Артур Конан Дойл

Открытие Рафлза Хоу

Перевод Н. Дехтеревой







Глава I. ДВОЙНАЯ ЗАГАДКА


– Ну, конечно, он не придет, – с досадой в голосе проговорила Лаура Мак-Интайр.
– Почему же?
– Да посмотри, какая погода! Просто ужас!
В этот самый момент снежный вихрь с глухим шумом ударил в уютное окно, завешенное красной шторой; протяжно завыл, засвистел ветер в ветвях тонких заснеженных вязов, росших вдоль всей садовой ограды.
Роберт Мак-Интайр оставил эскиз, над которым работал, и, взяв в руки лампу, стал вглядываться в темноту за окном. Длинные, словно мертвые, сучья безлистых деревьев качались и дрожали, еле видимые за снежной бурей.
Сестра Роберта сидела у камина, держа на коленях вышиванье. Она взглянула на профиль брата, силуэтом выступавший на фоне яркого света. Красивое лицо – молодое, свежее, с чистыми линиями; волнистые волосы зачесаны назад и падают завитками на плечи, что обычно связывается с представлением о художнике. Во всем его облике что-то утонченное: глаза с еле заметными морщинками в уголках, элегантное пенсне в золотой оправе, черная бархатная куртка, на рукав которой так мягко лег свет от лампы. Только в разрезе рта еле заметная простоватость, может быть свидетельствующая о какой-то слабости натуры, – нечто такое, что, по мнению сестры Роберта, портило прелесть и изящество его лица. Впрочем, об этом не раз говорил и сам Роберт, – как подумаешь, что каждый смертный наследует все моральные и телесные пороки бесчисленных прошлых поколений, то право, счастлив тот, кого природа не заставила полностью расплатиться душой и телом за грехи предков.
Неумолимый кредитор этот, надо сказать, не пощадил и Лауру, но верхняя часть лица у нее отличалась такой совершенной красотой, что недостатки в остальных чертах замечались не сразу. Волосы у нее были темнее, чем у брата, ее можно было назвать брюнеткой. Густые кудри ее казались совсем черными, пока по ним не скользнул свет от лампы. Изящное, немного капризное лицо, тонко очерченные брови, умные, насмешливые глаза – все было безупречно, и тем не менее всякий, взглянув на Лауру, смутно ощущал в ее внешности – то ли в чертах лица, то ли в его выражении – какой-то недостаток. Всматриваясь внимательнее, можно было заметить, что нижняя губка у нее слегка оттопырена и опущена книзу – недостаток сам по себе незначительный, но из-за него лицо, которое могло быть прекрасным, казалось всего лишь миловидным. Сейчас на нем было написано недовольство и раздражение. Лаура сидела, откинувшись в кресле, бросив на колени суровое полотно и мотки разноцветного шелка и заложив за голову руки – белоснежные руки с нежными розовыми локотками.
– Он не придет, я уверена, – повторила она.
– Ну что за вздор, Лаура! Разумеется, придет. Чтобы моряк испугался ненастья!
– Ш-ш!.. – Лаура подняла палец, на губах у нее заиграла торжествующая улыбка, которая тут же уступила место прежнему выражению полного разочарования. – Это всего-навсего папа, – пробормотала она.
За дверью в передней послышалось шарканье подошв, и в комнату, ковыляя, вошел хилый, небольшого роста человек в сильно поношенных комнатных туфлях. У Мак-Интайра-старшего был бегающий взгляд, редкая, растрепанная рыжая с проседью бородка, бледная, унылая физиономия. Жизненные неудачи и слабое здоровье наложили свою печать. Десять лет тому назад Мак-Интайр был одним из самых крупных оружейных фабрикантов в Бирмингеме, но длинный ряд коммерческих неудач в конце концов привел его к банкротству. Смерть жены в самый день объявления несостоятельности переполнила чашу бед, и с тех пор с его бледного, осунувшегося лица никогда не сходило, выражение растерянности и придавленности – свидетельство не вполне здоровой психики. Финансовый крах был полный, и семья впала бы в совершенную нищету, не получи они как раз в это время небольшого наследства от дяди, брата миссис Мак-Интайр, сумевшего нажить состояние в Австралии. Соединив свои средства и перебравшись в маленький домик в Тэмфилде – тихом деревенском местечке в четырнадцати милях от Бирмингема, Мак-Интайры могли жить с относительным комфортом. Перемену, однако, жестоко ощущали все члены семьи. Роберт, которому пришлось отказаться от всякой роскоши, столь милой сердцу художника, должен был теперь ломать голову над тем, как бы извлечь средства существования из того, что прежде являлось лишь прихотью. Но особенно чувствительной перемена была для Лауры. Она хмуро сдвигала брови, когда приходилось выслушивать соболезнования друзей, и ей казались невыносимо скучными поля и дороги Тэмфилда после шумной жизни в Бирмингеме. Недовольство детей усугублялось поведением отца. Вся его жизнь теперь проходила в том, что он непрестанно оплакивал злую судьбу, ища утешения то в молитвеннике, то в графинчике.
Для Лауры, впрочем, Тэмфилд все же имел одну привлекательную сторону, но и этого ей предстояло теперь лишиться. Мак-Интайры переселились именно в эту глухую деревушку только потому, что старый их друг, преподобный Джон Сперлинг, получил сюда назначение приходским викарием. Гектор Сперлинг, старший его сын и ровесник Лауры, был помолвлен с ней уже в течение нескольких лет, и молодые люди готовы были вступить в брак, когда внезапное разорение семьи Мак-Интайров нарушило все их планы. Гектор, морской офицер в чине лейтенанта, находился в настоящее время в отпуске, и не проходило вечера, чтобы он не навестил Мак-Интайров. Сегодня, однако, Лауре передали от жениха записку, в которой он сообщал, что получил неожиданный приказ вернуться на корабль, стоящий в Портсмуте. Гектор обещал забежать хотя бы на полчаса, попрощаться.
– А где Гектор? – сразу же спросил мистер Мак-Интайр, оглядывая комнату и мигая от яркого света.
– Его нет. Как ты мог подумать, что он придет в такую метель? В поле намело снега на два фута.
– Не приходил? Вот как! – закаркал старик, усаживаясь на кушетку. – Ну-ну! Не хватает только, чтоб и они оба с отцом отреклись от нас. Только этого и остается ждать.
– Как ты позволяешь себе делать подобные предположения, отец! – воскликнула Лаура негодующе. – Они уже доказали нам свою преданность. Какое б у них составилось мнение о нас, если бы они слышали твои слова!
– Послушай, Роберт, – сказал вдруг старик, не обращая никакого внимания на протест дочери. – Я, пожалуй, выпью стаканчик брэнди – самый малюсенький стаканчик, прямо с наперсток, а то я, кажется, схватил простуду в эту вьюгу.
Роберт продолжал рисовать в альбоме, словно ничего не слыша, но Лаура подняла глаза от работы
– К сожалению, в доме нет ни капли брэнди, отец, – сказала она сухо.
– Ах, Лаура, Лаура!.. – Старик покачал головой, как будто не столько сердясь, сколько огорчаясь, – Ты уже не дитя, Лаура. Ты взрослая девушка, ты хозяйка дома. Мы полностью тебе доверяем, мы полагаемся на тебя. А ты оставляешь своего бедного брата, не говоря уж обо мне, твоем отце, без капли брэнди. Бог ты мой, Лаура, что бы сказала твоя мать! Подумай только о возможности несчастного случая, о внезапных заболеваниях, об апоплексических ударах. Ты берешь на себя большую, величайшую ответственность, ты рискуешь нашим здоровьем.
– Я почти не прикасаюсь к брэнди, – отрезал Роберт. – На этот счет Лауре нечего обо мне беспокоиться.
– Как лекарство брэнди незаменимо. Для употребления, а не злоупотребления, – ты меня понимаешь, Роберт? В этом все дело. Ну, тогда я, пожалуй, загляну на полчасика в «Три голубка».
– Отец! – воскликнул молодой человек. – Неужели ты выйдешь из дому в такую погоду? Если уж тебе необходимо брэнди, я пошлю Сару. Или схожу сам, или...
Хлоп! На лежавший перед ним альбом упал свернутый в шарик клочок бумаги. «Бога ради, не удерживай его, пусть уходит!» – было нацарапано на ней карандашом.
– Во всяком случае, закутайся потеплей, – продолжал Роберт, круто меняя позицию с мужской неловкостью, от которой Лауру передернуло. – Может быть, на улице не так уж холодно, как кажется. И с пути ты не собьешься, этого опасаться нечего. Все расстояние не больше ста шагов.
Не переставая ворчать и бормотать что-то по адресу незаботливой дочери, старый Мак-Интайр натянул на себя пальто и окутал шарфом длинную тощую шею. Едва он открыл дверь в передней, как от резкого порыва холодного ветра замигали лампы. Сын и дочь молча прислушивались к глухому шуму шагов, пока старик брел по извилистой дорожке сада.
– Отец становится все хуже, он просто невыносим, – произнес, наконец, Роберт. – Не следовало его отпускать. Он там, чего доброго, натворит что-нибудь, сделает из себя посмешище.
– Но ведь Гектор придет сегодня в последний раз, он уезжает, – жалобно оправдывалась Лаура. – Ты только представт себе, что, если б они встретились? Гектор, конечно, все бы понял. Поэтому мне и хотелось, чтоб отец ушел.
– В таком случае, он сделал это как нельзя более вовремя, – ответил брат. – Кажется, скрипнула калитка, ты слышишь?
Не успел он договорить, как снаружи послышался веселый возглас и тут же раздался громкий стук в окно. Роберт вышел в переднюю и, отворив наружную дверь, впустил высокого молодого человека. Черная суконная куртка его была вся усыпана сверкающими снежинками. Прежде чем войти в ярко освещенную гостиную, он, громко смеясь, отряхнулся, как ньюфаундленд, и счистил снег с сапог.
В каждой черточке лица Гектора угадывалась профессия моряка. Гладко выбритые верхняя губа и подбородок, небольшие бачки, прямой, решительный рот, твердые, обветренные щеки – все говорило, что перед вами моряк английского королевского флота. Ежедневно за обеденным столом во флотской столовой в доках Портсмута можно увидеть с полсотни таких лиц, похожих одно на другое, как лица братьев. Все эти моряки как будто отлиты по одному образцу, все они продукт определенной системы, которая учит, смолоду, полагаться на самого себя, воспитывает закалку и мужество. В общем отличные экземпляры человеческой породы. Может, не столь высокоинтеллектуальные и утонченные, как их собратья на суше, но честные, энергичные люди, способные на героические подвиги.
У Гектора была отличная фигура, он был высок и строен. Острый взгляд серых глаз и энергичные, решительные манеры показывали, что человек этот привык и приказывать и повиноваться.
– Прочитала мою записку? – обратился он к Лауре, едва войдя в комнату. – Что ж, приходится отдавать концы. Чертовски досадно, но что поделаешь? Старику Смизерсу до зарезу нужны люди; он требует, чтобы я немедленно возвращался.
Гектор сел рядом с Лаурой, положив темную, загорелую руку на белую ручку девушки.
– Но на этот раз ненадолго, – продолжал он. – Рейс короткий: Мадейра, Гибралтар, Лиссабон – и восвояси. К марту, пожалуй, вернемся.
– Кажется, как будто ты вчера только приехал домой...
– Бедная моя! Но теперь ждать недолго. Смотри, Роберт, береги ее тут без меня. А когда я вернусь, то на этот раз уж окончательно, слышишь, Лаура? Черт с ними, с деньгами! Тысячи людей живут на меньшее. Совершенно необязательно иметь целый дом. Зачем он нам? В Соутси можно снять отличные комнаты за два фунта в неделю. Мак-Дональд, наш казначей, только что женился, а он получает всего тридцать шиллингов. Ты не побоишься, Лаура?
– Разумеется, нет.
– Почтенный мой старик чересчур осторожен. «Подождать, подождать», – только от него и слышишь. Но сегодня я поговорю с ним решительно. А ты побеседуй со своим родителем. Роберт тебя поддержит. И вот тебе список портов и даты прибытия в них нашего корабля. Смотри, я надеюсь, что в каждом порту меня будет ожидать письмо!
Гектор вытащил из бокового кармана куртки листок бумаги, но вместо того чтобы передать его девушке, уставился на него с выражением величайшего изумления.
– Нет, клянусь, ничего не понимаю!.. – воскликнул он. – Посмотри-ка, Роберт, что это такое.
– Поднеси к свету. Ну что ж, банковый билет стоимостью в пятьдесят фунтов. Не вижу здесь ничего особо примечательного.
– Напротив, это самая необычайная вещь, когда-либо со мной случавшаяся. Я решительно отказываюсь понять, в чем тут дело.
– Подожди-ка, Гектор! – воскликнула мисс Мак-Интайр, и в глазах у нее появилось озорное выражение. – Со мной тоже сегодня произошло нечто странное. Держу пари на пару перчаток, мое приключение более необычно, чем твое, хотя в результате его я не могу предъявить ничего столь же внушительного, как твой банковый билет.
– Прекрасно! Принимаю вызов. Пусть Роберт будет судьей.
– Излагайте ваши дела. – Молодой человек закрыл альбом и, подперев голову руками, принял шутливо-торжественный вид. – Леди – первое слово. Начинай, Лаура.
– Случилось это сегодня утром, – сказала она. – Да, кстати, Гектор, мой рассказ, пожалуй, возбудит твою, ревность. Я об этом и забыла. Но, как бы то ни было, тебе волноваться нечего. Бедняга просто-напросто немного помешан.
– Да скажи, ради бога, что с тобой произошло? – спросил молодой офицер, переводя взгляд с банкового билета на невесту.
– Случай сам по себе довольно простой и в то же время, вам придется признать, весьма странный. Я вышла прогуляться, но тут посыпал снег, и я укрылась под навесом для рабочих позади нового дома. Рабочих уже нет, постройка закончена, вы это знаете, а владелец, как предполагают, приезжает завтра. Но навес еще не успели разобрать. Я села там на какой-то упаковочный ящик, как вдруг на дороге появляется человек, подходит ближе и останавливается под тем же навесом, что и я. Человек этот очень вывсок и худощав, лицо бледное, спокойное. Лет ему можно дать не больше тридцати. Одет бедно, но выглядит джентльменом. Он задал мне один-два вопроса о деревне, об ее обитателях. Я, конечно, ответила, и неожиданно для меня записался приятный, оживленный разговор на самые разнообразные темы. Время летело так незаметно, что я забыла про метель, когда незнакомец вдруг обратил мое внимание на то, что снег уже перестал идти. И тут, когда я уже собралась уходить, как вы думаете, что он сделал? Он подошел ко мне, грустно и задумчиво поглядел мне прямо в лицо и сказал; «Хотел бы я знать, полюбили бы вы меня, если бы я не имел ни гроша за душой?» Как странно, правда? Я так перепугалась, что выбежала из-под навеса и очутилась на дороге, прежде чем он успел произнести еще хоть слово. Но, право же, Гектор, тебе нечего принимать такой грозный вид. Теперь, когда я вспоминаю весь эпизод, то ясно вижу, что ни в манерах, ни в тоне моего незнакомца не было ничего предосудительного. Он просто размышлял вслух, не имея ни малейшего намерения оскорбить меня. Я убеждена: он немного не в своем уме.
– Гм... Но в его помешательстве я усматриваю некоторую систему, – заметил Роберт.
– Я тоже стану действовать по системе, если мне доведется когда-нибудь дать ему хорошую взбучку, – свирепым тоном проговорил лейтенант. – В жизни своей не слыхал о подобной бесцеремонности.
– Я же говорила, что ты приревнуешь. – Лаура коснулась рукава его грубой суконной куртки, – Успокойся, я больше никогда в жизни не встречусь с этим беднягой. Он, очевидно, нездешний. Ну, вот и все мое маленькое приключение. А теперь расскажи о своем.
Гектор шелестел ассигнацией, вертя ее между пальцами; другой рукой он проводил по волосам, как человек, старающийся собраться с мыслями.
– Тут какое-то нелепое недоразумение, – начал он. – Я должен рассказать вам все по порядку, только, признаться, не знаю как. Я шел из дому в деревню, по дороге мне встретился человек – его двуколка попала в канаву с водой. Одно колесо заехало за край канавы, незаметной под снегом. В общем человек попал в беду. Достаточно было сделать небольшой крен вправо, и он бы вылетел из сиденья, Я помог, конечно, оттащил двуколку на дорогу. Уже совсем стемнело. Впотьмах незнакомец принял меня, наверное, за деревенского чурбана, – мы ведь не обменялись с ним и пятью словами. Собираясь ехать дальше, он сунул мне в руку вот эту бумажку. Я почему-то вообразил, что это какой-то проспект, или реклама товаров, или что-нибудь в этом роде. Он предлагал его мне так настойчиво, что я взял листок и сунул его в карман, и вот теперь в первый раз вытащил его, когда хотел достать свой список. Таким образом, во всей этой истории я понимаю ровно столько же, сколько и вы.
Брат с сестрой не сводили удивленных глаз со смятого бумажного листка.
– Что ж, твой неизвестный путешественник, должно быть, сам Монте-Кристо или, по меньшей мере, Ротшильд, – сказал Роберт. – Я вынужден заявить, Лаура, что ты проиграла пари.
– Ничуть не огорчена. Первый раз в жизни слышу о такой удаче. Что за прелесть, должно быть, этот щедрый путешественник! Как приятно бы с ним познакомиться!
– Но я ведь не могу оставить у себя эти деньги, – сказал Гектор, не без сожаления поглядывая на банкнот. – Денежные вознаграждения сами по себе вещь приятная, но всему есть мера. И все-таки совершенно очевидно, что он хотел дать мне крупную сумму. Не мог же он спутать ассигнацию с монетой! Я полагаю, мне следует дать объявление в газетах.
– Жаль, – заметил Роберт. – Должен тебе сказать, все случившееся с тобой представляется мне в несколько ином свете,
– Право, Гектор, это просто донкихотство, – сказала Лаура Мак-Интайр. – Почему бы тебе не принять этот дар с таким же простодушием, с каким он был тебе предложен? Ты оказал услугу человеку, попавшему в затруднительное положение, – услугу, может быть, более значительную, чем ты полагаешь. Он захотел отблагодарить тебя, оставить тебе на память этот маленький сувенир. Не вижу никакого основания, почему тебе надо отказаться от этих денег.
– Ну что ж, – смущенно засмеялся молодой человек. – Во всяком случае, история не из тех, какую лестно рассказать за столоны товарищам.
– Так или иначе, Гектор, но завтра ты уезжаешь, – заметил Роберт. – У тебя не будет времени навести справки о твоем таинственном Крезе. Придется тебе подумать о наилучшем способе применения неожиданного дара.
– Знаешь что, Лаура, положи-ка их в свою рабочую корзинку, – сказал Гектор. – Будь моим банкиром. Если настоящий владелец их отыщется, я направлю его к тебе. Если ж нет, будем считать эти деньги моей наградой «за спасение утопающих», хотя, честное слово, мне все это не очень-то нравится.
Он поднялся и бросил ассигнацию в стоявшую возле Лауры рабочую корзинку с мотками цветной шерсти.
– А теперь пора мне сниматься с якоря, я обещал отцу вернуться к девяти часам. Итак, дорогая, расстаемся ненадолго и в последний раз. До скорого свидания, Роберт! Желаю успеха!
– До свидания, Гектор! Счастливого плавания!
Художник остался сидеть за столом, а сестра его пошла проводить жениха до двери. Роберту видны были их силуэты в слабо освещенной передней, слышны их голоса.
– До свиданья, дорогая моя!
– До свиданья, Гектор.
– И ничто на свете нас не разлучит?
– Ничто на свете.
– Никогда?
– Никогда.
Роберт встал и скромно прикрыл дверь комнаты. Через минуту хлопнула входная дверь, за окном скрипнул снег под быстрыми шагами – это ушел Гектор.

