно занимаемой ими земле), отказываются допустить сюда других людей на равных правах, а объявляют себя привилегированным классом, полностью доминирующим над новоприбывшими. На этой земле их меньше, чем иммигрантов, куда лучше образованных и более прогрессивных, однако они держат их в таком подчинении, какого больше не сыщешь на всем земном шаре. По какому праву? По праву завоевания. Тогда то же самое право можно справедливо реализовать, чтобы изменить столь недопустимую ситуацию. Они и сами принимали такой поворот событий. «Давайте сражайтесь! Вперед!» — кричал член фолксраада, когда на рассмотрение представили петицию ойтландеров о предоставлении избирательного права. «Протестуем! Протестуем! Какая польза в протестах? — заявлял Крюгер господину в Кэмпбеллу. — У вас нет оружия, а у меня есть». Таков постоянно был суд последней инстанции. За президентом всегда стояли судьи «крезо» и «маузер».
Кроме того, доводы буров были бы более убедительны, если бы они не получали от иммигрантов прибыли. Проигнорировав их, они прекрасно могли бы утверждать, что не желают их присутствия. Однако наряду с высказыванием протестов, буры обогащались за счет ойтландера. Они не могли иметь и то и другое одновременно. Было бы более последовательно мешать ему и ничего от него не брать или создать ему условия и строить на его деньги государство, а относиться к нему плохо и в то же время наращивать силы за счет его налогов — не что иное, как несправедливость.
К тому же, вся аргументация строится на ограниченном родовом предположении: любой натурализованный гражданин не бурского происхождения непременно будет непатриотичным. Исторические примеры опровергают это мнение. Новый гражданин быстро начинает так же гордиться своей страной и так же ревностно оберегать ее свободу, как и старый. Если бы президент Крюгер великодушно предоставил ойтландеру избирательное право, бурская пирамида твердо опиралась бы на свое основание, а не балансировала на вершине. Коррумпированная [35] олигархия действительно исчезла бы, и дух более толерантной, всеобъемлющей свободы сказался бы на тактике действий государства. Однако республика стала бы сильнее и прочнее, имея население, которое, пусть и расходилось бы в точках зрения на детали, сходилось бы во взглядах на основные вещи. Отвечало ли такое решение британским интересам в Южной Африке — совсем другой вопрос. Так или иначе, президент Крюгер выступил большим другом Империи.
Что касается общего вопроса о причинах, почему ойтландер волновался, а бур упрямился. Детали продолжительной борьбы между соискателями избирательного права и теми, кто им в этом отказывал, можно быстро обрисовать в общих чертах, однако не придать им значения нельзя, если хочешь понять, как началось великое противостояние, ставшее последствием этой борьбы.
В момент принятия Преторийской конвенции (1881 год) избирательное право предоставлялось после года проживания в стране. В 1882 году ценз пребывания повысили до пяти лет — разумный срок, принятый и в Великобритании, и в Соединенных Штатах. Если бы он таким и остался, можно не сомневаться, что никогда не возникли бы ни ойтландерский вопрос, ни большая бурская война. Притеснения были бы ликвидированы изнутри, без внешнего вмешательства.
В 1890 году наплыв иммигрантов встревожил буров, и избирательное право стали предоставлять прожившим в стране уже четырнадцать лет. Ойтландеры, число которых быстро увеличивалось и которые страдали от уже перечисленных притеснений, поняли, что при таком количестве несправедливостей бессмысленно рассчитывать на ликвидацию их seriatim{18}, и только, получив, рычаг избирательного права, они могут надеяться сбросить угнетающую их тяжесть. В 1893 году 13 000 ойтландеров обратились в раад с петицией, сформулированной в самых уважительных выражениях; петицию там пренебрежительно проигнорировали. Эта неудача, однако, не остановила Национальный Союз реформ, объединение, организовавшее выступление, и в 1894 году он снова пошел в наступление. На сей раз Союз представил петицию, подписанную 35 000 взрослых ойтландеров-мужчин, что [36] было больше всего бурского мужского населения страны. Небольшая прогрессивная часть раада поддержала их меморандум и тщетно пыталась добиться какой-то справедливости для новоприбывших, Рупором этой группы избранных был господин Йеппе. «Они владеют половиной земли, они вносят, по меньшей мере, три четверти налогов, — сказал он. — Это люди, которые по состоянию, энергии и образованности, как минимум, нам ровня. Что станет с нами или нашими детьми, когда в один прекрасный день нас окажется один на двадцать человек, и не будет ни единого друга среди остальных девятнадцати, которые тогда скажут, что они хотели быть нам братьями, а мы собственными руками превратили их в чужих для республики людей?» Этим разумным и либеральным чувствам дали бой те члены раада, которые утверждали, что подписи под петицией не могут принадлежать законопослушным гражданам, поскольку фактически они выступают против закона об избирательном праве, а также те, чья нетерпимость выразилась в уже процитированном нами вызове одного из них — «выходить и сражаться». Поборники