Операции лорда Робертса, подготовленные с поразительной скрытностью и осуществленные с исключительной энергичностью, имели перед собой две цели, каждую из которых ему удалось достичь. Первая цель состояла в том, чтобы неодолимые силы кавалерии обошли позицию буров и прорвали блокаду Кимберли; судьбы этой экспедиции уже описаны. Вторая цель требовала, чтобы пехота, следуя по пятам кавалерии и удерживая все ею завоеванное, закрепилась на левом фланге Кронье и перерезала его коммуникации с Блумфонтейном. Эта часть операций и станет предметом девятнадцатой главы.

Собранные генералом Робертсом пехотные войска были весьма внушительными. Гвардейский полк он оставил с Метуэном перед линиями Магерсфонтейна сковывать силы буров. Там же остались полки, принимавшие участие во всех операциях Метуэна в составе 9-й бригады. Это, напомним, были 1-й Нортумберлендский фузилерский полк, 2-й Йоркширский полк легкой пехоты, 2-й Нортгемптонский полк и одно крыло Королевского северного ланкаширского полка. Их задачей было удерживать Кронье на этой позиции.

Кроме них, Робертс располагал тремя пехотными дивизиями, одна из которых, девятая, была сформирована на месте. Эти войска имели следующий состав:

6-я дивизия (Келли-Кенни)

12-я бригада (Нокс)

Оксфордский полк легкой пехоты

2-й Глостерский полк

Западный райдингский полк

«Баффс»

18-я бригада (Стивенсон)

Эссексский полк

Уэльсский полк [261]

Уорикский полк

Йоркский полк

7-я дивизия (Таккер)

14-я бригада (Чермсайд)

Шотландский пограничный полк

Линкольнский полк

Гемпширский полк

Норфолкский полк

15-я бригада (Уэйвелл)

Норт-Стаффордский полк

Чеширский полк

Южный уэльсский пограничный полк

Восточный ланкаширский полк

9-я дивизия (Колвил)

Шотландская бригада (Макдональд)

«Блэк уотч»

Аргайллский и Сатерлендский полк

Сифортский полк

Шотландский полк легкой пехоты

19-я бригада (Смит-Дорриен)

Гордонский полк

Канадский полк

Шропширский полк легкой пехоты

Корнуоллский полк легкой пехоты

С ними были две бригадных артиллерийских дивизии под командованием генерала Маршалла, в первую входили 18-я, 62-я и 75-я батареи (полковник Холл), во вторую — 76-я, 81-я и 82-я (полковник Макдоннелл). Кроме того, войскам придали батарею гаубиц, корабельным контингентом четырех 120-миллиметровых и четырех 12-фунтовых орудий командовал капитан Бирдкрофт с «Филомела». Вскоре войска увеличились с переброской Гвардейского полка и прибытием дополнительной артиллерии, но количество выступивших в понедельник, 12 февраля, составляло примерно двадцать пять тысяч пеших и восемь тысяч конных с 98 орудиями — солидная армия для управления в бесплодной и [262] почти безводной местности. Семь тысяч повозок, которые тянули одиннадцать тысяч мулов и волов, собранных гением подготовки и организации лордом Китчинером, скрипели и грохотали позади колонн.

Обе армии были сосредоточены в Рамдаме, кавалерия двинулась по дороге, а пехота — в железнодорожных вагонах до Бельмонта и Энслина. В тот же день, 12 февраля, выступила кавалерия, на другой — за ней уже энергично следовала пехота. В первую очередь требовалось закрепиться на позиции по флангу Кронье, с этой целью 6-я и 9-я дивизии (Келли-Кенни и Колвила) совершили форсированный марш-бросок и в четверг, 15 февраля, выдвинулись к Клип-Дрифту на Моддере, откуда в это утро ушла кавалерия. Понятно, что было нельзя оставлять в руках неприятеля Якобсдаль по нашему левому флангу, и поэтому 7-я дивизия (Таккера) отклонилась, чтобы атаковать город. После жестокой схватки бригада Уэйвелла овладела городком, где добровольцы городов Империи, в первый раз оказавшиеся под огнем, держались с отвагой, достойной прежнего ополчения английских горожан. Мы потеряли двоих убитыми и двадцать человек ранеными и впервые твердо закрепились в одном из неприятельских городов. В прекрасном немецком госпитале остались тридцать-сорок наших раненых.

Днем в четверг, 15 февраля, наша кавалерия, утром оставив Клип-Дрифт, настойчиво продвигалась к Кимберли. В Клип-Дрифте стояла 6-я дивизия Келли-Кенни. Южнее Клип-Дрифта, в Вегдраи, — 9-я дивизия Колвила, а 7-я дивизия подходила к Якобсдалю. В общей сложности британские силы растянулись на шестьдесят пять километров. Вечер того же дня увидел освобождение Кимберли и взятие Якобсдаля, но также и захват, бурами одного из британских обозов — стремительный удар был нанесен по нашему, несомненно, уязвимому месту.