Глава II. ХОЗЯИН НОВОГО ДОМА


Метель утихла, но целую неделю крепкий мороз держал в своих железных объятиях всю округу. По промерзшим дорогам звонко цокали лошадиные подковы; ручейки и придорожные канавы превратились в полосы льда. На широких, далеко уходящих просторах, покрытых безупречно белой пеленой, теплыми пятнами рассыпались красные кирпичные домики; в безветренном воздухе струи серого дыма из труб тянулись прямо вверх. Небо было нежнейшего голубого оттенка, и утреннее солнце, светившее сквозь далекие туманы Бирмингема, заливало мягким блеском широко раскинувшиеся поля – вся эта картина не могла не радовать глаз художника.
Во всяком случае она радовала взор одного молодого художника, который, опершись на изгородь, наблюдал ее с вершины пологого тэмфилдского холма. Надвинув широкополую шляпу и покуривая короткую терновую трубку, Роберт Мак-Интайр медленно обводил все вокруг взглядом, как человек, погруженный в созерцание природы.
Внизу, к северу от подножия холма, перед ним раскинулась деревня Тэмфилд – красные стены домов, серые крыши, темные силуэты деревьев и неподалеку от них, приютившийся в стороне от широкой, покрытой снегом дороги на Бирмингем, дом, в котором жил он с отцом и сестрой. По другую сторону, когда Роберт медленно перевел туда взгляд, он увидел только что достроенное огромное белое каменное здание строгих пропорций. На одном из его углов возвышалась башня, на доброй сотне окон мерцали красноватые отблески утреннего солнца. Поблизости стояло второе, небольшого размера, низкое строение с высокой трубой, из которой вылетал в морозный воздух сероватый дым. Оба здания были обнесены высокой оградой, внутри нее стояли частыми рядами молодые ели, которые со временем обещали превратиться в настоящий еловый лес. Целая груда строительного мусора у ворот, навесы для рабочих, длинные штабели досок от разобранных лесой – все указывало на то, что строительные работы только что окончены.
Роберт Мак-Интайр с любопытством разглядывал огромный дом. Он давно уже был загадкой и темой для пересудов по всей округе. Не больше года тому назад прошел слух, что какой-то миллионер купил участок земли и собирается выстроить на нем загородное поместье. С тех пор день и ночь здесь кипела работа, и все было закончено в наикратчайший срок, в какой можно выстроить разве только шестикомнатный коттедж. Каждое утро из Бирмингема прибывали два длинных специальных железнодорожных состава, доставлявших целую армию рабочих, а вечером их сменяла новая партия, которая продолжала работу при свете двенадцати мощных электрических прожекторов. На станцию прибывали десятки платформ с белым камнем из Портленда; сотни проворных рабочих выгружали его, другие обтесывали камни, придавая им нужную форму. Затем с помощью паровых кранов камень подавали на все растущие стены, где его немедленно принимали и укладывали штукатуры. День за днем дом становился все выше, колонны, пилястры, карнизы вырастали на нем, как по волшебству. Строительство шло не только вокруг этого главного здания – одновременно воздвигалось и другое сооружение. Скоро из Лондона приехало множество механиков. Они навезли какие-то необыкновенные машины, огромные цилиндры, колеса, мотки проводов – и все это пошло на внутреннее устройство второго здания.
Большая труба, поднимавшаяся от самого центра здания, и все это сложное оборудование ясно указывали на то, что здесь будет фабрика или завод. Ходили слухи, что этому богачу служило забавой то, что для бедняков является необходимостью, – он любил поработать у горна, повозиться с колбами и ретортами.
Еще только начали возводить второй этаж главного здания, а внизу уже суетились слесари, водопроводчики, столяры, обойщики, выполняя тысячи каких-то непонятных, дорогостоящих работ – все ради наибольшего комфорта и удовольствия владельца. По всей округе и даже в Бирмингеме передавались фантастические истории о неслыханной роскоши внутреннего убранства дома и о том, каких колоссальных средств оно стоило. Казалось, не жалели никаких денег, когда требовалось устранить малейшее бытовое неудобство. Через деревню проезжали фургон за фургоном, нагруженные великолепной мебелью. Деревенские жители стояли по обочинам дороги и глазели на все эти чудеса.
Затем стали прибывать ценные звериные шкуры, пушистые ковры, старинные гобелены, слоновая кость, эбонит; и всякий раз, когда кому-нибудь удавалось мельком увидеть все эти склады сокровищ, находился повод для новой легенды. Наконец, когда все уже было готово, прибыл штат прислуги в сорок человек, что предвещало скорое появление самого владельца, мистера Рафлза Хоу.
Неудивительно поэтому то живейшее любопытство, с каким Роберт Мак-Интайр рассматривал великолепный дом и мысленно отмечал, что из труб идет дым, что на окнах спущены занавеси, – все признаки того, что хозяин уже прибыл. Огромная территория позади дома была отведена под оранжереи; стекла ее сверкали, как маленькие озера. А еще дальше тянулись конюшни и различные хозяйственные постройки. За неделю перед тем через Тэмфилд провели полсотни коней. Как ни грандиозны были приготовления, большего количества лошадей, очевидно, не требовалось.
Кто же этот человек, который буквально пригоршнями сыпал деньги направо и налево? Ни в Бирмингеме, ни в Тэмфилде никто о нем не имел никаких сведений, никто не знал источника его несметных богатств. Об этом и размышлял лениво Роберт, стоя у изгороди и пуская голубые кольца табачного дыма в свежий, неподвижный воздух.
Взгляд его вдруг упал на темную фигуру на дороге: кто-то вышел из-за поворота и зашагал по широкой, извилистой дороге, ведущей к тэмфилдскому холму. Через несколько минут человек подошел настолько близко, что Роберт смог различить знакомое лицо, стоячий крахмальный воротник и мягкую черную шляпу викария.
– Доброе утро, мистер Сперлинг.
– А, доброе утро, Роберт! Куда ты направляешься? Нам не по пути? Как скользко на дороге! – Его круглое приветливое лицо сияло добродушием, он шел, слегка подпрыгивая, как человек, с трудом сдерживающий радость.
– Есть ли письма от Гектора?
– Да, ну как же! В прошлую среду он благополучно отплыл из Спитхеда, теперь будем ждать от него вестей из Мадейры. Но вы ведь там получаете вести от Гектора прежде моего?
– Не знаю, получала ли сестра письма за последние дни. А вы не были еще у своего нового прихожанина?
– Я как раз от него.
– Он женат, этот мистер Рафлз Хоу?
– Нет, холост. Насколько я понял, у него нет родных. Он живет один, окруженный огромным штатом слуг. Дом поистине изумителен. Невольно вспоминаешь «Тысячу и одну ночь».
– А сам владелец? Каков он?
– Ангел, сущий ангел! Никогда в жизни не доводились мне встречать подобную доброту. Он просто осчастливил меня. – Глаза старика сияли от волнения, он громко высморкался в большой красный носовой платок.
Роберт Мак-Интайр удивленно посмотрел на мистера Сперлинга.
– Рад слышать, – проговорил он. – Но могу ли я спросить, что он, собственно, сделал?
– Я сегодня явился к нему в назначенный час, накануне я написал ему, просил принять меня. Я рассказал ему о нашем приходе, о всех его нуждах, о своей давнишней борьбе за ремонт церкви, о наших усилиях поддержать беднейших прихожан в эту трудную зиму. Пока я рассказывал ему про наши беды, он не проронил ни слова, и на лице у него было такое отсутствующее выражение, как будто он и не слышит, что я говорю. Когда я окончил свой рассказ, он взялся за перо. «Сколько нужно для ремонта церкви?» – спросил он. «Тысячу фунтов, – ответил я, – но триста фунтов мы уже собрали». – «Ну, а сколько у вас нуждающихся семейств?» – «Около трехсот», – ответил я. «Ну, что ж – по пятидесяти фунтов на каждую семью и семьсот фунтов на церковь». Он окунул перо в чернильницу и, честное слово, Роберт, написал мне тут же чек на две тысячи фунтов. Не помню уж, что я ему сказал. Я просто поглупел от радости. Я слова не мог выговорить, чтоб поблагодарить его. В один миг он снял с моих плеч все заботы. Право, Роберт, я до сих пор не могу прийти в себя.
– Очевидно, необычайно щедрый человек.
– Необычайно! И так скромен! Со стороны можно было подумать, что это я делаю ему одолжение, а он мой проситель. Мне вспомнился священный текст о вдовице, запевшей от радости. У меня у самого сердце поет от радости, уверяю тебя, Роберт. А ты сейчас не зайдешь ли к нам?
– Нет, благодарю вас, мистер Сперлинг. Мне пора домой: хочу поработать над своей новой картиной. Это большое полотно, в пять футов. Название картины – «Высадка римских легионов в Кенте». Попытаюсь еще раз послать на выставку в академию. До свидания, мистер Сперлинг. – Роберт приподнял шляпу и продолжал путь дальше, а викарий свернул на тропинку, ведущую к его дому.
Роберт Мак-Интайр превратил просторную пустую комнату на втором этаже в свою студию. Туда-то он и направился после прогулки. Хорошо хоть, что у него есть собственный угол, где можно побыть одному! Отец, кроме как о гроссбухах и финансовых отчетах, ни о чем не может больше говорить, а Лаура последнее время стала несколько раздражительна и сварлива, с тех пор как оборвалась последняя связь, удерживавшая ее в Тэмфилде.
Студия ничем не была обставлена и в ней было довольно неуютно – ни обоев, ни ковров, но в камине трещал веселый огонь, и два широких окна давали необходимый для работы свет. В центре комнаты помещался мольберт с огромным, натянутым на подрамник, холстом, у стены стояли две последние, уже законченные, работы художника: «Убийство Фомы Кентерберийского» и «Скрепление Великой хартии вольности». У Роберта была слабость к грандиозным темам и эффектным сценам. Если даже честолюбие у него превышало талант, все же в нем сохранилась искренняя преданность искусству и способность не падать духом при неудачах – качества, обычно помогающие художнику. Дважды несколько его картин путешествовали в город и дважды возвращались обратно в прежнем количестве, пока, наконец, на золоченых рамах, расходы на которые порядком истощили кошелек Роберта, не начали обнаруживаться следы этих частых путешествий. И все же, несмотря на неприятное соседство отвергнутых опусов, Роберт принялся писать новое полотно с неослабеваемым энтузиазмом, какой может быть только у человека, вполне уверенного в конечном успехе.
Но в этот день художнику не работалось. Тщетно клал он мазок за мазком, делая фон, тщетно выписывал длинную, изогнутую корму римской галеры. Несмотря на все усилия, ему не удавалось сосредоточить мысли на работе. Они все время возвращались к теме утреннего разговора с викарием. Воображение Роберта взволновал странный человек, живущий одиноко среди посторонней толпы и в то же время обладающий таким могуществом, что одним росчерком пера мог обратить горе в радость и преобразить весь приход. Роберту вдруг вспомнился эпизод, о котором рассказывал Гектор. По всей вероятности, он повстречался именно с этим самым Рафлзом Хоу. Трудно предположить, чтоб в приходе оказалось двое таких богачей, для которых ничего не стоит дать пятьдесят фунтов случайному прохожему за пустяковую услугу. Ну, конечно, это был Рафлз Хоу! А у Лауры лежит записка Гектора с поручением вернуть деньги их владельцу, если таковой обнаружится!
Роберт отбросил в сторону мастихин и, спустившись в гостиную, передал отцу и сестре свою утреннюю беседу с мистером Сперлингом, выразив уверенность, что незнакомец, наградивший Гектора пятьюдесятью фунтами, был не кто иной, как новый сосед, Рафлз Хоу.
– Ну-ну, – оживился старик Мак-Интайр. – Как это так, Лаура? Что же ты мне ничего не рассказала? Что вы, женщины, смыслите в делах и деньгах? Дай-ка мне ассигнацию, я освобожу тебя от всякой ответственности за нее. Я все беру на себя.
– Нет, папа, это невозможно, – решительно заявила Лаура. – Я ни за что не выпущу из своих рук эти деньги.
– Что только делается на белом свете! – воскликнул старик, воздевая кверху руки. – С каждым днем, Лаура, ты становишься все непочтительнее. Я могу извлечь пользу из этих денег – ты понимаешь? – пользу! Они могут стать краеугольным камнем, на котором я снова воздвигну, ну, словом – поправлю свои дела. Я пущу их в оборот, эти деньги, Лаура. Я возьму их у тебя под четыре или даже четыре с половиной процента. И верну их тебе по первому требованию. Ручаюсь тебе – ручаюсь тебе! – ну, хотя бы моим честным словом.
– Папа, это совершенно невозможно, – холодно повторила Лаура. – Это не мои деньги: они принадлежат Гектору. Гектор пожелал, чтобы я стала его банкиром, – это его собственные слова. Я не вольна распоряжаться ими. А относительно того, что ты, Роберт, предполагаешь, – не знаю, может, ты и прав, а может быть, и нет, но, во всяком случае, я не отдам эти деньги ни мистеру Рафлзу Хоу, ни кому другому без особого на то распоряжения Гектора.
– Тут ты совершенно права – разумеется, незачем отдавать деньги этому Рафлзу Хоу, – сказал старик, одобрительно кивая головой. – По-моему, не следует выпускать их из наших рук.
– Поступайте как хотите, – я только счел долгом высказать вам свои соображения.
Роберт взял шляпу и вышел из дому, не желая быть свидетелем спора отца с сестрой, который, как он видел, готов был снова разгореться. Его душе художника претили эти мелкие перебранки, и он, чтобы подавить раздражение, решил снова обратиться к созерцанию мирного ландшафта. Роберту была чужда корысть. Постоянные разговоры отца о деньгах вызывали в нем подлинное отвращение и ненависть к этой теме.
Он не спеша зашагал по своей излюбленной тропинке, вившейся вокруг холма. Мысли, занимавшие художника, витали далеко от вторжения римлян на территорию Англии – он думал о таинственном миллионере, – как вдруг взгляд его упал на высокого худощавого мужчину, неожиданно оказавшегося прямо перед ним. Держа трубку во рту, незнакомец пытался зажечь спичку, прикрывая ее от ветра шапкой. На нем была куртка грубого, толстого сукна, на лице и на руках виднелись следы дыма и копоти.
Известно, что все курильщики на свете как бы принадлежат к одному братству, подобно масонам, и тут уж стираются всякие социальные перегородки. Неудивительно поэтому, что Роберт остановился и предложил коробок спичек.
– Не угодно ли?
– Благодарю. – Незнакомец взял из коробка спичку, чиркнул ею и нагнул к ней голову. У него было бледное, тонкое лицо, короткая негустая бородка и острый, с сильной горбинкой нос. Прямые густые брови, почти сросшиеся на переносице, придавали взгляду решительное и энергичное выражение. Очевидно, какой-нибудь квалифицированный рабочий или механик из тех, кто занимался внутренним оборудованием нового дома. Вот случай получить из первых рук ответы на терзавшие любопытство Роберта вопросы! Он ждал, пока незнакомец разожжет трубку, затем пошел с ним рядом.
– Вы идете в направлении к новому дому? – спросил Роберт.
– Да.
Голос прозвучал холодно и отчужденно.
– Вы, случайно, не принимали участия в его строительстве?
– Да, я некоторым образом причастен к нему.
– Я слыхал, внутри там просто какие-то чудеса. Все об этом только и говорят. Дом действительно так роскошен?
– Право, не могу сказать. Я не слышал того, что о нем рассказывают.
Судя по тону, незнакомец не имел желания вступать в разговор, и Роберту даже показалось, что проницательные серые глаза спутника взглянули на него настороженно.
Но если этот рабочий так сдержан и скрытен, тем больше оснований предполагать, что он кое-что знает, – надо только суметь вытянуть из него сведения.
– А вот и пресловутый дворец! – заметил Роберт, когда они очутились на самой вершине холма, и он еще раз посмотрел на здание. – Что ж, он и в самом деле грандиозен и великолепен, но я лично предпочитаю свою каморку там, в деревне.
Спутник его молча пускал дым из трубки.
– Так вы небольшой охотник до роскоши? – спросил он наконец.
– Нет. Я не хотел бы стать ни на йоту богаче, чем я есть. Конечно, мне бы хотелось продать свои картины. Надо же на что-то существовать! Но, кроме этого, мне ничего не нужно. Я даже берусь утверждать, что я, бедный художник, или вы, человек, зарабатывающий себе на хлеб, мы больше извлекаем счастья из жизни, чем владелец этого пышного дворца.
– Да, я склонен думать, что вы недалеки от истины, – Ответил рабочий уже более миролюбиво.
– Искусство, – продолжал Роберт, воодушевляясь все больше, коль скоро разговор коснулся близкой его сердцу темы, – искусство само по себе награда. Разве купишь за деньги то чувство глубочайшего удовлетворения, какое испытывает художник, творящий нечто новое, прекрасное? Разве купишь тот восторг, какой охватывает его, когда день за днем он видит, как растет у него под рукой дивное творение, – и вот оно завершено! Живя искусством и не будучи богат, я все же счастлив. Лишите меня возможности заниматься искусством, и в жизни моей образуется пустота, которую не заполнить никаким богатством; Но, право, не знаю, почему я поднял весь этот разговор.

