Неделя с 10 по 17 декабря 1899 года была самой черной за всю жизнь нашего поколения и самой неудачной для британской армии в течение целого столетия. За короткий промежуток времени в семь дней мы проиграли, при всех оговорках или оправданиях, три самостоятельных сражения. По отдельности ни одно из этих поражений не имело особого значения, однако их общий эффект огромен, поскольку они были нанесены всем трем частям основных сил британской армии в Южной Африке. Потери составили примерно три тысячи человек и двенадцать орудий, а косвенный урон, в смысле ущерба нашему престижу, роста веры буров в свои силы и увеличения количества новобранцев в их рядах не поддается исчислению.
Читая материалы европейской прессы того времени, поразительно наблюдать, с какой радостью и глупым торжеством встречали эти наши неудачи. То, что подобным образом реагировали французские ежедневные газеты, неудивительно, поскольку наша история в значительной степени представляет собой противоборство с этой державой, и мы можем с удовлетворением принимать их неприязнь в качестве дани нашему успеху. Россия, как наименее прогрессивная из европейских стран, тоже испытывает естественную враждебность к образу мыслей, если не интересов, нашей державы, которая больше всех выступает за свободу личности и демократические институты. Такое же слабое оправдание можно дать и печатным органам Ватикана. Но как нам относиться к жестокой брани Германии, страны, чьим союзником мы являлись в течение столетий? Во времена Мальборо, когда Фридрих Великий переживал свои черные дни, в борьбе с Наполеоном, мы поддерживали немцев как братья по оружию. Точно так же, как австрийцев. Тем, что Наполеон в конце концов не стер эти две страны с карты мира, они в огромной степени обязаны британским субсидиям и британской твердости. И тем не менее, именно эти страны самым резким образом отвернулись от нас в тот единственный момент новейшей истории, когда мы [163] получили возможность увидеть, кто нам друг, а кто — недоброжелатель. Полагаю, больше никогда, ни под каким предлогом на подобных союзников не будет потрачена британская гинея и пролита кровь британского солдата или матроса. Политический урок этой войны состоит в том, что нам следует крепить свою мощь в рамках собственной империи, а все, кто в нее не входят, кроме наших братьев по крови в Америке, пусть идут своей дорогой и отражают удары судьбы без помощи или помех с нашей стороны. Удивительно было обнаружить, что даже американцы так плохо понимают народ, из которого вышли, что такие газеты, как «Нью-Йорк Геральд» смогли вообразить, будто наше поражение в Коленсо является для нас прекрасной возможностью закончить войну. Однако другие ведущие американские печатные издания более трезво оценили ситуацию и поняли: даже десять лет подобных поражений не истощат нашей решимости и наших ресурсов.
На британских островах и в империи в целом наши неудачи встретили со скорбной, но непреклонной решимостью довести войну до победного конца и пойти на любые необходимые жертвы. Кроме унижения наши неудачи приносили и некоторое скрытое чувство удовлетворения, потому что победы буров должны были, по крайней мере, доказать всем абсурдность точки зрения, будто сильный нападает на слабого. После поражений ощутимо уменьшилась оппозиция войне. Стало слишком нелепым даже для ораторов, стоящих на самых безрассудных платформах, утверждать, что бурам навязали войну, когда каждое новое известие показывало, насколько тщательно они подготовились к борьбе и как много нам еще предстоит наверстывать. Многие из тех, кто выступал против войны просто из спортивного азарта болеть за маленького против большого, начали понимать, что, учитывая географическое положение этих людей, особенности местности, количество и стойкость их сил, мы взялись за дело, которое потребует такого напряжения, какого нам еще не приходилось испытывать. Когда в начале войны Киплинг пропел о «пятидесяти тысячах конницы и пехоты, отправляющихся в Тейбл-Бей», названное количество показалось чрезмерным. Теперь общественному мнению и в четыре раза большая цифра не представляется непомерной. И весь народ объединился в общем порыве. Их пугало только одно (и это часто и громко высказывалось), что парламент поведет себя слишком осторожно и не посмеет потребовать [164] достаточных жертв. Волна охватившего страну чувства была настолько сильной, что любой митинг за мир, вызвал возмущение. Единственная лондонская ежедневная газета, выступавшая против войны, поддалась общему настроению и была вынуждена изменить свою линию. В провинциях оппозиция тоже практически не выступала, а большие колонии были даже более единодушны, чем метрополия. Неудача объединила нас там, где успех мог вызвать моральное неприятие.