Так и осталось неясным, откуда появились буры, оказавшиеся у нас в тылу. По всей вероятности, это был тот же самый отряд, который уже вставал на пути конной пехоты Хэннея, когда она двигалась от реки Оранжевая к месту сбора в Рамдаме. Все говорит за то, что они явно были не из Колесберга или какого-либо другого отдаленного пункта. Руководил отрядом Пит Де Вет, младший из двух знаменитых братьев. Спустившись к Ватерваль-Дрифту, [263] броду через Рит, буры заняли гряду холмов, которую мы, как предположил бы всякий, должны были тщательно охранять, и открыли яростный ружейный и артиллерийский огонь по обозу, когда тот поднялся на северный берег реки. Очень скоро большая часть волов оказалось на земле, и увести из-под огня сто восемьдесят повозок стало невозможным. Обоз с фуражом и провиантом не имел собственной охраны, а брод охранял полковник Ридли с одной ротой Гордонского полка и ста пятьюдесятью конными пехотинцами без артиллерии, что, безусловно, недостаточно для обеспечения безопасности жизненно важного и наиболее уязвимого участка линии снабжения армии в сорок тысяч человек. Буров в первый момент насчитывалось шесть-семь сотен, но они занимали такую позицию, что атаковать их было невозможно. С другой стороны, их численность не позволяла бурам оставить свое укрытие, чтобы выбить британскую охрану, которая, лежа в рассыпанном строю между повозками и противником, вела непрекращающийся и эффективный огонь. Огневым рубежом командовал капитан Хед из Восточного ланкаширского полка, великолепный, прирожденный воин. Ни он, ни его солдаты не сомневались, что могут сдерживать неприятеля неопределенно долгое время. Днем к бурам подошло подкрепление, но вернувшиеся кавалерия Китчинера и батарея полевой артиллерии восстановили баланс сил. Вечером преимущество оказалось на стороне британцев, поскольку на театре появился Таккер с 14-й бригадой, но в момент обсуждения вопроса об атаке от лорда Робертса поступило прямое распоряжение оставить обоз и вернуть войска.

Если это решение лорда Робертса нуждается в оправдании, будущее развитие событий предоставит его. Одно из военных правил Наполеона гласит: в каждый отдельный момент следует сосредотачиваться только на одном деле. Цель Робертса — обойти фланг и, по возможности, захватить армию Кронье. Если бы он позволил бригаде вступить в арьергардный бой, весь его план стремительной кампании мог бы быть расстроен. Было очень досадно терять сто восемьдесят повозок, однако для Робертса это означало лишь временное неудобство. План кампании стоял на первом месте. Поэтому Робертс пожертвовал обозом и направил войска на выполнение их первоначальной задачи. С тяжелым [264] сердцем и горькими словами оставляли свой пост те, кто так долго сражался, но, по крайней мере теперь, по всей видимости, большинство из них признает мудрость такой жертвы. Наши потери в том противостоянии составили от пятидесяти до шестидесяти убитыми и ранеными. Буры не могли избавиться от запасов, и в конце концов их распределили между местными фермерами, а потом возвратили обратно, когда британские войска пересекали страну. Еще одно несчастье постигло нас днем раньше — рота «Е» кавалерии Китчинера, оставленная в пустыне охранять колодец, потеряла пятьдесят человек.

Однако надвигались крупные события, которые затмили эти небольшие препятствия, неизбежные при войне на огромном пространстве против мобильного и предприимчивого неприятеля. Кронье неожиданно почувствовал, что его затягивают в сеть. Яростному человеку, приложившему все усилия, чтобы превратить гряду холмов в неприступный рубеж, было жаль покидать свои окопы и блиндажи. Но он отличался как упорством, так и сообразительностью, а также испытывал бурскую боязнь быть отрезанным — чутье, унаследованное от отцов, которые конными сражались против пеших врагов. Если бы в любой момент в течение последних десяти недель Метуэн сковывал его здесь слабой линией пехотинцев с пулеметами и бросил остальные свои силы на Якобсдаль и восток, он, скорее всего, добился бы такого же результата. Теперь, при появлении слухов об англичанах на его фланге, Кронье немедленно оставил свою позицию и прежние планы, чтобы восстановить связь с Блумфонтейном, от которой зависело его снабжение. С неимоверной быстротой он подтянул свой правый фланг, а потом, единой, огромной массой всадников, орудий и повозок, ринулся в брешь между арьергардом британской кавалерии, направляющейся на Кимберли, и авангардом британской пехоты у Клип-Дрифта. Брешь была достаточно большой, и в нее он бросился с неистовой энергией дикого зверя, вырывающегося из западни. Часть его сил с тяжелыми орудиями пошла на север вокруг Кимберли на Варрентон, многие из граждан Оранжевой Республики тоже ушли и возвратились на свои фермы. Оставшаяся часть, численностью около шести тысяч человек, в основном трансваальцы, неслась между британскими войсками. [265]

Этот прорыв начался ночью 15 февраля, и, будь он немного быстрее, завершился бы прежде, чем нам стало о нем известно. Но тяжелые повозки замедляли движение, и утром в пятницу, 16 февраля, огромная туча пыли на севере вельда, двигающаяся с запада на восток, объявила нашим сторожевым постам у Клип-Дрифта, что армия Кронье почти утекла у нас сквозь пальцы. Лорд Китчинер незамедлительно выслал свою конную пехоту из Клип-Дрифта во фронтальное преследование, а бригада Нокса понеслась вдоль северного берега реки, чтобы вцепиться в уходящую колонну справа. Люди Кронье проделали от Магерсфонтейна ночной марш в пятьдесят километров, волы в повозках устали. Не бросив свои орудия и припасы, Кронье не мог уйти от преследователей.