Рабочий остановился и устремил на Роберта серьезный, пытливый взгляд. Лицо его, закопченное; дымом, выражало глубочайший интерес.
– Крайне рад слышать такие речи, – сказал он. – Отрадно знать, что не все еще на свете поклоняются золотому тельцу. Есть все же люди, стоящие выше этого! Разрешите пожать вам руку!
Это было довольно неожиданно, но втайне Роберт немножко гордился тем, что принадлежит к богеме и обладает счастливой способностью заводить друзей в самых разнообразных слоях общества. Он с готовностью обменялся сердечным рукопожатием с новым знакомым.
– Вас интересует этот новый дом? Я хорошо знаком с его внутренним устройством. Если угодно, я могу, пожалуй, показать вам там кое-что, что может быть для вас занятно. Мы как раз подходим к воротам, – желаете пройти со мной?
Вот действительно удобный случай! Роберт выразил живейшую готовность, и они пошли по длинной аллее, обсаженной елями. Увидев, что его скромно одетый спутник зашагал по широкой, усыпанной гравием площадке прямо к главному входу, Роберт испугался, что может поставить себя в неудобное положение.
– Но не через главный же вход? – шепнул он, слегка потянув своего нового знакомого за рукав. – Мистеру Рафлзу Хоу это может не понравиться.
– Не думаю, что тут встретятся какие-либо затруднения, – ответил тот, спокойно улыбнувшись. – Я Рафлз Хоу.