В общем, решимость нации отразилась в решительных действиях правительства. Еще до того, как глубоководные кабели назвали нам имена погибших, были предприняты шаги, чтобы доказать всему миру, насколько велики наши скрытые резервы и как мы тверды духом. 18 декабря, через два дня после Коленсо, для продолжения кампании были приняты следующие решения.
1. Поскольку генерал Буллер полностью занят в Натале, контроль и руководство кампанией в целом передается в руки лорда Робертса, с лордом Китчинером в качестве начальника его штаба (таким образом, знаменитые старый и молодой солдаты были вместе призваны на помощь отечеству).
2. Призвать всех оставшихся армейских резервистов.
3. 7-ю дивизию (10 000 человек) отправить в Африку, сформировать 8-ю дивизию и подготовить ее к боевым действиям.
4. Отправить значительное артиллерийское пополнение, включая бригаду гаубиц.
5. Выслать за границу одиннадцать милицейских батальонов.
6. Послать мощный контингент добровольцев.
7. Направить кавалерийские силы территориальных частей.
8. Сформировать кавалерийский корпус, на усмотрение главнокомандующего в Южной Африке.
9. С благодарностью принимать патриотические предложения из колоний по предоставлению дополнительных контингентов.
Предполагалось, что, вследствие этих мер, от семидесяти до ста тысяч человек присоединятся к нашим южноафриканским армиям, которые уже насчитывали не менее ста тысяч.
Правда, одно дело — создавать пополнение на бумаге, и совсем другое — превратить эти планы в реальные полки и эскадроны в свободной стране, где не станут терпеть никакого насилия. Но если и был человек, сомневающийся в том, что наш древний народ все еще носит в себе огонь своей юности, то его [165] опасения очень скоро рассеялись. Потому что на эту далекую войну, войну с нападающим из засады невидимым противником, вызвалось столько добровольцев, что власти испытывали затруднения от их количества и настойчивости. Вдохновляющее зрелище представляли собой эти длинные вереницы юношей в цилиндрах и сюртуках, которые ожидали своей очереди в военную канцелярию с такой страстью и беспокойством, как будто скудная еда, сон на земле и бурские пули — все, ради чего стоит жить. Особенно привлекала наших людей Имперская территориальная кавалерия, корпус всадников и стрелков. Многие умели держаться в седле, но не умели стрелять, другие хорошо стреляли, но не ездили верхом; большее количество соискателей отвергли, чем приняли, но, тем не менее, очень скоро восемь тысяч человек из всех сословий уже носили серые мундиры и патронташи. Эту уникальную и грозную часть собрали из всех районов Англии и Шотландии, в неё также вошел контингент ирландских верховых охотников на лис. Аристократы и конюхи скакали рядом в шеренгах рядовых, а среди офицеров было много и знатных людей, и псарей. Хорошо вооруженная, с отличными лошадьми — лучшую часть для стоящей перед нами задачи трудно вообразить. Патриотическое чувство было настолько сильно, что сложился корпус, в который люди не только пришли с собственным вооружением, но и пожертвовали в военный фонд свое жалованье. Многие известные молодые люди впервые оправдали собственное существование. Из одного клуба, объединявшего особенно много jeunesse doree{34}, на войну ушли триста членов.
Ожидая это далекое, но необходимое пополнение, генералы в Африке могли рассчитывать на две дивизии — одна из которых уже фактически подходила, другая еще находилась в море. Это были 5-я дивизия под командованием сэра Чарльза Уоррена и 6-я дивизия во главе с генералом Келли-Кенни. До подхода этих сил нашим трем армиям, совершенно очевидно, лучше всего было ждать, поскольку, если не возникнет острая потребность помочь осажденным гарнизонам или реальная угроза осложнений в Европе, каждая проходящая неделя играла нам на руку. Поэтому в войне наступила долгая пауза, в течение которой Метуэн укрепил [166] свои позиции на реке Моддер, Гатакр держался на своей в Стеркстрооме, а Буллер собрал силы для следующей попытки освободить Ледисмит. Единственную в это время последовательную серию операций осуществил генерал Френч в окрестностях Колесберга, ее мы полно опишем позднее. Здесь можно кратко представить действия каждой из наших армий, пока период передышки не подошел к концу.