Однако конная пехота преследовала не оленя, а, скорее, опасного старого трансваальского волка, который постоянно показывал зубы. Зрелище отдаленных повозок с белым верхом разжигало кровь каждого конного пехотинца, и гнало вперед «Баффс», Оксфордский, Западный райдингский и Глостерский полки вдоль речного берега в сияющем воздухе африканского утра. Но впереди были холмы, усеянные яростными бурами, и добраться до заманчивых повозок можно было только через их трупы. На широкую равнину, по которой неслись англичане, неожиданно обрушился град пуль. Широкий фронт пехоты растянулся еще больше, обошел фланг бурской позиции, и снова зазвучал жуткий дуэт «маузеров» и «ли-метфордов», 81-я батарея полевой артиллерии тоже подоспела вовремя, чтобы добавить свой низкий вой к их высокому хору. С исключительной проницательностью Кронье держался до последнего момента, и, когда его положение стало угрожающим, стремительно отошел назад, через три километра закрепился на следующей линии и снова преградил путь своим энергичным преследователям. Весь день мрачный и усталый арьергард сдерживал яростное наступление, пехоты, и с наступлением ночи повозки все еще оставались недосягаемыми. Следует помнить, что силы, осуществлявшие преследование по северному берегу реки, численно уступали преследуемым, таким образом, просто задерживая движение неприятеля и давая время подтянуться другим британским войскам, бригада Нокса великолепно делала свое дело. Если бы Кронье был благоразумнее, [266] он бы бросил свои орудия и повозки в расчете, что стремительным броском через Моддер он еще может вывести свою армию. Похоже, он недооценил как численность британцев, так и британскую энергичность.

Уже ночью, в пятницу, 16 февраля, Кронье стоял на северном берегу Моддера: все его запасы и орудия в сохранности, перед ним противника нет, бригада Нокса и конная пехота Хэннея — позади. Чтобы выйти на линию Блумфонтейна, Кронье требовалось форсировать реку. Поскольку Моддер поворачивает на север, то чем скорее он переправится, тем для него лучше. Однако на южном берегу реки находились значительные британские силы, и очевидным шагом было бросить их вперед и заблокировать все броды, по которым он мог попасть на другой берег. Река течет между очень высокими берегами, настолько крутыми, что их можно назвать маленькими утесами, поэтому всаднику, а еще меньше повозке, не остается шансов перебраться на другую сторону, кроме тех мест, где транспорт за годы пробил к мелководьям пологие спуски. Британцы, таким образом, точно знали, какие места нужно блокировать. От того, как будут использованы ближайшие несколько часов, зависел исход всей операции.

Ближайшая к Кронье переправа находилась на расстоянии всего километра-двух, называлась Клипкрааль; следующая за ней — Паардеберг-Дрифт; следующая — Фольвескрааль-Дрифт, каждая примерно в одиннадцати километрах от другой. Если бы Кронье выступил сразу после боя, он смог бы перейти реку в Клипкраале. Но люди, лошади и волы одинаково устали после длинного двадцатичетырехчасового марша и сражения. Он дал своим изнуренным солдатам несколько часов отдыха, потом, оставив семьдесят восемь своих повозок, до рассвета двинулся к самой дальней из трех переправ — Фольвескрааль-Дрифту. Если добраться до нее и переправиться раньше подхода своих противников — он в безопасности. В Клипкрааль-Дрифте в это время уже закрепились «Баффс», Западный райдингский полк и Оксфордширский полк легкой пехоты (после небольшой жаркой схватки, которая, в стремительном потоке событий, привлекла меньше внимания, чем она того заслуживает). Основная тяжесть боя пала на оксфордцев, которые потеряли десять человек убитыми и тридцать девять ранеными. Однако их жизни не были [267] отданы впустую, поскольку этот бой, хотя небольшой и мало известный, имел для кампании большое значение.

Энергия лорда Робертса передалась его дивизионным командирам, бригадным генералам, полковникам и так до самого скромного Томми, который, спотыкаясь в темноте, шел с искренней верой в то, что на этот раз «Бобс» поймает «старого Кронье». Конная пехота прискакала с северного на южный берег реки, переправившись в Клип-Дрифте, и прикрыла южный край Клипкрааля. Туда же подошла бригада Стивенсона из дивизии Келли-Кенни, а Нокс, обнаружив утром, что Кронье ушел, маршем двинулся по северному берегу к той же точке. Поскольку Клипкрааль был защищен, конная пехота немедленно бросилась вперед и закрепилась на южном конце Паардеберг-Дрифта, куда в тот же вечер за ней последовали Стивенсон и Нокс. Оставалось прикрыть только Фольвескрааль-Дрифт, но и это уже было блистательно сделано. Куда бы ни отправлялся Френч, он везде действовал превосходно, но венцом его славы явился бросок из Кимберли, чтобы преградить Кронье путь к отступлению.