исключительности и шовинизма взяли верх. Меморандум отвергли шестнадцатью голосами против восьми. Закон же об избирательном праве стал, по инициативе президента, еще строже, чем когда-либо, поскольку теперь требовал, чтобы соискатель на четырнадцать лет испытательного срока отказался от предыдущего гражданства, таким образом, на этот период он фактически оказывался человеком без гражданства. Стало совершенно ясно, что никакие действия со стороны ойтландеров не смягчат президента и его бюргеров. Каждого, кто выступал с увещеваниями, президент выводил из государственного здания и указывал на национальный флаг. «Видите этот флаг, — говорил он. — Дать избирательное право все равно, что спустить его». Он испытывал к иммигрантам острую неприязнь. «Бюргеры, друзья, воры, убийцы, иммигранты и другие», — дружелюбное начало одного из его публичных выступлений. Несмотря на то, что Йоханнесбург находится лишь в тридцати двух милях от Претории, а государство, главой которого он являлся, зависело от налогов с золотых рудников, президент посетил его только три раза за девять лет.
Эта стойкая неприязнь была прискорбной, но естественной. От человека, разделяющего идею избранного народа и читавшего [37] только одну книгу, именно эту идею и утверждавшую, нельзя ожидать, чтобы он воспринял уроки истории, говорящие о том, как выигрывает государство от политики либерализма. Для него все звучало, как будто аммонитяне и моавитяне{19} потребовали признания их коленом израилевым. Он принял выступление против ограничительной политики государства за борьбу против самого государства. Доступное избирательное право сделало бы его республику устойчивой и прочной. Лишь незначительное меньшинство ойтландеров имело какое-то желание стать частью британской системы. В целом они представляли собой космополитическую массу, объединенную только общей для них несправедливостью. Но когда все другие методы не принесли результата, а просьбу о полноправном гражданстве им швырнули обратно, их глаза, естественно, обратились к флагу, развевающемуся на севере, западе и юге от них, — флагу, который подразумевает справедливость власти с равными правами и одинаковыми обязанностями для всех людей. Обсуждение конституции отложили в сторону, контрабандой ввезли оружие и подготовились к организованному восстанию.
События, последовавшие в начале 1896 года, были так подробно описаны, что, возможно, нечего и добавить, — кроме правды. Что касается самих ойтландеров, то их действия в высшей степени понятны и оправданны: они имели все основания для восстания против притеснений, каким никогда еще не подвергались люди нашей расы. Если бы они положились только на себя и справедливость своего дела, их дух и даже материальное положение был бы много тверже. Однако, к несчастью, за ними стояли некие силы, природа и объем которых до сих пор, несмотря на учреждение двух комиссий по этому делу, полностью не раскрыт. Прискорбно, что были допущены попытки ввести следствие в заблуждение и скрыть документы, чтобы выгородить отдельные лица, поскольку осталось впечатление, — полагаю, абсолютно ложное, — будто британское правительство потворствовало военной вылазке, столь же аморальной, сколь и пагубной.
Было решено, что в определенную ночь население города поднимется, атакует Преторию, захватит форт и использует оружие [38] и боеприпасы для вооружения ойтландеров. План был осуществимый, хотя, нам, имеющим теперь представление о боевых качествах бюргеров, он кажется весьма безрассудным. Понятно, что восставшие рассчитывали удерживать Йоханнесбург, пока всеобщее сочувствие их делу, распространившись по всей Южной Африке, не заставит Великобританию вмешаться. К сожалению, они усложнили ситуацию, попросив помощи извне. Премьером Капской колонии являлся мистер Сесил Родс, человек огромной энергии, сделавший для империи много хорошего. Мотивы его поступка неясны, хотя конечно мы можем говорить, что они не были постыдными, поскольку он всегда оставался человеком с великими помыслами и скромными привычками. Но каковы бы они ни были, — неконтролируемым желанием объединить Южную Африку под британским правлением или горячим сочувствием ойтландерам в их борьбе против несправедливости — факт в том, что он позволил своему помощнику, доктору Джеймсону, собрать конную полицию «Чартерд компани», основателем и руководителем которой являлся Родс, чтобы помочь восставшим в Йоханнесбурге. Более того, когда восстание в Йоханнесбурге отложили, вследствие разногласий относительно того, под каким флагом подниматься, оказалось, что Джеймсон (по приказу Родса или без такого приказа) заставил заговорщиков действовать немедленно, совершив вторжение в страну всеми доступными ему силами, однако до смешного недостаточными для решения задачи. Пять сотен полицейских и три полевых орудия выступили в безнадежное предприятие из Мафекинга и 29 декабря 1895 года пересекли границу Трансвааля. 2 января буры окружили их на пересеченной местности под Дорнкопом. Потеряв много убитыми и ранеными, оставшись без продовольствия, с истощенными лошадьми, они были вынуждены сложить оружие. В столкновении погибло шесть бюргеров.