Метуэн после отпора у Магерсфонтейна отступил обратно, к рубежам реки Моддер и укрепил их таким образом, чтобы быть в состоянии отразить атаку. Кронье, со своей стороны, расширил позицию вправо и влево, усилив оборонительные сооружения, и без того труднопреодолимые. Таким образом, установилась ситуация бездействия, которая оказалась для нас очень выгодной, поскольку Метуэн сохранял связь по железной дороге, а Кронье приходилось доставлять все ресурсы за сто шестьдесят километров по дороге. Британские войска, и в особенности Шотландская бригада, очень нуждались в отдыхе после сурового испытания, через которое им пришлось пройти. На место несчастного Ваухопа из Индии был послан генерал Гектор Макдональд, за свою военную биографию заслуживший подобающее солдату прозвище «Боевой Мак». Ожидая прибытия генерала и пополнения, Метуэн ничего не предпринимал; к счастью, буры последовали его примеру. Серебряные всполохи огней в северной части горизонта говорили о том, что Кимберли не запугали и он надеется на будущее. 1 января пал британский форт Куруман, где взяли в плен двенадцать офицеров и 120 милиционеров. Город был в изоляции, его захват не мог оказать никакого влияния на основные операции, однако он примечателен как первый захват бурами укрепленного пункта.
Однообразие долгого ожидания нарушил смелый рейд, осуществленный отрядом с линии связи Метуэна, состоявшим из 200 квинслендеров, 100 канадцев (рота из Торонто), 40 конных мюнстерских фузилеров, санитарного транспорта из Нового Южного Уэльса и 200 человек из полка легкой пехоты герцога Корнуэльского с одной конной батареей. Этим замечательным отрядом, столь небольшим по численности, однако собранным с разных концов земли, командовал полковник Пилчер. Внезапно и стремительно выдвинувшись из Бельмонта, он ударил лаагеру [167] на правом фланге позиции буров, который защищали мятежники из этой части колонии. Трудно преувеличить энтузиазм колонистов от перспективы вступить в борьбу. «Ну, наконец-то!» — закричали канадцы, получив приказ наступать. Они добились полной победы. Мятежники дрогнули и побежали, их лагерь был взят, и сорок человек оказались у нас в руках. Наши потери были незначительны, трое убитых и несколько раненых. Летучий отряд занял городок Дуглас и поднял там британский флаг, однако было решено, что время его удерживать еще не пришло, и отряд вернулся в Бельмонт. Пленных мятежников отправили в Кейптаун для суда. Рейд прикрывало наступление формирования под командованием Бабингтона из войск Метуэна. Соединение из 9-го и 12-го уланских полков с небольшим количеством конной пехоты и подразделение «G» конной артиллерии, предотвращал возможность нападения на отряд Пилчера с севера. Следует отметить, что, хотя эти два отряда действовали на расстоянии пятидесяти километров друг от друга, им удалось поддерживать телефонную связь — между вопросом и ответом проходило в среднем семнадцать минут.
Вдохновленная этим небольшим успехом, кавалерия Метуэна 9 января совершила еще один рейд за границу Оранжевой Республики, примечательный тем фактом, что, исключая переход родезийского отряда полковника Плумера, это был первый случай перехода рубежа неприятеля. В экспедиции под командованием Бабингтона участвовали те же полки и та же батарея, что прикрывали рейд Пилчера. Они взяли юго-восточное направление, чтобы далеко обойти левый фланг позиции буров. При поддержке отряда викторианских конных стрелков они покрыли значительное пространство и разрушили несколько ферм. Последнюю крайнюю меру можно рассматривать как предупреждение бурам — разрушения, которые они допускали в Натале, не могут оставаться безнаказанными, однако как политика, так и гуманность подобного курса, безусловно, остаются открытыми для обсуждения. Президент Крюгер имел основания для протеста, который он вскоре направил нам по этому вопросу. Экспедиция возвратилась в лагерь на Моддере к концу второго дня, не встретившись с противником. За исключением одного-двух подобных кавалерийских разведывательных рейдов, редких обменов дальнобойными снарядами, небольших перестрелок и пары [168] ложных ночных тревог, превращавших весь фронт Магерсфонтейна в желтую линию недовольных огней, в войсках Метуэна не происходило ничего достойного описания вплоть до момента выступления генерала Гектора Макдональда в Кодосберг в связи с решительными операциями лорда Робертса, частью которых оно являлось.