Усилия, приложенные конными пехотинцами при освобождении Кимберли, уже были описаны. Они прибыли туда в четверг на смертельно измученных лошадях. В три часа утра они уже поднялись, и две бригады из трех весь день напрягали последние силы в попытке взять рубеж Дронфильд. Тем не менее, когда вечером того же дня Френчу пришел приказ немедленно выступать из Кимберли на перехват армии Кронье, он не стал ссылаться на невозможность, как сделали бы другие командиры, а взяв каждого, чья лошадь еще была в состоянии его нести (что-то около двух тысяч человек из колонны, в которой в начале было, по меньшей мере, пять тысяч), через несколько часов уже был на марше и двигался всю ночь. Лошади умирали под своими ездоками, но колонна упрямо преодолевала призрачный под блистающими звездами вельд. По счастливой случайности, или в соответствии с великолепным расчетом они направлялись именно к тому единственному броду, который еще оставался открытым для Кронье. Это был конец. В полдень субботы бурский авангард уже находился недалеко от господствующих над бродом холмов. Однако люди Френча, после марша в пятьдесят километров все еще полные боевого духа, бросились вперед и захватили позицию [268] прямо на глазах у неприятеля. Последняя из переправ оказалась перекрытой. Или Кронье переправляется сейчас, тогда, ему придется вылезти из своего окопа и сражаться на условиях Робертса, или он остается на месте, пока вокруг него не сомкнутся силы Робертса. Других вариантов у Кронье не было. Он все еще не представлял, какие силы его окружают, но, обнаружив, что Френч преградил ему дорогу, спустился вниз по реке и занял длинный участок берега между Паардеберг-Дрифтом и Фольвескрааль-Дрифтом, надеясь потом пробиться на другую сторону. Так сложилась обстановка к ночи субботы, 17 февраля.

В течение ночи британские бригады, спотыкаясь от усталости, но исполненные решимости сокрушить ускользающего врага, подтягивались к Паардебергу. Шотландская бригада, изнуренная тяжелым маршем через мягкие пески из Якобсдаля в Клип-Дрифт, вдохновилась на новые испытание словом «Магерсфонтейн», передаваемым по шеренгам из уст в уста, и она прошла еще двадцать километров до Паардеберга. За ней по пятам следовала 19-я бригада Смита-Дорриена (в составе Шропширского, Корнуоллского, Гордонского и Канадского полков), возможно лучшая бригада во всей армии. Бригада форсировала реку и заняла позицию на северном берегу. Теперь старый волк был полностью окружен. На западе шотландцы стояли южнее реки, а Смит-Дорриен — севернее. На востоке на южном берегу находилась дивизия Келли-Кенни, Френч со своей кавалерией и конной пехотой — на северном. Никогда еще никакой генерал не оказывался в более безнадежном положении. Что бы Кронье ни делал, лазейки для спасения не осталось.

Был лишь один шаг, которого, совершенно очевидно, Китчинеру не следовало совершать, — атаковать Кронье. Позиция была труднопреодолимой. Берег реки не только предоставлял стрелкам великолепное укрытие, от него еще с обеих сторон тянулись ущелья, являвшиеся превосходными естественными траншеями. При атаке с любой стороны требовалось пересекать равнинный участок, по меньшей мере, в тысячу-тысячу пятьсот метров шириной, на котором увеличение нашей численности могло вести только к возрастанию потерь. Нужно быть дерзким военным и еще более дерзким штатским человеком, чтобы отваживаться подвергать сомнению операцию, осуществленную под [269] непосредственным личным руководством лорда Китчинера, однако общее мнение способно оправдать то, что выглядит безрассудством со стороны отдельной личности. Если бы Кронье не был окружен, атаку, с ее большими потерями, можно было бы объяснить как попытку удержать буров, пока они не будут полностью блокированы. В данном же случае противник уже находился в полном окружении, и, как подтвердил опыт, требовалось только сидеть и ждать его капитуляции. Даже самому великому человеку не дано иметь все воинские таланты одинаково развитыми, и, не в обиду будь сказано, способность лорда Китчинера хладнокровно принимать решения непосредственно на поле боя пока не проявилась так неопровержимо, как его мощный организаторский талант и железная воля.

Оставив в стороне вопрос об ответственности, перейдем к тому, что происходило утром в воскресенье, 18 февраля. Со всех сторон британцы по открытым участкам пошли в атаку на отчаянных и невидимых солдат, которые лежали в ущельях и за берегами реки. И везде различные полки одинаково ужасно еще раз получили беспощадные уроки Коленсо и Моддера. Нам, безусловно, не было необходимости снова доказывать то, что уже было так убедительно доказано, — отвага не приносит пользы в борьбе против хорошо укрытых стрелков, чем отважнее атака, тем яростнее будет отпор. По всей длинной окружности нашего наступления бригада Нокса, бригада Стивенсона, Шотландская бригада, бригада Смита-Дорриена — все претерпели одно и то же. В каждом случае наступление продолжалось, пока люди не вступали в пределы тысячеметровой огневой полосы, где непреодолимый град пуль заставлял их залечь и не давал подняться. Если бы они хотя бы тогда осознали, что пытаются совершить невозможное, большого вреда не случилось бы, однако в благородном стремлении превзойти себя солдаты разных полков, рота за ротой, делали короткие броски в направлении русла реки и неизменно оказывались под еще более жестоким огнем. На северном краю бригада Смита-Дорриена, особенно Канадский полк, отличились поразительной стойкостью при продолжении атаки. Корнуоллский полк той же бригады вышел практически к берегу реки в результате атаки, изумившей всех, кто ее видел. Если шахтеры Йоханнесбурга и привыкли думать, что корнуоллец не [270] солдат, то послужной список полка этого графства в войне против буров навсегда опроверг их измышления. Людям, которые не бойцы, не было места в бригаде Смита-Дорриена или в наступлении на Паардеберг.