Глава III. ДОМ ЧУДЕС


На лице Роберта Мак-Интайра застыло выражение крайнего изумления, вызванного этим совершенно неожиданным оборотом дела. На мгновение он решил, что его спутник шутит, но спокойная уверенность, с какой тот стал подниматься по лестнице, и глубокое почтение, с каким встретил его в холле разодетый мажордом, распахнувший перед ним дверь, доказывали, что он сказал правду. Рафлз Хоу оглянулся и, увидев растерянное и удивленное лицо молодого художника, незаметно про себя усмехнулся.
– Простите, что я не сразу открыл, кто я, – сказал он, дружеским жестом положив руку на плечо Роберта. – Узнай вы сразу, кто я такой, вы бы не были так откровенны и я бы лишился возможности узнать вас по-настоящему. Едва ли, например, вы решили бы так открыто выражать свое мнение относительно богатства, если б знали, что перед вами хозяин этого дома.
– Кажется, никогда в жизни я еще не был так поражен, – выговорил, наконец, Роберт.
– Ваше удивление вполне естественно. За кого вы могли принять меня, как не за рабочего? Да я, в сущности, и есть рабочий. Химия – мой конек, я часами не вылезаю из лаборатории. Сегодня я как раз разжигал горн и надышался не очень-то приятными газами – вот я и подумал, что мне полезно прогуляться и выкурить трубку. Таким образом и состоялась наша встреча. Но, мне кажется, я догадываюсь, кто вы. Вы Роберт Мак-Интайр, я не ошибся?
– Да. Но каким образом вы узнали?
– Я, конечно, постарался кое-что разузнать о своих новых соседях. Мне сказали, что в деревне живет художник по имени Мак-Интайр, а в Тэмфилде, я полагаю, художники не так уж многочисленны. Но как вам нравится планировка дома, сам дом? Надеюсь, он не оскорбляет вашего тонкого вкуса?
– Чудесно, изумительно! У вас, должно быть, необычайно острый глаз на такие вещи.
– У меня нет никакого вкуса, ни малейшего. Я не отличу хорошего от дурного. Я самый типичный обыватель. Но я пригласил лучшего специалиста из Лондона и еще одного из Вены. Вот они вдвоем все это и устроили.
Хозяин пропел гостя через двустворчатую дверь, и они остановились на огромном ковре из бизоньих шкур, постеленном у самого входа и большой квадратный двор, вымощенный разноцветным мрамором, выложенным сложнейшим узором. В центре двора из фонтана резной яшмы били пять тонких водяных струй. Четыре из них изгибались каждая в одну из сторон двора, падая затем в широкий мраморный бассейн, а пятая била прямо вверх на огромную высоту и затем со звоном падала в центральный бассейн. У каждой стороны двора росла высокая, грациозная пальма; тонкие, прямые, как стрела, стволы их венчались на высоте в пятьдесят, футов кроной зеленых, клонящихся книзу листьев. Вдоль стены тянулись арки в мавританском стиле; они были из яшмы и белого с красными прожилками мрамора из Корнуэлла. Арки были завешены тяжелыми темно-пурпуровыми занавесями, скрывавшими находящиеся за ними двери. Впереди, справа и слева, шли широкие мраморные лестницы, устланные пушистыми коврами из Смирны. Лестницы вели к верхним этажам здания, расположенного вокруг всего центрального двора. Во дворе было тепло и в то же время чувствовалась свежесть – таким бывает и Англии воздух в мае.
– Пальмы хороши, – заметил Рафлз Хоу. – Они вывезены из Альгамбры. Корни их уходят глубоко в землю и окружены трубами с горячей водой. По-видимому, принялись и отлично растут.
– Какая прекрасная филигранная резьба по бронзе! – воскликнул Роберт, подняв восхищенный взгляд на блестящие, поразительно тонкой ажурной резьбы металлические краны заполнявшие промежутки между мавританскими арками.
– Да, довольно изящно. Но это не бронза. Бронза недостаточно ковкий материал, ее нельзя отчеканить до такой степени тонкости. Это золото. Но пройдемте дальше.
Он повел гостя к двери с левой стороны двора. К изумлению Роберта, дверь сама медленно распахнулась перед ними, едва они подошли к ней.
– Это небольшое усовершенствование я придумал сам, – пояснил хозяин. – Стоит приблизиться к двери, и вес вашего тела, давя на доски пола, освобождает пружину, вызывающую вращение дверных петель. Прошу вас, войдите. Это мое собственное маленькое «святая святых», и обставлено оно согласно моим личным вкусам.
Если Роберт ожидал увидеть новое зрелище богатства и роскоши, то он был горько разочарован, ибо очутился в просторной, но почти пустой комнате, где находилась лишь узкая железная, слегка даже погнутая кровать, несколько как попало расставленных деревянных стульев, старый, потускневший от времени ковер и большой стол, заваленный книгами, пузырьками, бумагами и другими предметами, какие обычно скапливаются на столе делового и не очень аккуратного человека. Жестом пригласив гостя сесть, Рафлз Хоу скинул с себя куртку и, завернув рукава толстой фланелевой рубашки, стал умываться горячей водой, текшей из крана в стене.
– Видите, как скромны мои собственные вкусы, – заметил Рафлз Хоу, вытирая полотенцем мокрое лицо и волосы. – Это единственная комната во всем моем громадном доме, где я чувствую себя в родной мне атмосфере. Здесь мне уютно. Здесь я могу почитать, выкурить трубку в тишине и покое. Всякая роскошь противна моему сердцу.
– Вот как! Право, я никак не предположил бы...
– Это сущая истина, уверяю вас. Видите ли, даже вы, с вашими взглядами на никчемность богатства, – взглядами весьма разумными и делающими вам честь, – даже вы должны признать, что если человек обладает несметным, скажем лучше значительным, богатством, – прямая его обязанность пустить свои деньги в обращение и с пользой для общества. Вот весь секрет моих пышных перьев. Я пускаю в ход всю свою изобретательность, чтобы истратить доходы, действуя в границах узаконенного. Очень легко, например, просто раздавать деньги кому попало; таким способом я, несомненно, быстро избавился бы от лишних денег или хотя бы от части их. Но я не хочу никого превращать в нищих попрошаек или причинить какой-либо другой вред людям необдуманной благотворительностью. Я должен быть уверен, что творю благо – вот та компенсация, которую я хочу получить за свои деньги, Вам понятна моя мысль?
– Абсолютно. Хотя, признаться, для меня ново слышать жалобы человека на то, что он затрудняется найти применение своим капиталам.
– Уверяю вас, это действительно серьезная трудность. Но я кое-что придумал: у меня родились довольно интересные планы. Не желаете ли помыть руки? Нет? В таком случае, хотите посмотреть еще кое-какие диковины в моем доме? Пройдите, пожалуйста, вон в тот угол комнаты и сядьте там в кресло, вот так. Теперь я сяду рядом в другое кресло, и мы готовы к отбытию.
Весь угол комнаты, где они теперь сидели, дюймов на шесть от пола был окрашен в темно-шоколадный цвет; из стены выступали два крытых красным плюшем сиденья, резко контрастирующих с остальной обстановкой комнаты.
– Это лифт, сказал Рафлз Хоу. – Он так вмонтирован и стену, что если бы не иная окраска, вы бы и не угадали, где он находится. Лифт устроен таким образом, что движется и в вертикальном и в горизонтальном направлениях. Вот ряд кнопок с указанием на них различных помещений. Видите? «Столовая», «курительная», «бильярдная», «библиотека» и так далее. Вот сейчас я нажму кнопку с надписью «кухня». Роберт почувствовал какое-то движение, очень легкий толчок и вдруг, не сходя с кресла, убедился, что комната куда-то пропала и на ее месте очутилась большая, с полукруглым верхом дубовая дверь.
– Это дверь в кухню, – сказал Рафлз Хоу. – Кухни у меня расположены на самом верхнем этаже: терпеть не могу кухонные запахи. Заметьте: мы поднялись на восемьдесят футов всего в полторы секунды. Теперь я снова нажимаю кнопку – и вот мы опять у меня в комнате.
Роберт смотрел во все глаза, преисполненный удивления.
– Чудеса науки сильнее чудес волшебника, – проговорил он наконец.
– Да, тут очень сложный механизм. Теперь продвинемся по горизонтали. Нажмем кнопку с надписью «столовая» – вот мы уже и прибыли. Шагните к двери, той, что впереди, она сама распахнется перед вами.
Роберт проделал то, что ему было предложено, и вместе с хозяином оказался в большой комнате с высоким потолком, а лифт, освободившись от тяжести их тел, в то же мгновение вернулся в прежнее свое положение.
Ноги Роберта утопали в роскошных, мягких коврах, точно он стоял по щиколотку во мху. Он остановил взгляд на больших картинах, развешанных по стенам.
– Неужели?.. Да, да, несомненно, – это кисть Рафаэля, – указал он на одну из картин, висевшую как раз перед ним.
– Да, это Рафаэль – один из его шедевров. Я выдержал за него настоящий бой на аукционе с французским правительством. Картину хотели купить для Лувра, но, как всегда, на аукционе победил более толстый кошелек.
– А эта, «Арест Каталины», – это, должно быть, Рубенс. Трудно не узнать его великолепных мужчин и бесстыдных женщин.
– Вы угадали, это Рубенс. А те две – Веласкез и Тенерс, отличные образцы испанской и фламандской школ. Здесь у меня только старые мастера. Современная живопись – в бильярдной комнате. Мебель здесь необычная, я даже полагаю, уникальная. Она сделана из слоновой кости и рога нарвала. Видите, ножки у столов и кресел витой слоновой кости. Мебельщику стоило немалых хлопот раздобыть этот редкий материал в таком большом количестве. Любопытная подробность: китайский император сделал крупный заказ на рог нарвала для реставрации внутренней решетки какой-то древней пагоды, но я скупил весь имевшийся тогда на рынке рог нарвала, и «сыну неба» пришлось подождать. Вон в том углу лифт, но он, нам не нужен. Пройдите в дверь, пожалуйста. Это бильярдная комната, – продолжал он, войдя с Робертом в соседнее помещение. – Как видите, на стенах здесь ценные вещи: Коро, два Мессонье, Бугро, Милле, Орчардсон, две работы Альма Тадема. Но даже как-то жаль завешивать картинами эти стены резного дуба – правда? Взгляните на тех птиц среди ветвей. Кажется, что они действительно порхают и щебечут, словно живые.
– Они восхитительны. Никогда мне не доводилось видеть такой тончайшей резьбы по дереву. Но почему вы называете эту комнату бильярдной, мистер Хоу? Я не вижу бильярдного стола.
– Бильярдный стол такой громоздкий, неудобный предмет. Он всегда мешает, когда вы в нем не нуждаетесь. Вот поэтому бильярдный стол у меня скрыт под той площадкой полированного клена, которую вы видите перед собой на полу. Смотрите, я ставлю ногу на этот моторчик...
Он не успел закончить фразы, как центральная часть пола поднялась кверху, и великолепный, инкрустированный черепахой стол поднялся на высоту в четыре фута. Рафлз Хоу нажал вторую пружину, и в то же мгновение и таким же образом появился второй, на этот раз карточный, стол.
– Но все это пустяки, – заметил хозяин. – Вот в моем музее может сыскаться для вас что-нибудь поинтереснее.
Он провел гостя в следующую комнату, обставленную в античном стиле и всю увешанную драпировками и коврами. На мраморном мозаичном полу были расстелены ценные меховые шкуры. Мебели в комнате было немного, лишь вдоль стен стояли шкафчики в стиле Людовика четырнадцатого; они были из слоновой кости и отделаны серебром и изящными, тонко расписанными фарфоровыми медальонами.
– Возможно, эта комната и не заслуживает названия музея, – снова заговорил Рафлз Хоу. – Это всего-навсего собрание кое-каких изящных безделушек, которые мне удалось раздобыть из самых разнообразных мест. Наиболее интересное здесь – драгоценные камни. Думаю, тут я мог бы соперничать с любой частной коллекцией. Я держу их на запоре, чтобы не вводить в искушение слуг.
Он снял с часовой цепочки серебряный ключ и стал отпирать и выдвигать ящики в шкафчиках.
У Роберта вырвался невольный крик изумления и восторга; он переводил глаза от одного ящика к другому, где лежали великолепнейшие драгоценные камни. Глубокое, ровное, красное пламя рубинов, зеленые вспышки прозрачных изумрудов, ослепительное сверкание бриллиантов, игра бериллов тончайших оттенков, блеск аметистов, ониксов, кошачьего глаза, опалов, агатов, сердоликов, казалось, наполнили вдруг всю комнату легкими, многоцветными, мерцающими огнями. Длинные пластинки прекрасной голубой ляпис-лазури, превосходные гелиотропы, розовые, красные и белые кораллы, длинные нити блестящего жемчуга – все это владелец их небрежно высыпал из ящиков, словно мальчуган свои мраморные шарики из сумки.
– Вот этот неплох, – заметил он, поднимая в руке золотистый кусок янтаря размером с человеческую голову. – Чрезвычайно редкий экземпляр. Весит двадцать восемь фунтов. Мне не приходилось слышать о более крупном. Бриллианты у меня не особенно велики – их не было на рынке, – но в общем довольно хороши. Красивые игрушки, вам нравятся?
Он взял целую пригоршню изумрудов, затем медленно высыпал их обратно в ящик.
– Боже ты мой! – вырвалось у Роберта. Он не спускал глаз с ящика. – Ведь уж одно это – огромное состояние! Такая коллекция, должно быть, стоит не меньше ста тысяч!
– Вы небольшой знаток камней, – засмеялся Рафлз Хоу. – Всего один такой небольшой ящичек с бриллиантами нельзя приобрести и за половину названной вами суммы. У меня в памятной книжке записаны все мои расходы по приобретению ценностей для коллекции, – впрочем, специальные мои агенты по закупке драгоценных камней в ближайшие же недели значительно увеличат эту сумму. Вот, посмотрим: на жемчуга истрачено сто сорок тысяч, на изумруды – семьдесят, на рубины – восемьдесят... Бриллианты, ониксы, карбункулы, агаты... Гм... Да, всего ровно четыре миллиона семьсот сорок тысяч. Для ровного счета, если учесть накладные расходы, скажем, пять миллионов.
– Господи! – воскликнул молодой художник, широко раскрыв глаза от удивления.
– Поймите, я почитаю это своим долгом. Отделка, шлифовка, продажа драгоценных камней – профессии эти целиком зависят от богатства. Если их не поддержать, они заглохнут, что повлечет за собой разорение многих. То же самое относительно ювелирных работ по золоту – помните экраны во дворе? Богатство обязывает. Поощрение подобных искусств и ремесел – долг богатого человека. Посмотрите, вот славный рубин. Это пятый по величине из всех существующих в мире. Я склонен думать, что без шлифовки он был бы вторым по величине, ведь шлифовка значительно сокращает размер камня.
Он подержал двумя пальцами сверкающий красным пламенем рубин размером с каштан, затем небрежно бросил его обратно в ящик.
– Пройдем в курительную, – предложил он. – Вам следует немного подкрепиться. Зрелище, говорят, самое утомительное занятие на свете.