Описание действий сил генерала Гатакра за долгий период, с момента его поражения у Стормберга и до общего наступления, не потребует много времени. Хотя номинально Гатакр являлся командующим дивизией, его войска постоянно отзывали то на восток, то на запад, и в распоряжении генерала редко оказывалось более бригады. В течение недель ожидания его силы состояли из трех батарей полевой артиллерии (74-й, 77-й и 79-й), некоторого количества конной милиции и иррегулярной кавалерии, остатков Королевского ирландского пехотного и 2-го Нортумберлендского фузилерского полков, 1-го Королевского шотландского, Дербиширского и Беркширского полков — в общем около 5500 человек, которые должны были удерживать весь район от Стеркстроома до Ист-Лондона на побережье, имея победоносного неприятеля перед собой и недовольное население вокруг. В таких обстоятельствах он не мог пытаться сделать больше, чем удержаться на своей позиции у Стеркстроома, что он решительно и делал, пока линия обороны буров не развалилась. Однообразие пассивности скрашивали разведка и вылазки на вражескую территорию, в основном организуемые капитаном Де Монморанси, чья ранняя гибель положила конец карьере человека, обладавшего всеми качествами партизанского командира. В последнюю неделю года череда небольших стычек, центром которых был городок Дордрех, упражняла войска в партизанской войне.
3 января силы буров пошли в наступление и атаковали лагерь конной милиции Капской колонии, примерно в тринадцати километрах перед основным рубежом Гатакра. Атака, однако, была вялой, и ее отбили с малыми потерями со стороны неприятеля и с еще меньшими — с нашей. После этого никаких серьезных действий в колонне Гатакра не производилось, пока общее наступление по всему фронту не расчистило ему путь.
Тем временем генерал Буллер тоже вел политику выжидания. Зная, что Ледисмит все еще может держаться, он собирал [169] силы для второй попытки освободить испытывающий сильное давление стойкий гарнизон. Бригады Хилдварда и Бартона с конной пехотой, корабельными орудиями и двумя батареями полевой артиллерии оставались в Чивели. Остальные части отошли во Фрир, находившийся в нескольких километрах к тылу. Ободренные своим успехом, буры высылали отряды на другой берег Тугелы, их останавливали только наши дозоры, расставленные от Спрингфилда на западе до Уинена на востоке. Несколько разоренных ферм и короткий список убитых и раненых кавалеристов с каждой стороны стали единственным результатом этих разрозненных и вялых операций.
Время здесь, как и в остальных местах, работало на британцев, поскольку к армии Буллера постоянно подходило пополнение. К началу нового года практически вся дивизия сэра Чарльза Уоррена уже находилась в Эсткорте, так что в любой момент она могла оказаться на фронте. Дивизия состояла из 10-й бригады (куда входили Имперский полк легкой пехоты, 2-й Сомерсетский, 2-й Дорсетский и 2-й Мидлсексский полки) и 11-й, которую называли Ланкаширской, бригады (ее составляли 2-й Королевский ланкастерский, 2-й Ланкаширский фузилерский, 1-й Южный ланкаширский, Йоркский и Ланкастерский полки). В дивизию также входили 14-й гусарский полк и 19-я, 20-я и 28-я батареи полевой артиллерии. Другие артиллерийские батареи, включая одну батарею гаубиц, уже присоединились к армии Буллера, которая теперь насчитывала более 30 000 человек. Однако, чтобы войска имели мобильность, необходимую для флангового марша, требовалось подготовить много транспорта: и только 11 января стало возможным реализовать новые наступательные планы Буллера. Прежде чем перейти к изложению того, что представляли собой эти планы и какая печальная судьба их ожидала, вернемся к истории осады Ледисмита и расскажем, что освободительные силы едва избежали унижения (кто-то скажет позора) видеть, как на их глазах город, ожидавший от них помощи, берут штурмом. Этого не случилось только благодаря поразительной стойкости и невероятной выносливости изнуренных болезнью и полуголодных людей, которые удержали хилые оборонительные рубежи, прикрывавшие город. [170]