Пока пехота жестоко страдала от бурских стрелков, орудия (76-я, 81-я и 82-я батареи полевой артиллерии с 65-й батареей гаубиц) обстреливали русло реки, хотя наш артиллерийский огонь, как обычно, оказался малоэффективным против рассеянных и укрытых стрелков. Однако он, по крайней мере, отвлекал их внимание и делал стрельбу по находящейся перед ними незащищенной пехоте менее точным. Здесь, как и во времена Наполеона, эффект артиллерийского обстрела скорее психологический, чем физический. Около полудня с севера вступила в бой конная артиллерия Френча. Дым и языки пламени из ущелий сказали, что некоторые наши снаряды упали среди повозок и запасов буров. По фасам линия буров устояла, но по краям в результате атаки она была стянута, и занимаемый ими участок реки сократился. С северного края бригада Смита-Дорриена отвоевала значительную полосу земли. На другом конце позиции буров великолепно поработали Уэльсский, Йоркширский и Эссексский полки бригады Стивенсона — они тоже оттеснили неприятеля на некоторое расстояние вниз по реке. На севере в высшей степени отважную, но безнадежную атаку осуществил полковник Хэнней и конные пехотинцы. Полковник погиб вместе с большинством последовавших за ним солдат. Генерал Нокс из 12-й бригады и генерал Макдональд из Шотландской бригады получили ранения. Полковник Корнуоллского полка Олдворт погиб во главе своих солдат. Пуля настигла его, когда он поднимал земляков в атаку. Одиннадцать сотен убитых и раненых свидетельствуют о неистовости нашего наступления и упорстве сопротивления буров. Потери в разных подразделениях (восемьдесят в Канадском полку, девяносто в Западном райдингском полку, сто двадцать в Сифортском, девяносто в Йоркширском, семьдесят шесть в Аргайллско-Сатерлендском, девяносто шесть в «Блэк уотч», тридцать один в Оксфордширском, пятьдесят шесть в Корнуоллском, сорок шесть в Шропширском) показывают насколько всеобщей была доблесть и особенно, как отважно действовала Шотландская бригада. Приходится опасаться, что они попали под огонь не [271] только неприятеля, но и своих товарищей, находившихся на противоположной стороне реки. Авторитетный военный специалист утверждал, что после тяжелых потерь полку требуется много лет для восстановления боевого духа и стойкости, и тем не менее уже через два месяца после Магерсфонтейна неукротимые шотландские горцы в этот кровавый день, вступают в схватку и принимают на себя самую кровавую ношу — и это после марша в пятьдесят километров без какого бы то ни было отдыха перед боем. Пусть их атаку отбили, но в списке побед на их знаменах нет названия, которым бы они могли гордиться больше.

Что же мы получили взамен одиннадцати сотен убитых и раненых? Мы сократили позицию буров с пяти километров до двух. Положение стало лучше, поскольку, чем ближе друг к другу находятся буры, тем больше эффект от нашего артиллерийского огня. Но, весьма вероятно, что одной только шрапнелью, без людских потерь можно было добиться того же результата. Легко быть мудрым, когда все уже позади, но с нашим сегодняшним знанием, действительно, абсолютно ясно, что сражение у Паардеберга было столь же излишним, сколь и дорогостоящим. В воскресенье, 18 февраля, солнце поднялось над окровавленным полем битвы и переполненными полевыми госпиталями, но и над неразорванным кольцом британских войск вокруг отчаянных людей, укрывшихся среди ив и мимоз, покрывающих крутые коричневые уступы берегов Моддера.

Во время боя приходили донесения, что к югу от нас появился энергичный бурский отряд, — вероятно, то самое умело управляемое и предприимчивое соединение, которое захватило наш обоз в Ватервале. Буры неожиданно атаковали небольшой отряд кавалерии Китчинера и взяли в плен тридцать солдат и четырех офицеров. Много говорилось о превосходстве южно-африканцев над британскими солдатами регулярной армии в разведке, однако можно привести немало примеров, когда колонисты, хотя и не уступая никому в отваге, проявляли недостаток того самого качества, которым, по всеобщему убеждению, должны были отличаться.