Глава IV. ИЗ СТРАНЫ В СТРАНУ


Комната, в которой теперь очутился совершенно ошеломленный всем виденным Роберт, оказалась, может, не столь богатой, но еще более роскошно обставленной, чем те, в которых он уже побывал. По пышному восточному ковру в красивом беспорядке были разбросаны козетки, обитые светло-красным плюшем. Тут стояли также мягкие кушетки, оттоманки, диваны, американские качалки – удобная мебель на любой вкус. В одном конце комнаты находился двойной ряд золоченых стендов со множеством последних номеров различных журналов. По обе стороны камина на специальных полках длинными рядами лежали всевозможные трубки: английские черешневые, французские терновые, немецкие фарфоровые, резные пенковые трубки, трубки из душистого кедра, восточные наргиле, турецкие чубуки и два больших индийских кальяна в оправе из золота. Вдоль стен висели в три ряда небольшие закрытые ящички; на каждом из них была этикетка из слоновой кости с обозначением сорта табака. Выше над ящичками помещались размером побольше шкафчики полированного дуба, в которых находились сигары и папиросы.
– Испытайте-ка мой дамасский диван, – пригласил хозяин, сам усевшись в кресло-качалку. – Он сделан поставщиком самого султана. Турки понимают, что такое комфорт. Я заядлый курильщик, мистер Мак-Интайр, поэтому тут я переспорил архитектора, добившись, чтоб все было сделано по моему вкусу – не так, как в остальных помещениях. В картинах, например, я ровно ничего не смыслю, как вы уже имели случай убедиться. А вот по части табака я, смею сказать, могу подать неплохой совет. Вот, например, эти. – Он вытащил несколько больших сигар, отлично свернутых, мягкого, светло-коричневого оттенка. – Не совсем обычный сорт. Возьмите попробуйте.
Роберт закурил предложенную ему сигару и с наслаждением откинулся на мягкие подушки, разглядывая сквозь голубые душистые облака дыма загадочного человека в грязной куртке, который о миллионах говорил так, как другой говорит о шиллингах. Бледное лицо, грустный, усталый взгляд, понурые плечи – казалось, он сгибался под тяжестью собственного богатства. В его разговоре, в манере держаться сквозило какое-то чувство виноватости, что так не вязалось с тем могуществом, которым он обладал. Весь эпизод чрезвычайно взволновал Роберта. Его душа артиста нежилась в атмосфере неслыханной роскоши и комфорта; он отдавался чувству покоя и полнейшего физического довольства, какого никогда еще доселе не испытывал.
– Что же мы выпьем – кофе, рейнвейн, токайское? Или, может быть, что-нибудь покрепче? – спрашивал Рафлз Хоу, протянув руку к выступавшей в стене доске с клавишами, напоминавшей клавиатуру рояля. – Рекомендую токайское. Меня снабдил им поставщик австрийского императора, и, полагаю, лучшие вина достались мне, а не императору.
Он дважды нажал клавиши на доске. Через несколько секунд одна из планок в стене опустилась, из образовавшегося отверстия выдвинулся шкафчик. В нем оказался небольшой поднос, на котором стояли два высоких узких бокала венецианского стекла, наполненных вином.
– Механизм, как видите, действует неплохо, – сказал Рафлз Хоу. – Совершенно новая конструкция, насколько мне известно. Видите, на клавишах написаны названия различных вин? Нажав на клавиш, я включаю электрический ток, под действием которого кран в погребе останется открытым ровно столько, сколько необходимо, чтобы наполнить стоящий под краном бокал. Бокалы помещаются на вращающемся цилиндре, так что один бокал всегда стоит наготове под краном. Затем он поступает по пневматической трубе, которая приходит в действие от тяжести наполненного вином бокала. Не правда ли, забавная выдумка? Но, боюсь, я нагоняю на вас скуку всеми этими пустяками. Просто это моя слабость – механизировать все, что только возможно.
– Напротив, я преисполнен любопытства и изумления, – с жаром заверил его Роберт. – Мне кажется, что меня как будто вдруг мгновенно перебросили из старой, прозаической Англии в какой-то волшебный замок, обиталище духов. Если бы я не увидел все это собственными глазами, я бы не поверил, что можно все так механизировать, так освободить жизнь от тысячи ее досадных, мелких неудобств.
– Я покажу вам еще кое-что, достойное внимания, – сказал Рафлз Хоу. – Но отдохнем пока здесь несколько минут. Мне хотелось бы немного побеседовать с вами. Ну, как сигара?
– Превосходна!
– Она была свернута в Луизиане еще во времена рабства. Теперь таких уже не делают. Человек, продавший их мне, не знал подлинной их стоимости. Он продал эти сигары по нескольку шиллингов за штуку. А теперь, я хотел бы попросить вас об одном одолжении, мистер Мак-Интайр.
– Буду счастлив.
– Теперь вы имеете более или менее ясное обо мне представление. Я здесь совершенно чужой. С людьми из зажиточных классов у меня мало общего. Я не светский человек. Я не люблю наносить визиты, не люблю принимать визитеров. Я ученый-любитель, человек самых скромных потребностей. У меня нет ни малейшего честолюбия. Вы меня понимаете?
– Да, разумеется.
– С другой стороны, жизненный опыт показал мне, что труднее всего найти себе друга среди людей не столь богатых, – то есть, я хочу сказать, тех кто жаждет увеличить свои доходы. Они очень ценят ваше богатство и очень мало вас самих. Я уже испытал это на себе, я знаю, как это бывает.
Он умолк и взъерошил пальцами редкую бородку. Роберт Мак-Интайр кивнул головой, давая понять, что согласен с ним.
– Теперь вы видите, – снова начал Рафлз Хоу, – если от богатых меня отвращают мои собственные склонности, а от тех, кто беден, – то, что я не доверяю их искренности, я оказываюсь в одиночестве. Не то чтобы я боялся одиночества, – нет, я привык к нему. Но это сужает поле моей полезной деятельности. Я лишаюсь, таким образом, возможности получать достоверные и непосредственные сведения о людях, которым мог бы помочь. Рад сказать, что я встретил сегодня человека, здешнего викария – по-видимому, совершенно бескорыстного и честного человека. Он будет одним из посредников, связывающих меня с внешним миром. Могу ли я просить вас стать для меня вторым таким посредником?
– С величайшей радостью! – с полной готовностью откликнулся Роберт.
Предложение это наполнило его восторгом. Оно давало ему почти официальное право на вход в этот земной рай. Он сам не мог бы просить большего.
– По счастью, я узнал из нашего разговора с вами, на каких высоких позициях вы стоите в вопросе о деньгах и до какой степени вам чуждо стяжательство. Вы, наверное, заметили, как я вначале был резок, почти груб с вами? У меня есть основания бояться и подозревать всех случайных знакомых. Слишком часто оказывалось впоследствии, что встречи со мной были подстроены заранее с самыми неблаговидными целями. Боже ты мой, что бы только я мог вам порассказать! Однажды я оказался свидетелем того, как за девушкой гнался бык. Я кинулся ей на помощь, рискуя жизнью, а потом узнал, что все это было инсценировано, придумано совместно матушкой и дочкой, – быка взяли напрокат, и вся сцена была задумана как эффектная завязка знакомства. Но не буду подрывать вашу веру в людей. Мне самому пришлось пережить довольно тяжкие разочарования. Может, поэтому я и смотрю на всех предвзято. Тем более мне необходим человек, совету которого я мог бы довериться.
– Вы только скажите, в чем может быть вам полезен мой совет, и я с величайшей охотой помогу вам, – уверял его Роберт. – Я сам родом из Бирмингема, но знаю почти всех здешних жителей, знаю положение каждого.
– Вот именно это-то мне и нужно. Деньги могут принести много добра, но столько же и зла. Я буду обращаться к вам за советом в сомнительных случаях. Кстати, у меня к вам есть один небольшой вопрос. Скажите, знакома ли вам девушка – брюнетка с серыми глазами, с тонким, правильным лицом. Когда я встретил ее, на ней было синее пальто с барашковым воротником и манжетами.
Роберт усмехнулся про себя.
– Я отлично знаю это синее пальто, – вы говорите о моей сестре Лауре.
– Вашей сестре? Да что вы! Впрочем, теперь я и сам вижу, – конечно, в вас есть сходство. Я встретил ее на днях, и мне захотелось узнать, кто она. Сестра живет вместе с вами, конечно?
– Да. Мы живем втроем: сестра, отец и я.
– Надеюсь иметь честь познакомиться со всей вашей семьей. Вы кончили курить? Не желаете ли еще сигару, или, может быть, трубку? Настоящий курильщик всегда предпочтет трубку. У меня здесь почти все сорта табака. Каждый понедельник запас в ящиках пополняется, а в субботу табак поступает в распоряжение стариков из дома призрения. Поэтому табак у меня всегда свежий. Ну, если больше не угодно курить, может, вы захотите посмотреть еще кое-что, кое-какие мои выдумки. В соседней комнате оружейная, а за ней – библиотека. Собрание книг у меня ограниченное, немногим больше ста тысяч томов. Но подбор книг не совсем обычный. У меня есть библия пятого века, – полагаю, уникальная книга; имеется «Библия бедных» тысяча четыреста тридцатого года; манускрипт «Генезиса», написанный на тутовых листах, – относится, по всей вероятности, ко второму веку; есть рукописный экземпляр «Тристана и Изольды» восьмого века. Но все это вы можете посмотреть, полистать в любой дождливый день, когда у вас не будет более интересных занятий. А сейчас я покажу вам одно устройство, связанное с курительной комнатой. Оно может вас позабавить. Возьмите еще сигару. Теперь пересядем вон на тот диван в самом углу комнаты.
Диван стоял в нише и был с трех сторон и сверху окружен кристально-прозрачными стеклянными стенками. Когда оба они сели на диван, Рафлз Хоу потянул за шнур – и тотчас перед ними опустилась четвертая стенка. Они оказались как бы в большом ящике из такого чистого, столь тщательно отшлифованного стекла, что его почти не было заметно. Внутри этой маленькой прозрачной кабины свисали сверху золотые шнуры с кристальными ручками; шнуры выходили наружу и, по-видимому, были соединены с длинной блестящей металлической полосой, находящейся снаружи кабины.
– Ну, где бы вы предпочли выкурить сигару? – спросил Рафлз Хоу, и в глазах у него мелькнул веселый огонек. – Может, отправимся в Индию, или в Египет, или в Китай, или...
– В Южную Америку, – пошутил Роберт.
Что-то звякнуло, послышался рокот колес. Роберт почувствовал, что кабина движется, и – что это?.. Молодой художник озирался кругом в полнейшем недоумении. Со всех сторон их окружали гигантские папоротники и пальмы, увитые длинными ползучими лианами, и среди них росли орхидеи ослепительно яркой окраски. Курительная комната, дом, Англия – все куда-то исчезло, и Роберт очутился где-то в гуще девственного леса на берегу Амазонки. Это была не иллюзия, не оптический обман. Он видел, как поднимаются горячие испарения с земли от тропических растений, видел, как падают тяжелые капли влаги с огромных зеленых листьев, ясно различал узор толстой коры на стволах деревьев. А над головой бесшумно скользила по суку пестрая зеленая змея, из гущи листвы вылетел яркий попугай и снова скрылся в зелени. Онемев от изумления, Роберт поворачивал голову во все стороны и, наконец, встретился взглядом с сидевшим рядом с ним хозяином – в глазах Роберта было удивление, смешанное со страхом.
– В доброе старое время сжигали на костре за более невинные штуки, – смеясь от души, проговорил Рафлз Хоу. – Ну как, хватит с вас Амазонки? Что вы скажете насчет Египта?
Вновь послышался шум какого-то механизма, и все вокруг исчезло с быстротой молнии. И вот, куда только хватает глаз, перед ними раскинулась, бесконечная пустыня. На переднем плане теснилось друг к другу несколько пальм, у основания их росли какие-то колючие, напоминающие кактус растения. Подальше, в стороне, стоял серый, грубо обтесанный монолит, низ у него был высечен в форме огромного жука-скарабея. На поверхности этого древнего камня резвились ящерицы. А дальше в бесконечную даль уходили желтые пески, и на горизонте мерцала дымка миража.
Роберт ухватился за бархат дивана и бросал по сторонам ошеломленные взгляды.
– Мистер Хоу, я ровно ничего не понимаю!..
– Сильное впечатление, не правда ли? Эта египетская пустыня – излюбленное мое убежище, куда я скрываюсь, когда мне хочется покурить и предаться на досуге размышлениям. Странно, что табак завезен к нам с делового, прозаического Запада. Так и кажется, что его родина – томный, мечтательный Восток. Но, может быть, для разнообразия вам хотелось бы перенестись в Китай?
– Нет, только не сегодня, – сказал Роберт, проводя рукой по лбу. – Ото всех этих чудес у меня голова кругом идет, и, право, я испытал нечто вроде нервного потрясения. Кроме того, мне пора вернуться в наш прозаический дом, если только я смогу найти туда дорогу из этой пустыни, куда вы меня умчали. Но, мистер Хоу, разрешите мое недоумение: что все это значит?
– Это просто забава, хитрая игрушка, и только. Сейчас я вам все объясню. От курительной идет длинная анфилада оранжерей. В каждой отдельной оранжерее поддерживается особая температура и степень влажности, так чтобы воспроизвести в точности климат Египта, Китая и других стран. Наша стеклянная кабина – это просто трамвай, движущийся почти бесшумно по стальным рельсам. С помощью шнуров я направляю ход нашего трамвая, и он идет, как вы заметили, с поразительной скоростью. Эффект еще усиливается тем, что потолки в оранжереях очень искусно расписаны под небо, и повсюду птицы и другие живые существа, которые, кстати сказать, чувствуют себя в этой искусственной обстановке не хуже, чем у себя на родине. Вот вам весь секрет нашего путешествия и Южную Америку.
– А как же египетская пустыня?
– Да, здесь несколько сложнее. У меня работал лучший специалист по перспективам, по умению создавать иллюзорность. Он написал весь идущий по окружности фон. Пальмы, Кактусы, обелиск – это все, конечно, настоящее, так же как н песок, который покрывает площадь приблизительно в пятьдесят ярдов. И я готов держать пари, что самый зоркий в Англии человек не отличит, где кончается настоящий песок и начинается иллюзия песка. Это обычный и даже довольно дешевый прием, используемый в круглой панораме. Но только в данном случае все чрезвычайно тщательно выполнено. Что еще осталось для вас непонятным?
– Стеклянная кабина. Для чего введено стекло?
– Чтобы мои гости не чувствовали резкой перемены температуры, Я оказал бы плохое гостеприимство, если б они вернулись в курительную, промокнув насквозь и схватив жестокий насморк. Стекло прогрето, иначе на нем осела бы влага и все казалось бы как в тумане. Зрелище было бы испорчено. Но вы действительно спешите? В таком случае вот мы и снова в курительной. Надеюсь, ваш визит далеко не последний. И, если позволите, я с большой охотой побываю у вас. Прошу вас – выход через музей.
Когда после благовонной, теплой атмосферы великолепного дворца Роберт Мак-Интайр вновь очутился в резком, колючем холоде английского зимнего вечера, у него было такое чувство, словно он надолго уезжал в дальние края. Протяженность времени измеряется нашими впечатлениями, и так живы, так новы были впечатления Роберта, что ему казалось, будто уже много недель прошло с момента встречи на дороге с прокопченным дымом незнакомцем. Голова у Роберта шла кругом, мысли неслись вихрем, он был словно одурманен безмерным богатством, колоссальным могуществом этого необыкновенного человека. Как мал, как убог показался ему их дом, когда Роберт переступил его порог, недовольный самим собой и всем окружающим!..