Ойтландеров сурово порицают за то, что они не выслали отряд, чтобы помочь Джеймсону в трудный момент, однако непонятно, как они могли поступить иначе. Они сделали все возможное для предотвращения выступления Джеймсона на их освобождение, и теперь довольно неразумно полагать, что им следовало освободить своего освободителя. Они, несомненно, переоценивали силу отряда конной полиции и с недоверием встретили [39] известие об пленении Джеймсона. Когда же это известие подтвердилось, они поднялись, правда, с неохотой, но не из-за недостатка смелости, а вследствие сложности своего положения. Во-первых, британское правительство категорически отреклось от Джеймсона и делало все для предотвращения восстания; во-вторых, президент держал участников налета под стражей в Претории и давал понять, что их судьба зависит от того, как поведут себя ойтландеры. Их убеждали, что, если они не сложат оружие, Джеймсона расстреляют, хотя, на самом деле, Джеймсон и его люди сдались на условиях сохранения им жизни. Крюгер искусно спекулировал заложниками, и ему удалось, с помощью британского специального уполномоченного, добиться того, что тысячи возбужденных жителей Йоханнесбурга сложили оружие без кровопролития. Полностью замороченные хитрым старым президентом, лидеры движения за реформы использовали все свое влияние для восстановления мира, полагаясь на последующую всеобщую амнистию. Однако когда они и их люди оказались безоружными, вооруженные бюргеры оккупировали город и шестьдесят человек, из числа восстававших, были немедленно отправлены в преторийскую тюрьму.
Непосредственно к участникам набега президент проявил великодушие. Возможно, его сердце смягчилось в отношении людей, которым удалось сделать его правым и завоевать для него сочувствие всего мира. Его собственное нетерпимое и деспотическое обращение с иммигрантами было забыто в свете этого противозаконного вторжения. Оно настолько затмило истинные проблемы, что понадобились годы, чтобы их снова разглядели, а, может, так никогда полностью и не разглядят. Было забыто, что именно дурное руководство страной являлось истинной причиной этого прискорбного вторжения. С того момента правительство могло действовать хуже и хуже, всегда имея возможность указывать на набег, который все оправдывал. Предоставить ойтландерам избирательное право? — Да как они могут рассчитывать на это после вторжения? Британия возражает против огромных закупок вооружения и совершенно очевидной подготовки к войне? — Они лишь принимают меры предосторожности против следующего набега. Долгое время то вторжение стояло на пути не только всего прогресса, но и любых возражений. Вследствие [40] действия, которым оно не руководило, а напротив, сделало все, чтобы его предотвратить, британское правительство оказалось под подозрением и с подмоченной репутацией.
Участников набега отослали домой, где их совершенно справедливо демобилизовали, старших же офицеров приговорили к разным срокам тюремного заключения, что, безусловно, достаточно сурово. Сесила Родса не наказали — он сохранил членство в Тайном совете, и его «Чартерд компани» продолжило корпоративное существование. Это было непоследовательно и не поставило точки в деле. Как сказал Крюгер, «нужно наказывать не собаку, а человека, который ее на меня натравил». Общественное мнение — несмотря на или вследствие большого количества свидетелей — было плохо информировано относительно точного значения вопроса, и склонялось к мнению, что поскольку отношение голландцев Капской колонии к нам уже враждебно, то небезопасно отталкивать еще и британских африканеров, превращая в мученика их любимого лидера. Но каковы бы ни были доводы в пользу целесообразности, становилось понятно: буров сильно возмущает (и справедливо) неприкосновенность Родса.