Захват нашего конного поста имел более серьезные последствия, чем просто потеря людей, поскольку в результате буры овладели высотой Китчинер-Хилл, примерно в трех километрах [272] юго-восточнее нашей позиции. С их стороны это был великолепный стратегический шаг — он предоставлял их окруженным товарищам первую базу на линии отступления. Если бы буры смогли пробиться к этому холму, они бы дали с него арьергардный бой, который прикрыл бы отход, по меньшей мере, части их сил. Де Вет, если действительно именно ему принадлежит честь маневров этих южных буров, безусловно, командовал своим небольшим отрядом с расчетливой отвагой, отличающей прирожденных полководцев, наличие этого качестве он великолепно подтвердил впоследствии.

Если в воскресенье положение буров было отчаянным, то в понедельник оно стало безнадежным, поскольку утром прибыл лорд Робертс, а сразу за ним из Якобсдаля вся дивизия Таккера (7-я). Наша артиллерия тоже получила большое пополнение: подошли 18-я, 62-я и 75-я батареи полевой артиллерии, а также три корабельных 120-миллиметровых и два 12-фунтовых орудия. Вокруг маленькой бурской армии сосредоточились тридцать пять тысяч солдат с шестьюдесятью орудиями. Только жалкая душа не отметит замечательной стойкости, с которой держались мужественные фермеры, и не назовет Кронье одним из самых непреклонных командиров в современной истории.

На какой-то момент он, казалось, потерял свою неустрашимость. Утром в понедельник командир буров передал лорду Китчинеру послание с просьбой о прекращении огня на двадцать четыре часа. На что, разумеется, поступил категорический отказ. На это Кронье ответил, что, если мы настолько бесчеловечны, что не позволяем бурам захоронить мертвых, ему остается только капитулировать. Британцы предложили выслать представителя, имеющего полномочия вести переговоры, однако Кронье передумал и с презрительным ворчанием исчез в своих траншеях. Стало известно, что в лагере есть женщины и дети, и британцы предложили выпустить их в безопасное место, но буры отказались даже от этого. Причины сего последнего решения просто непостижимы.

Диспозиция лорда Робертса была простой, рациональной и, самое главное, гарантировала наименьшие потери. Бригада Смита-Дорриена, которая завоевала в Западной армии репутацию, подобную той, что получили ирландцы Харта в Натале, [273] располагалась вдоль реки на западе и имела задачу постепенно продвигаться вверх, используя при наступлении траншеи. Бригада Чермсайда занимала такую же позицию на востоке. Две других дивизии и кавалерия стояли вокруг, внимательные и напряженные, как терьеры возле крысиной норы, а безжалостные пушки весь день поливали русло реки снарядами и шрапнелью. А в кольце окружения, среди убитых волов и павших лошадей, образовался очаг заразы, распространявший по окрестностям ужасные испарения. Время от времени часовые ниже по реке замечали в темных воронках несущейся воды плывущие тела буров, которых смыло с той Голгофы. Смуглый Кронье, предатель Почефстрома, железный повелитель негров, поноситель британцев, суровый победитель Магерсфонтейна, — пришел, наконец, для тебя день расплаты!

В среду, 21 февраля, британцы, будучи уверены, что держат Кронье мертвой хваткой, обратили внимание на отряд буров, занимающий высоту юго-восточнее брода. Было ясно, что этот отряд, если его не выбить, станет авангардом освободительной армии, которая может подтянуться из Ледисмита, Блумфонтейна, Колесберга или из любого другого места, где буры окажутся в состоянии выслать людей. Уже поступили донесения о приближении отрядов, покинувших Наталь, как только туда дошли известия о вторжении в Свободное Государство. Требовалось раздавить отряд на холме, пока он не стал слишком мощным. С этой целью выступила кавалерия: с одной стороны Бродвуд с 10-м гусарским и 12-м уланским полками и двумя батареями, а с другой — Френч с 9-м полком, 16-м уланским полком, Королевской конной гвардией и двумя другими батареями по краям. Силы буров были встречены и разбиты, а защитников холма выбили со значительными потерями. В этом хорошо организованном деле неприятель потерял по меньшей мере сто человек, пятьдесят из которых были взяты в плен. В пятницу, 23 февраля, буры предприняли еще одну попытку прорвать блокаду с юга, но она окончилась для них неудачей. Отряд атаковал холм, который оборонял Йоркширский полк, но был отброшен назад залпом огня, после чего направился ко второму холму, где «Баффс» оказали ему еще более жесткий прием. Поступило еще восемьдесят пленных. Едва ли не каждую ночь кто-то из буров убегал из своего [274] лагеря и сдавался нашим дозорам. К концу недели численность пленных в целом составляла уже шестьсот человек.

Тем временем окружение стянулось еще теснее, огонь стал еще интенсивнее и точнее, а условия жизни в этом жутком месте были таковы, что одно зловоние могло вынудить к капитуляции. Разразившиеся тропические грозы, сверкание молний и яростные потоки дождя не уменьшили бдительности британцев. Аэростат в небе направлял огонь, который день ото дня становился все более неистовым и достиг апогея 26 февраля с прибытием четырех 5-дюймовых гаубиц. Но никаких сигналов от Кронье и его мужественных приверженцев все равно не поступало. Большая часть из них, глубоко зарывшись в норы берега реки, не страдала от артиллерийских снарядов, а треск ружейного огня при передвижениях аванпостов свидетельствовал, что траншеи как всегда бдительны. Однако дело могло закончиться единственным образом, и лорд Робертс с поразительной мудростью и настойчивостью отказывался торопить его ценой жизни своих солдат.