Глава V. ПРОСЬБА ЛАУРЫ


В тот же вечер после ужина Роберт Мак-Интайр выложил отцу и сестре все, что ему довелось увидеть. Он был так переполнен впечатлениями, что ему не терпелось поделиться ими. Поэтому скорее из собственной потребности, чем из желания доставить удовольствие близким, он живо обрисовал виденные им чудеса, несметные богатства, сокровищницу драгоценных камней, золото, мрамор, необычайную механизацию, бьющую через край роскошь, полное пренебрежение к расходам, которое сказывалось во всем. Целый час он в самых красочных выражениях расписывал все эти чудеса, и под конец не без гордости сообщил о просьбе, с какой обратился к нему Рафлз Хоу, и том полнейшем доверии, которое ему, Роберту, было оказано.
Рассказ Роберта оказал на его слушателей совершенно разные действия. Старик Мак-Интайр откинулся на спинку стула – ядовитая усмешка искривила его губы, кожа на лице собралась в тысячи морщинок, глаза заблестели от зависти и жадности. Он с такой силой сжал край стола тощей желтой рукой, что при свете лампы суставы на пальцах казались совсем белыми. Лаура, напротив, вся подалась вперед, губы у нее полураскрылись, щеки порозовели – она впивала в себя каждое слово брата. Когда он поочередно взглянул на отца и сестру, ему показалось, что никогда еще не видел он отца таким злым, а Лауру – такой красивой.
– Да кто же он, этот субъект? – спросил, наконец, старик после продолжительного молчания. – Надеюсь, состояние свое он нажил честным путем? На пять миллионов драгоценных камней, ты говоришь? Боже милостивый!.. И готов раздать их, только боится пустить людей по миру? Можешь передать ему, Роберт, что тебе известен человек, вполне заслуживающий доверия и не имеющий ничего против того, чтоб его пустили по миру!
– Но все же, Роберт, кто он такой? – воскликнула Лаура. – Хоу едва ли его настоящее имя. Может, он переодетый принц или даже король в изгнании? Да, я не прочь бы полюбоваться на его бриллианты и изумруды. Я убеждена, что изумруды особенно идут брюнеткам. Расскажи мне еще про музей, Роберт.
– Я думаю, что мистер Хоу именно тот, за кого себя выдает, – сказал Роберт. – У него простые, сдержанные манеры обыкновенного, среднего англичанина. Какой-нибудь особой утонченности я в нем не заметил. Он разбирается в книгах, в картинах, но ровно настолько, чтоб оценить их прелесть, не больше. Нет, я полагаю, он человек нашего круга и положения, но получивший по наследству огромное богатство. Конечно, мне судить трудно, но все то, что я видел сегодня, – дом, картины, драгоценности и все остальное – меньше чем за двадцать миллионов не купишь. Я даже уверен, что и этой суммы будет недостаточно.
– Я знал когда-то одного Хоу, – сказал старый Мак-Интайр, барабаня пальцами по столу. – Он был у меня старшим мастером в цехе по изготовлению ящиков для патронов. Но это был пожилой, одинокий человек. Ну, во всяком случае, будем надеяться, все это добро досталось твоему Хоу не мошенничеством, – деньги, надеюсь, ничем не запятнаны.
– И он в самом деле придет к нам? – Лаура захлопала в ладоши. – Скажи, Роберт, ну как ты думаешь, когда он придет? Смотри, предупреди меня заранее. А вдруг он зайдет к нам завтра, как ты думаешь?
– Право, не могу сказать тебе ничего определенного.
– Я просто жажду его увидеть. Никогда в жизни мне ничего так сильно не хотелось!
– А, ты получила письмо, – сказал вдруг Роберт. – От Гектора, конечно, судя по иностранной марке. Ну как он там?
– Письмо пришло только сегодня, я его еще не читала. Сказать по правде, я так увлеклась твоими рассказами, что совершенно про него забыла. Бедняга Гектор! Письмо из Мадейры. – Она бегло проглядела четыре страницы, исписанные неровным, ребячьим почерком молодого моряка. – У него все благополучно. Корабль попал в бурю в пути и все такое, но в остальном все в порядке. Рассчитывает к марту вернуться. А интересно – что, если он придет завтра, твой новый друг, твой рыцарь из очарованного замка?
– Едва ли так скоро.
– Если его интересует капиталовложение, Роберт, – сказал отец, – не забудь передать ему, что в настоящее время особенно выгодно вкладывать средства в производство оружия. С моим опытом и при капитале в несколько тысяч я обеспечу ему барыш в тридцать процентов, регулярный, как в банке. В конце концов должен же твой Рафлз Хоу пустить в оборот свои капиталы. Нельзя же все потратить на покупку всяких там книг и драгоценных камней? Я, безусловно, мог бы дать ему самые практические советы.
– Он навестит нас, возможно, еще очень не скоро, отец, – холодно ответил Роберт. – И когда он придет, я едва ли позволю себе использовать дружеское его расположение ко мне в твоих коммерческих интересах.
– Отец, мы не ниже его! – воскликнула Лаура с горячностью. – Зачем ты хочешь выставить нас перед ним в роли нищих? Он вообразит, что мы проявляем внимание к нему из-за его денег. Я просто не понимаю, как ты только можешь допускать подобные мысли!
– Если бы я не допускал подобных мыслей, мисс, на какие бы, интересно, средства удалось мне дать вам образование? – сердито накинулся на нее старик.
Роберт тихонько вышел из комнаты. И у себя, среди своих полотен, он все еще слышал голоса из гостиной: один хриплый, другой звонкий, – там шла обычная семейная перебранка. Все более неприглядной казалась Роберту домашняя обстановка, в которой протекала его жизнь, все более и более мечтал он о покое, который можно приобрести за деньги.
На следующее утро, едва убрали со стола после завтрака, а Роберт еще не успел приняться за работу, раздался робкий стук в дверь, и на пороге гостиной появился Рафлз Хоу. Роберт бросился к нему навстречу, приветствуя его с полной сердечностью.
– Боюсь, что я слишком ранний визитер, – произнес гость извиняющимся тоном, – но я обычно совершаю прогулку сразу после завтрака и вот зашел по дороге. – На нем теперь не было и следов грязной работы, он был одет тщательно и аккуратно в темный костюм; волосы у него были гладко причесаны, – Вы вчера рассказывали мне о вашей работе. Может быть, несмотря на ранний час, вы позволите побывать в вашей студии?
– Входите, мистер Хоу, прошу вас. – Роберт был приятно взволнован лестным вниманием столь щедрого мецената. – Сочту за честь показать вам те, небольшие композиции, над которыми сейчас тружусь, хотя, признаться, я немного побаиваюсь, – у вас перед глазами всегда столько настоящих шедевров! Разрешите представить вас отцу и сестре.
Старик Мак-Интайр отвесил глубокий поклон и потер высохшие, костлявые руки, а молодая леди, подавив возглас удивления, широко раскрытыми глазами смотрела на миллионера. Хоу сделал шаг вперед и спокойно пожал ей руку.
– Я уже имел честь встретить вашу дочь, мистер Мак-Интайр, в первый же день моего приезда в Тэмфилд. Мы оба прятались от метели под навесом и вели очень приятную беседу.
– Я понятия не имела, что разговариваю с владельцем нового дома, – сказала Лаура несколько смущенно. – Как странно все обернулось!
– Я часто думал, с кем я тогда встретился, но только вчера это стало для меня ясно. Как у вас здесь мило! А весной, должно быть, просто очаровательно! Да позвольте – если бы не тот холм, из моих окон был бы виден ваш дом!
– Да, и от нас не закрывался бы вид на ваши чудесные ели, – сказала Лаура, став у окна рядом с мистером Хоу. – Только вчера я смотрела и думала, как жаль, что этот холм существует!
– Да? Я прикажу его снести. Буду счастлив доставить вам удовольствие.
– Боже мой! – воскликнула Лаура. – Снести холм? Но куда же его деть?
– Можно перевезти за железнодорожную линию всю срытую землю и там ее раскидать. Холм не так уж велик. Нужно только нанять несколько тысяч рабочих, установить соответствующие механизмы и провести железнодорожную ветку – через несколько месяцев от холма и следов не останется.
– А как же дом нашего бедного викария? – спросила Лаура смеясь.
– Ну, это не встретит особых затруднений, Мистеру Сперлингу можно будет предложить взамен жилище, еще более для него удобное. Ваш брат подтвердит, что я большой мастер проектировать здания. Нет, серьезно, если вы считаете, что холм мешает, я приму меры к тому, чтобы его снести.
– Нет, мистер Хоу, ни за что на свете! Я оказала бы плохую услугу жителям Тэмфилда, если б стала внушать вам такую затею. Ведь холм единственное, что придает Тэмфилду хоть некоторое своеобразие! Я проявила бы себя как отъявленная эгоистка, если б способствовала уничтожению холма только ради того, чтобы украсить вид из окон нашей гостиной.
– Наш дом, мистер Хоу, это просто конура, – заговорил старик Мак-Интайр. – Вы, наверное, чувствуете себя здесь, как в коробке, после вашего величественного дворца, о котором сын рассказывает самые необыкновенные вещи. Но мы не всегда так жили, мистер Хоу. Теперь я существую более чем скромно, но было время, когда я мог предъявить в банк чек на сумму не меньшую, чем любой фабрикант оружия в Бирмингеме. Это было...
– Папа, наш милый, старенький ворчун! – воскликнула Лаура, ласково обняв отца.
Он вскрикнул, и лицо у него исказилось гримасой боли, однако он постарался, хотя и до смешного неубедительно, скрыть ее за притворным приступом кашля.
– Не подняться ли нам наверх? – поспешно предложил Роберт, стремясь отвлечь внимание гостя от маленького семейного инцидента. – Моя студия – настоящее ателье художника: она под самой крышей. Разрешите, я проведу вас туда, мистер Хоу, если вам будет угодно?
Оставив в гостиной Лауру и мистера Мак-Интайра-старшего, они поднялись в мастерскую Роберта. Мистер Хоу долго стоял перед «Скреплением Великой хартии вольности» и «Убийством Фомы Кентерберийского», щуря глаза и нервно пощипывая бородку. Роберт с беспокойством ждал.
– Сколько вы за них хотите? – обратился к нему, наконец, мистер Хоу.
– Я оценил их по сто фунтов за каждую, когда посылал картины в Лондон на выставку.
– В таком случае лучшее, что я могу вам пожелать, – это чтоб наступил день, когда вы будете рады уплатить вдесятеро, чтоб только получить обратно свои работы. Я убежден, что у вас большие способности, и вижу, что в композиции и в смелости замысла вы уже достигли многого. Но рисунок у вас, если позволите быть откровенным, слаб, и в цвете вы не сильны. Так вот, мистер Мак-Интайр, предлагаю вам сделку. Я знаю, вы равнодушны к деньгам, но все же, как вы сами заметили при нашей первой встрече, человеку надо на что-то существовать. Я покупаю у вас обе картины по назначенной вами цене на том условии, что за вами сохраняется право выкупить их, когда только пожелаете, за ту же сумму.
– Право, вы так добры! – Роберт не знал, радоваться ли ему продаже картин, или обидеться на не очень лестную критику покупателя.
– Разрешите сразу же написать вам чек, – продолжал Рафлз Хоу. – Вот перо и чернила. Отлично! Сегодня же вечером пришлю за своей покупкой пару лакеев. Не беспокойтесь, я сберегу ваши произведения. Когда вы станете знаменитостью, они будут цениться как образцы вашей ранней манеры.
– Мистер Хоу, поверьте, я чрезвычайно вам обязан, – сказал молодой художник, пряча чек в блокнот.
Прежде чем свернуть чек, он успел взглянуть на проставленную в нем цифру в смутной надежде, что богач с прихотями, может быть, пожелал дать ему большую цену, чем та, которую он сам назвал. Но нет, там было написано «двести фунтов», не больше. В душу Роберта закралось неясное ощущение, что репутация бессребреника имеет не только светлые, но и теневые стороны. А репутацию эту он приобрел, когда в присутствии Рафлза Хоу у него сорвалось с языка несколько необдуманных слов, не столько продиктованных убежденностью, сколько явившихся реакцией на отцовскую меркантильность.
– Надеюсь, мисс Мак-Интайр, – сказал Рафлз Хоу, когда они с Робертом снова спустились в гостиную, – вы окажете мне честь и придете посмотреть мои коллекции. Ваш брат, я думаю, охотно будет вас сопровождать или, может быть, мистер Мак-Интайр не откажет в любезности посетить мой дом.
– Приду с большим удовольствием, мистер Хоу, – сказала Лаура, послав ему самую милую улыбку. – Но сейчас у меня много времени отнимает посещение бедных. Суровая погода прибавила им столько новых забот!
Роберт поднял брови: он в первый раз слышал о благотворительной деятельности сестры, но мистер Рафлз Хоу одобрительно кивнул головой.
– Роберт рассказывал нам о ваших необыкновенных оранжереях, – продолжала Лаура. – Мне бы хотелось разместить в одной из них наших бедных прихожан, чтобы они там побыли в тепле.
– Ничего нет легче. Боюсь только, не покажется ли им потом еще труднее, когда придется снова вернуться в свои дома. У меня только что закончилась постройка одного из специальных помещений. Я еще не успел показать его вашему брату, но думаю, оно будет самым подходящим. Это уголок индийских джунглей, и там жарко в полном смысле этого слова.
– Ах, как мне хочется побывать в индийских джунглях! – воскликнула Лаура, хлопая в ладоши. – Увидеть Индию – моя давнишняя заветная мечта. Я так много о ней читала – о ее храмах, лесах, великих реках и тиграх. Вы не поверите, мистер Хоу, но я еще никогда в жизни не видела настоящего тигра – только на картинках!
– Это легко исправить, – спокойно улыбнувшись, сказал мистер Хоу. – Вам хочется увидеть живого тигра?
– Да, ужасно!
– Я пришлю вам его. Позвольте, сейчас – около двенадцати. До часа я успею протелеграфировать в Ливерпуль. Там есть одно специально занимающееся такими вещами лицо. Завтра, полагаю, тигра уже успеют прислать. Теперь разрешите откланяться. Рассчитываю видеть вас у себя в ближайшее время. Я у вас засиделся, а мне еще предстоит провести несколько часов в лаборатории.
Он сердечно пожал всем руки и, закурив в дверях трубку, вышел из дому.
– Ну, каково ваше мнение? – спросил Роберт.
Они все трое провожали глазами удалявшуюся по снегу темную фигуру.
– Ему нельзя доверять деньги, как младенцу! – визгливо крикнул старик. – Я едва сдержался, когда он начал болтать чепуху об уничтожении холмов, покупке тигров и прочий вздор, – и это, когда есть честные люди, лишенные возможности развернуть свои способности и вершить настоящие крупные дела и которые гибнут только потому, что не хватает небольшого капитала для их процветания! Это просто безбожно, вот как я это называю!
– Он очарователен – вот что я думаю о нем! – отрезала Лаура. – Не забудь, Роберт, ты обещал взять нас с собой посмотреть его новый дом! И он сам открыто выразил желание, чтобы мы его навестили. Как ты думаешь, не пойти ли сегодня же вечером?
– Нет, Лаура, это неудобно. Предоставь мне устроить все как следует. А теперь надо пойти поработать, зимой так быстро темнеет.
Ночью, когда Роберт уже лег в постель и начал дремать, он вдруг почувствовал на плече прикосновение чьей-то руки. Он приподнялся и увидел, что у постели в белой сорочке и в шали, накинутой на плечи, вся залитая лунным светом стоит сестра.
– Роберт, дорогой, – зашептала она, наклоняясь над ним. – Я хотела кое о чем тебя попросить, но мне все время мешал папа. Ты обещаешь исполнить мою просьбу, Роберт?
– Конечно, Лаура. Что же это за просьба?
– Ты знаешь, дорогой, как я не люблю, когда поднимают разговор о моих личных делах. Если мистер Рафлз Хоу заговорит обо мне и станет задавать какие-нибудь вопросы, не говори ему ничего о Гекторе. Ты сделаешь, как я прошу тебя, ты не откажешь в просьбе твоей сестренке?
– Разумеется, раз ты этого хочешь.
– Какой ты милый, Роберт! – Она кинулась к брату и нежно его поцеловала. Лаура редко проявляла такие чувства, и Роберт потом, уже сквозь сон, долго недоумевал, не зная, как объяснить поведение сестры, пока, наконец, не заснул.