Тем временем, и президент Крюгер, и его бюргеры выказали к политическим заключенным из Йоханнесбурга большую суровость, чем к вооруженным соратникам Джеймсона. Весьма любопытна их национальность: двадцать три англичанина, шестнадцать южноафриканцев, девять шотландцев, шесть американцев, два валлийца, один ирландец, один австралиец, один голландец, один баварец, один канадец, один швейцарец и один турок. Обреченных арестовали в январе, но суд состоялся только в конце апреля. Всех признали виновными в государственной измене. Мистера Лайонела Филлипса, полковника Родса (брата мистера Сесила Родса), Джоржа Фаррара и мистера Хаммонда, американского инженера, приговорили к смертной казни (этот приговор впоследствии смягчили, заменив выплатой огромного штрафа). Другим пленникам назначили по два года тюремного заключения и штраф 2000 фунтов. Заключение было в высшей степени тяжкое и мучительное, его усугубляла грубость тюремного надзирателя Дю-Плесси. Один из несчастных перерезал себе горло, а несколько человек серьезно заболели вследствие ужасного питания и антисанитарных условий. Наконец в конце мая [41] всех узников, за исключением шести, освободили. Вскоре за ними последовали еще четверо из этих шести, а двое непреклонных, Сэмпсон и Дэвис, отказывавшиеся подписывать какие-либо прошения, оставались в тюрьме до 1897 года. Правительство Трансвааля в виде штрафов получило от политических узников в целом огромную сумму в 212000 фунтов стерлингов. Некоторое комичное разнообразие в этот печальный эпизод внес предъявленный Великобритании счет на 1 677 938 фунтов 3 шиллинга 3 пенса, в большей части за «моральный и интеллектуальный ущерб».
Вторжение осталось в прошлом, движение за реформы тоже, но причины, их вызвавшие, продолжали существовать. Трудно понять, как государственный деятель, если он любит свою страну, не приложил ни малейшего усилия к изменению положения вещей, успевшего послужить причиной серьезных опасностей, усугублявшегося с каждым годом. Однако Паулус Крюгер ожесточился сердцем, и ничто не могло его смягчить. Притеснения ойтландеров усилились как никогда ранее. Суд — единственная инстанция на земле, куда они раньше имели возможность обратиться, чтобы получить хоть какую-то сатисфакцию за свои обиды, теперь был, по новому закону, подчинен фолксрааду. Главный судья выразил протест против подобного снижения статуса своего высокого поста, и в результате его сместили без назначения пенсии. Заполнили вакансию, выбрав судью, приговорившего реформаторов, и ойтландеры лишились твердой защиты закона.
Для изучения условий в горнодобывающей промышленности и ограничений, от которых страдают иммигранты, направили назначенную государством комиссию под председательством мистера Схалка Бургера, одного из наиболее либеральных буров. Разбирательство велось тщательно и непредвзято. Результатом явился доклад, полностью реабилитирующий реформаторов и предлагавший меры, направленные навстречу интересам ойтландеров. С таким освобожденным от предрассудков законодательством их желание получить избирательное право могло стать менее настоятельным. Однако президент и его раад не приняли во внимание рекомендации комиссии. Прежний диктатор объявил Схалка Бургера предателем своей страны, подписавшим подобный документ, и создал новую реакционную комиссию для [42] доклада по докладу. Слова и бумаги стали единственным продуктом этого дела. Никакого улучшения положения иммигрантов не произошло. Однако они, по крайней мере, снова привлекли внимание общества к своим проблемам, и наиболее уважаемые бюргеры их поддержали. Постепенно в прессе англоязычных стран вторжение перестало затмевать существо вопроса. Становилось все яснее и яснее, что устойчивый мир невозможен там, где меньшинство населения притесняет большинство. Ойтландеры пользовали мирные методы и потерпели неудачу; прибегли к силе и ничего не добились. Какие остались пути? Их родная страна, господствующая в Южной Африке держава, никогда не помогала им. Может быть, если прямо обратиться к ней, она откликнется. Она не может, хотя бы из соображений собственного имперского престижа, навсегда оставить своих детей в униженном положении. Ойтландеры решили обратиться с петицией к Королеве, и, сделав так, они вынесли свои претензии за пределы внутреннего конфликта в область международной политики. Великобритания должна была либо защитить их, либо признать, что это не в ее силах. В апреле 1899 года прямое обращение к Королеве с просьбой о защите подписала двадцать одна тысяча ойтландеров. С этого момента события неотвратимо развивались в одном направлении. Иногда поверхность была спокойной, иногда появлялась рябь, однако поток двигался неизменно быстро, и рев водопада в ушах постоянно усиливался. [43]