Две бригады с каждой стороны бурских линий не упускали ни единого шанса продвинуться вперед, и теперь они оказались на расстоянии возможного удара. Ночью 26 февраля было решено, что люди Смита-Дорриена попытают удачу. В этот момент передние траншеи британцев отделяло от бурских линий семьсот метров. В траншеях стояли Гордонский и Канадский полки, последний — ближе к реке. Стоит рассмотреть детали организации этой атаки, поскольку успех кампании был ею, по меньшей мере, ускорен. Канадцам приказали наступать, гордонцам — поддерживать, а шропширцам слева — занять такую позицию, чтобы обойти с фланга любую контратаку со стороны буров. Канадцы пошли в атаку в темноте ранним утром до восхода луны. Первая шеренга несла винтовки в левой руке, а правой каждый держался за рукав идущего рядом солдата. У последней шеренги винтовки висели на плече, а в руках солдаты несли лопаты. Ближе всех к реке шли две роты («G» и «Н»), за ними — 7-я рота Королевского инженерного полка с кирками и пустыми мешками для песка. Длинная линия пробиралась в кромешной темноте, понимая, что в любой момент на них, как на Шотландскую дивизию у Магерсфонтейна, может обрушиться огонь. Пройдено сто, двести, триста, четыреста, пятьсот шагов. Они знали, что [275] траншеи совсем близко. Если подкрасться достаточно бесшумно, можно застать буров врасплох. Вперед, еще шаг и еще один, с мольбой о тишине. Услышат ли легкое шарканье ног люди, лежащие от них на расстоянии броска камня? Их надежды стали расти, как вдруг в тишине раздалось звучное металлическое дребезжание и глухой звук падения человеческого тела — пустые жестянки! Они задели проволоку с банками из-под мясных консервов. До траншеи оставалось только девяносто метров. В этот момент стукнула одна винтовка, канадцы бросились вниз. Их тела едва коснулись земли, как линия длиной в шестьсот метров вспыхнула яростным ружейным огнем, пули зашипели, как вода на раскаленной сковородке. В этом страшном красном свете солдаты, лежавшие и отчаянно выцарапывавшие укрытия, могли видеть, как по краю вздрагивали дула винтовок и то появлялись, то исчезали головы буров. Как полк, беспомощно лежащий под огнем, избежал истребления — удивительно. Штурмовать траншею при таком непрерывном потоке свинца казалось невозможным, и так же невозможно было оставаться там, где они оказались. Скоро взойдет луна, и их перестреляют до последнего солдата. Ротам на равнине приказали отходить. Разомкнувшись, они отступили с поразительно небольшими потерями, но случилось непредвиденное осложнение. Неожиданно спрыгнув в траншею Гордонского полка, они напоролись на солдатские штыки. Раны получили один младший офицер и двенадцать солдат — к счастью, ни одна из них не была серьезной.

Пока эти события происходили на левой части линии, положение правой было не лучше. Стрельба на время прекратилась — буры, по-видимому, решили, что отошли все наступавшие. Не зная, свободен ли для стрельбы фронт небольшого отряда правой части второй линии (теперь состоящей из примерно шестидесяти пяти саперов и канадцев, лежащих в смешанном ряду), капитан саперов Бойлоу пополз вперед вдоль берега реки и обнаружил, что уцелевшие на линии огня капитан Стеарс и десять канадцев прочно укрылись в изломе речного берега, откуда просматривался бурский лаагер. Они были счастливы узнать о близкой поддержке. Это увеличило общую численность дерзкого отряда до семидесяти пяти стволов. В это время Гордонский полк, ошеломленный призраками, прыгавшими в их траншеи и через [276] них в последние несколько минут, отправил человека по берегу реки, чтобы в свою очередь убедиться, свободен ли их фронт, и, если нет, то узнать, в каком состоянии находятся оставшиеся в живых. Полковник инженерных войск Кинкейд, теперь командующий остатками нападавших, сообщил, что к утру его люди хорошо окопаются. Маленький отряд распределился для земляных работ, насколько позволяли темнота и их сомнения в точной позиции буров. Дважды стук лопат вызывал из мрака разгневанные залпы, но работы ни разу не прекращались, и на рассвете землекопы обнаружили, что не только обеспечили себе укрытие, но и окопались на позиции, с которой могли обстреливать продольным огнем более пятисот метров бурских траншей. До наступления дня британцы тихо лежали в своем укрытии, так что при свете утра буры не осознали перемены, которую принесла ночь. Только когда бюргер спустился к реке наполнить свою кружку, и получил смертельную пулю, они поняли, насколько простреливается их позиция. Полчаса буры интенсивно стреляли, но затем из траншеи показался белый флаг. Кинкейд поднялся на свой бруствер, а со стороны неприятеля выступила одинокая изможденная фигура. «С бюргеров достаточно; что им остается делать?» — сказал бур. При этих словах его товарищи вылезли из окопов, а потом пошли и побежали к британским линиям. Вряд ли забудут этот момент обожженные и грязные воины, которые поднялись и кричали, пока не услышали ликования дальних британских лагерей. Нет сомнений, что Кронье к этому времени уже понял, что подошел крайний предел его сопротивления, однако непосредственная заслуга в том, что в утро Дня Маджубы белый флаг затрепетал над линиями Паардеберга, принадлежит именно той горстке саперов и канадцев.