Глава VI. НЕОБЫЧАЙНЫЙ ГОСТЬ


На следующее утро после визита Рафлза Хоу семья Мак-Интайров сидела за столом и завтракала, когда вдруг, к их удивлению, со стороны деревни до них донесся шум и гул голосов. Шум становился все явственнее, и, наконец, неожиданно к садовой ограде подлетели два закусивших удила коня, – они били копытами, вставали на дыбы, прядали ушами. В глазах животных светился страх перед чем-то, что находилось позади них. Коней держали под уздцы двое конюхов; третий со всех ног бросился по усыпанной гравием дорожке к дому. Не успели еще Мак-Интайры сообразить, что все это значит, как Мэри, служанка, влетела в столовую с выражением ужаса на круглом веснушчатом лице.
– С вашего позволения, мисс Лаура! – взвизгнула она. – Мисс Лаура! Ваш тигр приехал!
– Господи! – воскликнул Роберт, кидаясь к двери с недопитой чашкой в руке. – Это уж слишком! Полюбуйтесь – вон железная клетка на колесах, и в ней скачет огромный тигр, а за клеткой, разиня рты, бежит вся деревня.
– Он не в своем уме! – закричал старый Мак-Интайр. – Да это сразу видно по его глазам! На деньги, потраченные на этого зверя, я мог бы начать большое дело! Ну, слыхано ли подобное? Велите конюхам везти клетку в полицию.
– Ничего подобного, папа, – заявила Лаура, с достоинством вставая из-за стола и окутывая плечи шалью. Глаза у нее сияли, щеки разрумянились, у нее был вид торжествующей королевы.
Роберт, все еще держа чашку в руке, забыл про странного гостя в клетке, залюбовавшись красотой сестры.
– Мистер Рафлз Хоу прислал тигра из любезности ко мне, – произнесла она, плавным шагом направляясь н двери. – Я считаю это знаком большого ко мне внимания. Я непременно выйду «и посмотрю на тигра.
– С вашего позволения, сэр, – появился в дверях конюх. – Нам никак не сдержать коней.
– Тогда давайте все выйдем и посмотрим, – предложил Роберт.
Мак-Интайры подошли к ограде; по ту сторону ее стояла вся деревня, от школьников до седых стариков, глядя в немом изумлении на небывалое зрелище. Тигр, длинный, гибкий, грозного вида зверь с горящими зелеными глазами, крадущимися шагами двигался, кружась по клетке, ударяя себя хвостом по бокам и тычась мордой в железные прутья.
– Какие вам даны распоряжения? – спросил Роберт у конюха.
– Тигр приехал из Ливерпуля специальным экспрессом, сэр. Поезд подтянули к Тэмфилду, он стоит на станции, ждет, чтоб забрать зверя обратно. Служащие железнодорожной станции оказали ему такой большой почет, будто это не тигр, а какая-нибудь королевская особа. Нам приказано отвезти зверя обратно, как только вы скажете. Тяжелая была работка, сэр, просто все суставы на руках вывихнули, когда сдерживали коней.
– Чудное, прелестное созданье! – восклицала Лаура. – Сколько в нем грации, изящества! Просто не понимаю, как это могут бояться такого красавца!
– С вашего позволения, мисс, – сказал конюх, притрагиваясь и козырьку кожаного картуза. – На станции он просунул лапу между прутьями, и не успей я вовремя оттащить моего приятеля Биля, он угодил бы прямым сообщением на тот свет.
– В жизни не видела ничего очаровательнее, – продолжала восхищаться Лаура, высокомерно игнорируя рассказ конюха. – Я получила огромное удовольствие. Надеюсь, Роберт, ты не забудешь передать это мистеру Рафлзу Хоу при встрече?
– Кони очень беспокойны, – заметил брат. – Если ты достаточно налюбовалась на тигра, Лаура, не лучше ли отправить его на станцию?

Лаура кивнула ему все с тем же видом королевы. Роберт крикнул конюхам, один из них вскочил на козлы, двое других повели лошадей под уздцы, и клетка с тигром покатилась обратно, а за ней, тщетно пытаясь не отставать, побежали все обитатели Тэмфилда.
– Сколько изумительного могут дать деньги! – сказала Лаура. Они все трое стояли на пороге, счищая снег с ботинок. – Кажется, нет такого желания, которое мистеру Хоу было бы не под силу выполнить!
– Твоего желания, ты хочешь сказать, – прервал ее отец. – Совсем другое дело, если б речь шла о старом, измученном человеке, всю жизнь трудившемся для детей. Да, это, конечно, любовь с первого взгляда, в этом нет сомнения.
– Ну, как ты можешь говорить так грубо, папа! – воскликнула Лаура. Глаза ее, однако, искрились, зубки блестели. Догадки отца, по-видимому, показались ей не так уж неприятны.
– Бога ради, будь осторожна, Лаура! – заволновался вдруг Роберт. – Мне сперва это не пришло в голову, но теперь вижу, – похоже, что отец прав. Ты знаешь, Лаура, ты не свободна. А Рафлз Хоу не из тех, кем можно играть.
– Милый мой Роберт, – Лаура положила ему на плечо головку, – что ты понимаешь в таких делах? Занимайся лучше своей живописью, да помни, что ты мне обещал вчера.
– Что за обещание, что такое? – подозрительно спросил старый Мак-Интайр.
– Ничего, папа, пустяки. Знай, Роберт, если ты нарушишь обещание, я не прощу тебе этого никогда в жизни!

Глава VII. СИЛА ЗОЛОТА


Неудивительно, что по прошествии нескольких недель имя и репутация таинственного владельца нового дома приобрели известность по всей округе, и слух о нем шел все дальше, пока не докатился до самых отдаленных уголков Варвикшира и Стафордшира. В Бирмингеме, с одной стороны, и в Ковентри и Лемингтоне, с другой, судачили о его неслыханном богатстве, о необыкновенных причудах, о той странной жизни, которую он вел. Его имя передавалось из уст в уста, тысячи усилий были направлены на то, чтобы разузнать, кто он такой. Однако, невзирая на все эти старания, сплетникам не удавалось напасть даже на самый малый след его происхождения, и они ни на йоту не приблизились к тому, чтобы открыть секрет его богатства.
Неудивительно также, что вокруг имени Рафлза Хоу росли все новые легенды, ибо не проходило дня без того, чтобы не последовало еще какого-нибудь доказательства его неограниченного могущества и беспредельной сердечной доброты. От сельского викария, Роберта и других жителей Тэмфилда Рафлз Хоу разузнавал о нуждах деревни, и не один прихожанин в момент, когда жизнь припирала его к стене, получал вдруг краткую записку с приложением чека, устраняющего разом все его беды и заботы. Деревенских жителей охватывало почти суеверное чувство, когда они глядели на великолепный дом, на огромные, блестевшие на солнце оранжереи или когда видели ночью его бесчисленные окна, из которых лились лучи ослепительного электрического света. Им казалось, что в этом громадном дворце обитает почти божество, само неведомое, но все видящее, безграничное в своем могуществе и милосердии, всегда готовое помочь и утешить. Совершая свои благодеяния, Рафлз Хоу сам оставался в тени. Приятная обязанность осыпать дарами сирых и убогих выпала на долю викария и Роберта.
Скоро, однако, обнаружилось, что, несмотря на свою щедрость, Рафлз Хоу был не из тех, кого легко надуть. Тщетно канючил у ворот его дома здоровенный нищий, напрасно ловкий вымогатель исписывал страницу за страницей, изливая свои вымышленные горести. Роберта поражало, как безошибочно Рафлз Хоу, выслушав от него какую-нибудь трогательную историю, замечал всякое несоответствие, слышал тотчас фальшивую ноту. Если пострадавший был, по мнению Рафлза Хоу, достаточно силен и мог сам справиться со своей бедой или если помощь ему не оказала бы пользы, ничего нельзя было добиться от хозяина нового дома. Безуспешно старый Мак-Интайр осаждал миллионера тысячами намеков и недомолвок, стараясь дать ему понять, какой злой и несправедливой оказалась его участь и как легко было бы ему восстановить свое прежнее величие, – Рафлз Хоу вежливо выслушивал, кланялся, улыбался, но ничем не проявлял ей малейшей охоты помочь подняться на прежний пьедестал озлобленному неудачами фабриканту оружия.
Но если богатство странного отшельника манило попрошаек, как огонек притягивает мотыльков, оно привлекало н себе и другие, более опасные общественные элементы.
В деревне стали встречаться грубые, подозрительные физиономии, за елями возле нового дома прятались какие-то темные фигуры, и местная полиция предупредила население, что в Тэмфилд пожаловали недобрые гости. Но, как полагал Рафлз Хоу, среди многих возможностей, какие дает огромное богатство, имеется и возможность самозащиты, в чем кое-кто скоро имел случай убедиться на личном опыте.
– Не хотите ли зайти ко мне? – пригласил он однажды Мак-Интайров. – Могу показать вам нечто забавное.
Рафлз Хоу довольно близко сошелся с семьей Мак-Интайров, и редкий день проходил, чтобы они не встретились.
Все трое охотно приняли приглашение, зная, что это сулит какой-нибудь приятный, специально для них приготовленный сюрприз.
– Я как-то показал вам тигра, – обратился Рафлз Хоу к Лауре, когда они входили в столовую, – а сегодня я покажу вам зверя не менее опасного, но далеко не такого, красивого.
В углу столовой находились особым образом расставленные зеркала, и под острым углом к ним наверху еще одно большое круглое зеркало.
– Посмотрите в верхнее из зеркал, – предложил Рафлз Хоу.
– Господи, какие уроды! – ужаснулась Лаура. – Их там двое, и я не знаю, который хуже.
– Что они там делают? – спросил Роберт. – Они как будто сидят на полу в каком-то подвале.
– Личности, внушающие крайнее опасение, – заметил старый Мак-Интайр. – Настоятельно рекомендую вам послать за полицией.
– Уже послано. Но сажать их в. тюрьму кажется даже излишней мерой: они и так уже в достаточно надежном заключении. Впрочем, законная власть должна получить то, что полагается ей по праву.
– Да кто же они и как сюда попали? Объясните нам, мистер Хоу. – Нежный, почти умоляющий тон при величественной красоте придавал Лауре особую прелесть.
– Я знаю о них не больше, чем вы. Вчера вечером их еще не было, а утром они оказались здесь, – можно, следовательно, с уверенностью сделать вывод, что они попали сюда ночью. Это подтверждается также тем, что слуги, войдя сюда утром, увидели окно открытым. А что касается профессии и намерений этих личностей, это, я думаю, легко прочесть на их физиономиях. Красавчики, что и говорить!
– Но я абсолютно не понимаю, где они, собственно, находятся, – недоумевал Роберт, глядя во все глаза в зеркало. – Один из них бьется головой о стену. Нет, он просто пригнулся, чтобы другой мог стать ему на спину. Теперь тот уже у него на спине, свет падает ему прямо в лицо. Посмотрите, какая растерянная физиономия у этого типа. Интересно было бы сделать с него набросок. Он послужил бы мне этюдом к картине, которую я задумал. Я назову ее «Царство ужаса».
– Я поймал их в мою патентованную ловушку для жуликов, – пояснил Рафлз Хоу. – Это моя первая добыча, но, в чем не сомневаюсь, не последняя. Сейчас я покажу вам ее в действии. Это совершенно новая, оригинальная конструкция. Пол под нами как нельзя более прочен, но на ночь он раздвигается. Это проделывается во всех комнатах одновременно с помощью одного центрального механизма. Когда пол раздвинут, то стоит сделать два-три шага от окна или от двери, и весь настил поворачивается на больших винтах. Вы соскальзываете вниз, а там двойные крепкие стены, и можно сколько душе угодно бить в них ногами и ждать, пока вас освободят. Посреди, между винтами, остается свободное место, куда составляется на ночь вся мебель. Пол, освободившись от веса непрошенного гостя, принимает прежнее положение, а гостю приходится сидеть внизу, и я могу в любое время поглядеть на него с помощью этого нехитрого оптического устройства. Я подумал, что вам будет небезынтересно взглянуть на моих, пленников, прежде чем я вручу их констеблю, – он, кстати, уже направляется по аллее к дому.
– Бедные жулики-неудачники, – сказала Лаура. – Немудрено, что у них такой озадаченный вид, – они, очевидно, не понимают, где они и как туда попали. Я рада, что вы так хорошо себя охраняете. Я часто думала, что вам здесь небезопасно.
– Вы думали об этом? – обернулся он к ней с улыбкой. – Не тревожьтесь, дом мой вполне надежно защищен от воров. Правда, у меня есть одно окно в лаборатории, среднее из трех, – оно никогда не запирается, потому что служит мне и выходом, – признаться, я люблю иногда побродить ночью и предпочитаю ускользнуть из дому незаметно, без церемоний. Надо, чтоб вору очень повезло, если он изберет именно это, единственно безопасное для него окно. Но даже и тут ему не так-то просто будет попасть в дом. Вот и констебль. Но вы не уходите, мисс Мак-Интайр. В моем домишке, может быть, найдется еще что-нибудь, что вас развлечет. Пройдите, пожалуйста, в бильярдную. Через несколько минут я присоединюсь к вам.