Было шесть часов утра, когда генерал Претиман прискакал в штаб лорда Робертса. За ним на белом коне ехал человек среднего роста, крепкого телосложения, с темной бородой, быстрыми внимательными глазами охотника и седыми волосами, ниспадающими из-под высокой коричневой фетровой шляпы. Он был в широкой черной суконной одежде бюргера и зеленом летнем пальто, в руках он держал маленький кнут. Внешне он напоминал скорее почтенного лондонского члена приходского управления, чем отважнейшего солдата, прошедшего мрачный путь. [277]

Генералы обменялись рукопожатием, и Кронье коротко объявили: его капитуляция должна быть безоговорочной, на что он, после непродолжительного молчания, согласился. Единственным условием Кронье было, чтобы жена, внук, секретарь, адъютант и слуга получили разрешение его сопровождать. В тот же вечер Кронье отправили в Кейптаун, оказав ему почетные знаки внимания, скорее, за его бесстрашие, чем человеческие качества. Его люди, бледная оборванная компания, вышли из своих нор и сдали оружие. Приятно добавить, что, несмотря на многочисленные неприятные воспоминания, британские рядовые обращались со своими врагами с той же великодушной вежливостью, какую лорд Робертс проявил по отношению к их командиру. Общее количество взятых нами в плен составило примерно три тысячи трансваальцев и тысячу сто граждан Оранжевой Республики. Последних не было больше только потому, что многие к этому моменту уже разбежались по своим фермам. Кроме Кронье, в наши руки попали Волверанс из Трансвааля, немецкий артиллерист Альбрехт и сорок четыре других фельдкорнетов и коммандантов. Было захвачено также шесть небольших пушек. Днем того же дня длинная колонна пленных потянулась к Моддер-Риверу, чтобы по железной дороге отправиться в Кейптаун. Пожалуй, в тот момент на земле не было более странной группы людей — взлохмаченные, оборванные, нелепые, кто-то в галошах, кто-то с зонтиками, кофейниками и томиками их излюбленной Библии. Такими они выходили после десяти дней славной истории.

Посещение лагеря показало, что ужасное зловоние, доносившееся до британских линий, и раздувшиеся туши, плывшие по мутной реке, были правдивыми знаками его состояния. Крепкие солдаты возвращались бледными и больными после осмотра места, в котором женщины и дети жили десять дней. Из конца в конец тянулись гниющие массы, покрытые немыслимыми тучами мух. Тем не менее, инженер, потрясенный ужасным видом и тошнотворным зловонием, быстро пришел в себя после осмотра глубоких узких траншей, в которых стрелок мог припасть к земле с минимумом опасности пострадать от снарядов, и пещер, где штатские оставались в полной безопасности. Количество убитых нам точно не известно, но двести раненых в ущелье дают представление о потерях буров, не только за время бомбардировки в [278] течение десяти дней, но также за весь бой при Паардеберге, стоивший нам одиннадцать сотен человек. Какой более убедительный пример можно привести в доказательство преимущества обороны над атакой и безвредности самого яростного артиллерийского обстрела, если те, кто ему подвергаются, имеют достаточно пространства и времени, чтобы подготовиться.

Всего две недели прошло с того момента, как лорд Робертс вывел свои войска из Рамдама, и за это время был произведен крутой перелом в ходе кампании. Трудно вспомнить другой случай в истории войн, когда единственный маневр так отразился бы на многих других операциях. 14 февраля Кимберли угрожал захват, перед Метуэном стояла победоносная бурская армия, рубежи Магерсфонтейна казались непреодолимыми, Клементса теснили у Колесберга, Гатакра остановили в Стормберге, Буллер не мог форсировать Тугелу, а Ледисмит находился в тяжелом положении. 28 февраля осада Кимберли была прорвана, бурская армия рассеяна или взята в плен, рубежи Магерсфонтейна оказались в наших руках, Клементс обнаружил, что его противник отходит, Гатакр смог начать наступление на Стормберг, перед Буллером стояла ослабленная армия, а Ледисмит был почти освобожден. И все было достигнуто ценой умеренных людских потерь, за большую часть которых лорд Робертс ни в коем случае не несет ответственности. Здесь, наконец, мы имеем дело со славной репутацией настолько обоснованной, что даже Южноафриканская война смогла лишь укрепить ее и увеличить славу. Одна-единственная мастерская рука мгновенно превратила ночь Англии в день и вывела нас из того кошмара просчетов и несчастий, который так долго терзал нашу душу. Мастерская рука принадлежала лорду Робертсу, но рядом с ним были и другие, без которых эта рука могла бы ослабеть: организатор Китчинер, кавалерийский командир Френч — этим двоим, уступающим доблестью только своему руководителю, мы также обязаны результатами операций. Хендерсон, исключительно одаренный глава разведывательной службы, и Ричадсон, который при всех трудностях кормил армию, тоже имеют право на свою долю в этом успехе. [279]