Глава VIII. ПЛАНЫ МИЛЛИАРДЕРА


Все то утро, как и многие другие до и после него, Лаура провела в новом доме, рассматривая сокровища музея, любуясь драгоценными безделушками в коллекциях Рафлза Хоу. Время от времени она направлялась в роскошные оранжереи, хозяин скромно шел за ней, а она, словно бабочка, порхала от цветка к цветку. Рафлз Хоу наблюдал за ней украдкой и про себя радовался ее восторгам. Единственная отрада, какую он извлекал из своих богатств, была для него возможность сделать приятное другим.
Его внимание к Лауре Мак-Интайр было так явно, что уже не оставалось тени сомнения относительно его чувств к ней. В ее присутствии он тотчас оживлялся и был неистощим, изобретая тысячи способов сделать ей приятный сюрприз, предоставить развлечение. Каждое утро, когда в доме Мак-Интайров все еще спали, лакей Рафлза Хоу приносил огромный букет прекрасных, редких цветов, чтобы украсить стол к завтраку, Малейшее ее желание, любой каприз выполнялись немедленно, если только это можно было сделать за деньги. Пока держались морозы, по распоряжению Рафлза Хоу ручей запрудили и отвели его течение на луг только для того, чтобы устроить каток для Лауры. Когда начало таять, ежедневно к вечеру появлялся грум и приводил прекрасную, с лоснящейся шерстью лошадку – на тот случай, если мисс Мак-Интайр пожелает совершить прогулку верхом. Все безошибочно указывало на то, что Лаура завладела сердцем хозяина нового дома.
Лаура, со своей стороны, отлично ему подыгрывала. Женское чутье помогало ей угадывать оттенки настроений Рафлза Хоу и учило ее смотреть на все его глазами. Она только и говорила, что о приютах, бесплатных библиотеках, пожертвованиях, реформах. Выслушивая его проекты, она всегда умела подсказать какую-нибудь значительно дополняющую и улучшающую их деталь. Хоу казалось, что наконец-то он встретил вполне родственную душу – вот помощница, подруга жизни, которая не только всегда будет идти за ним, но и вести его по избранному им жизненному пути.
И отец и брат Лауры не могли не видеть, какой оборот принимало дело. Для старика ничего не могло быть желательней родственных отношений с таким баснословно богатым человеком, как Рафлз Хоу. Родство с ним хотя бы косвенно приближало его самого к огромному состоянию. Блеск золота ослепил и Роберта. Протест против поведения Лауры замирал у него на губах. Так сладко было прикасаться ко всем этим сокровищам хотя бы в качестве доверенного лица! Зачем ему вмешиваться и портить установившиеся приятные отношения? Сестра сама знает, как ей поступать, это не его дело, а что касается Гектора Сперлинга, – ну что ж, пусть сам о себе заботится. Самое лучшее – ничего не нарушать и предоставить все своему течению.
Но работа и все домашнее окружение с тех пор, как он познакомился с Рафлзом Хоу, становились Роберту все более в тягость. Наслаждение от занятий живописью утратило для него прежнюю свою остроту. К чему, казалось, трудиться, изнурять себя работой, чтоб получить потом какие-то гроши, когда деньги можно достать, попросив их? Правда, он не обращался к Рафлзу Хоу ни с какими денежными просьбами, но через его руки постоянно проходили крупные суммы для передачи их нуждающимся. Если б и сам он терпел в чем-нибудь нужду, его новый друг, конечно, не отказал бы ему в помощи. Поэтому римские галеры на огромном холсте пока оставались в первоначальном своем виде, а Роберт проводил дни или в роскошной библиотеке Рафлза Хоу, или разгуливал по окрестностям и выслушивал жалобы, чтобы потом вновь вернуться, какнекий облаченный в шевиотовый костюм добрый ангел, неся несчастным помощь от Рафлза Хоу.
Роберт заметил, что на миллионера нередко нападают приступы мрачного уныния, и ему пришло в голову, что, может быть, огромные растраченные суммы сильно подорвали капитал Рафлза Хоу и это заставляет его беспокоиться за будущее. Отсутствующий взгляд, нахмуренный лоб, склоненная голова – все говорило, что душа Рафлза Хоу отягчена заботой, и только в присутствии Лауры он как будто сбрасывал с себя, груз своих тайных тревог. Ежедневно, часов по пяти подряд, он запирался у себя в лаборатории, предаваясь любимой науке, но никому, ни слугам, ни даже Лауре или Роберту, не разрешал он по какой-то странной причуде переступать порог лаборатории. День за днем он исчезал в ней и затем возвращался бледный, усталый, и шум машин, густые клубы дыма, валившие из высокой трубы, показывали, как сложны были опыты, проводимые им без помощников.
– Может, я могу быть чем-нибудь полезен вам в вашей работе? – как-то предложил ему Роберт, Они только что позавтракали и отдыхали в курительной комнате. – По-моему, вы слишком напрягаете свои силы. Я бы так охотно помог вам. Я ведь немного разбираюсь в химии.
– Вот как! – сказал Рафлз Хоу, подняв брови. – Никак, не предполагал. Склонность к искусству и склонность к наукам редко идут рука об руку.
– Я, конечно, не очень эрудирован в этой области, но в свое время окончил курс химических наук и два года работал в лаборатории института сэра Мэйзона.
– Искренно рад слышать, – ответил Хоу каким-то многозначительным тоном. – Это может иметь для нас чрезвычайно важное значение. Весьма возможно, даже почти наверное, мне придется воспользоваться предложением ваших услуг и обучить вас некоторым моим научным методам, которые, должен сказать, значительно отличаются от методов ортодоксальной школы. Но пока для этого еще не наступило время. В чем дело, Джон?
– Письмо, сэр. – Дворецкий подал конверт на серебряном подносе.
Хоу сломал печать и пробежал глазами листок бумаги.
– Ах, вот оно что! Это приглашение на бал от леди Морзли. Решительно вынужден отклонить его. Очень любезно с их стороны, но я предпочел бы, чтоб меня оставили в покое. Хорошо, Джон, я пошлю ответ. Знаете, Роберт, порой у меня так тяжело на душе!
Он теперь часто называл молодого художника просто по имени, в особенности в минуты наибольшей их душевной близости.
– Я нередко замечал это, – ответил Роберт сочувственно. – Но как это странно – вы еще молодой, здоровый, способный ко всем житейским радостям, и при этом миллионер...
– Ах, Роберт! – воскликнул Хоу, откинувшись в кресле и пуская из трубки кольца голубого дыма. – Вы задели мою чувствительную струну. Будь я миллионером, я, может быть, был бы счастлив, но, увы, я не миллионер!
Боже мой! У Роберта перехватило дыхание. Он весь похолодел при мысли, что это, вероятно, предисловие к признанию в банкротстве и что вся блестящая жизнь, все приятное волненье, все радужные краски рассеются, как дым,
– Не миллионер... – еле мог он выговорить.
– Нет, Роберт, я – миллиардер, может быть, единственный в мире. Вот что тяготит меня, вот почему я иногда чувствую себя несчастным. Я убежден, что должен тратить свои деньги, обязан пускать их в обращение, но как осторожно надо поступать, действуя только на благо людям, не нанося им вреда! Я глубоко сознаю свою ответственность. Она угнетает меня. Имею ли я право жить спокойной жизнью, когда вокруг миллионы, которых я мог бы спасти, поддержать в беде, если б только знал как?
Роберт испустил глубокий вздох облегчения.
– Может, вы слишком требовательны к себе и преувеличиваете свою ответственность перед людьми? Всем известно, сколько подлинных благодеяний вы им оказали. Что же вас не удовлетворяет? Если вам хочется еще шире развернуть филантропическую деятельность, то ведь повсюду имеются благотворительные общества, которые с большой признательностью примут вашу помощь.
– У меня в списке уже двести семьдесят таких учреждений, – ответил Рафлз Хоу. – Просмотрите как-нибудь этот список; может, вы пополните его. Каждому из этих обществ я ежегодно высылаю крупную сумму. Нет, не думаю, что можно сделать еще что-либо в этом направлении.
– Но, право же, вы внесли свою долю, и больше чем достаточно. На вашем месте я зажил бы спокойной, счастливой жизнью и больше не ломал бы себе голову над всеми этими делами.
– Нет, так поступить я не могу, – сказал Хоу серьезным тоном. – Не для того судьба дала мне в руки огромную силу, чтобы я вел безмятежную жизнь. Нет, Роберт, лучше пустите-ка в ход ваше воображение, придумайте еще какой-нибудь способ, чтоб человек, обладающий, ну, скажем, неограниченным богатством, мог оказать услугу человечеству, никого не лишая личной независимости, никоему не причиняя ущерба.
– Да, пожалуй, вы правы. Начинаю думать, что проблема эта не из легких, – согласился Роберт.
– Некоторыми своими проектами я с вами поделюсь. Может, вы подадите мне дельный совет. Вот, послушайте, что, если купить десять квадратных миль земли здесь, в Стафордшире, и выстроить аккуратный городок из чистеньких, удобных четырехкомнатных домиков, обставленных хорошо, но просто? Снабдить город магазинами и прочим, но, конечно, никаких трактиров и тому подобного. Вое жилища отдать безвозмездно всем сломленным судьбой, всем разорившимся, безработным, бездомным, каких немало в Великобритании. Обеспечить их работой, которая длилась бы годы и приносила определенную пользу человечеству. Чтоб труд их хорошо оплачивался и не изнурял, чтоб часы отдыха были приятны. Ведь таким образом принесешь пользу и этим людям и всему обществу в целом. Как по-вашему?
– Но какую придумать работу, чтоб занять такое огромное количество людей на большой срок и не вступить в конкуренцию с какой-нибудь отраслью промышленности? Вы просто переложите жизненные тяготы с одних плеч на другие.
– Совершенно верно. Нет, я не хочу ни с кем конкурировать. Я придумал другое. Я хочу пробить земную кору и установить непосредственную связь с антиподами. Когда будет пробуравлена определенная толща земли, центр тяжести окажется под нами, и тогда можно проложить рельсы и тоннели, как это делается на поверхности земли.
Тут в первый раз у Роберта мелькнула мысль, что отец, пожалуй, прав и что перед ним действительно безумец. Несметные богатства отуманили ему мозг и превратили в маньяка. Роберт кивнул головой, делая вид, что соглашается, как поступил бы, чтоб не перечить ребенку.
– Это было бы неплохо, – сказал он. – Только я слышал, что внутренность земли раскалена, и вашим рабочим придется превратиться в саламандр.
– Последние научные данные показывают, что земной шар внутри не так раскален, как предполагалось ранее, – возразил Рафлз Хоу. – Вполне доказано, что повышенная температура в угольных шахтах объясняется атмосферным давлением. В земле есть газы, способные воспламеняться, и есть горючие вещества, какие встречаются в недрах вулканов. Но если мы натолкнемся на что-либо подобное в процессе бурения земли, мы направим туда одну-две реки и с их помощью одолеем это пространство.
– Пожалуй, получится не совсем удачно, если, выйдя на противоположном конце, вы очутитесь под Тихим океаном, – сказал Роберт, с трудом удерживаясь от смеха.
– У меня есть расчеты и промеры самых квалифицированных французских, английских и американских инженеров. Место выхода можно рассчитать с точностью до одного ярда. Вон в том портфеле масса всяких планов, диаграмм, расчетов. У меня уже наняты агенты для закупки земли; и если все пойдет гладко, к осени приступим к работам. Это первый из моих проектов. Второй – прорытие каналов.
– Тут вы непременно окажетесь конкурентом железнодорожным компаниям.
– Вы не поняли меня. Я хочу прорыть каналы повсюду, где наличие их сможет усилить торговый транспорт – пошлины на суда будут сняты. Такой план мне кажется разумным способом помочь человеческому обществу.
– А где, скажите, вы собираетесь прорывать каналы? – осведомился Роберт.
– Вот карта мира. – Рафлз Хоу встал и вытащил карту из бювара. – Видите пометки синим карандашом? Это пункты, где я намерен рыть каналы. Прежде всего, я думаю, надо завершить постройку Панамского канала.
– Разумеется!
Да, безумие этого человека становилось все более явным, но в то же время в тоне его было такое хладнокровие и твердость, что Роберт, помимо своей воли, выслушивал планы одобрительно и даже заинтересовался ими.
– Затем пророем канал вот здесь, чтобы связать Немецкое море с морем Балтийским. Это, как видите, сократит путь вдоль берегов Дании и облегчит торговлю между Германией и Россией. Видите эту синюю линию?
– Да, да, разумеется.
– Пророем небольшой канал и вон там. Он свяжет Белое море и Ботнический залив. Нельзя же думать только о своей стране! Пусть наши благие дела послужат всему человечеству. Постараемся дать славным жителям Архангельска удобный порт для сбыта мехов и жара.
– Но канал здесь будет замерзать.
– Да, на шесть месяцев в году. И все же он будет иметь значение. Затем надо что-то сделать и для Востока. Никогда не следует забывать про Восток!
– Это было бы неосмотрительно, – сказал Роберт.
Его разбирал смех – таким комичным казался ему весь этот разговор. Рафлз Хоу, однако; продолжал говорить с глубочайшей серьезностью, делая на карте пометки синим карандашом.
– Вот здесь мы тоже, пожалуй, сумеем помочь. Если начать рыть от Батума до реки Куры, то откроется торговый путь для людей, населяющих берега Каспия, установится связь со всеми реками, которые в него впадают. Затем хорошо бы прорыть канал между Бейрутом на Средиземном море и верховьем Евфрата, – это свяжет нас с Персидским заливом. Вот те самые необходимые каналы, которые теснее объединят все страны.
– Планы ваши, безусловно, грандиозны, – сказал Роберт, не зная, смеяться ему или пугаться. – Вы перестанете быть простым смертным и обратитесь в одну из великих сил природы, меняющей, преобразующей, совершенствующей ее.
– Именно так я себя и мыслю. И вот почему я так остро, сознаю свою ответственность.
– Программа действия у вас обширная. Но совершив все это, вы уж, конечно, приобретете право на покой.
– Нет. Я патриот и хотел бы оставить свое имя в анналах истории моей родины. Только пусть все это будет после моей смерти, я не выношу широкой гласности и почестей. Я отложил – где именно, будет указано в моем завещании – восемьсот миллионов на погашение нашего национального долга. Не думаю, чтоб это повредило Англии.
Роберт смотрел на него во все глаза, онемев от дерзости речей этого странного человека.
– Можно еще заняться обогреванием почвы. Здесь неограниченное поле деятельности. Вы, конечно, читали о необычайно высоких урожаях в Джерси и других местах, где были проведены под землей трубы с горячей водой? Урожай увеличился втрое и вчетверо. Я помогу продолжать этот опыт в расширенном масштабе. Остров Мэн, например, можно использовать в качестве тепловой станции. Главные трубопроводы пойдут в Англию, Ирландию и Шотландию, а от них сделаем отводы и образуем целую сеть труб на два фута под землей. Одна труба на расстоянии ярда от другой – этого, полагаю, будет достаточно.
– Боюсь, – заметил Роберт, – что горячая вода с острова Мэн сильно охладится, пока достигнет, скажем, Шотландии.
– Нет, это все легко устроить. Через каждые несколько миль можно установить особые печи, которые будут поддерживать должную температуру в трубах. Вот некоторые из моих планов на будущее, Роберт, и для их осуществления мне необходимо сотрудничество вот таких, как вы, бескорыстных людей. Но как ярко светит солнце, как вокруг чудесно! Мир прекрасен, Роберт, и я хотел бы, чтобы после моей смерти людям жилось хоть несколько лучше. Пройдемся немного, вы расскажете, кому и где еще я могу оказать помощь.

Глава IX. НОВЫЙ ПОВОРОТ СОБЫТИЙ


Богатство Рафлза Хоу принесло, несомненно, немало добра людям, но были случаи, где оно оказало им плохую услугу. Даже самые мысли о больших деньгах, соприкосновение с ними уже оказывали вредное воздействие. Так именно произошло со старым фабрикантом оружия. Если прежде это был только жадный, ворчливый старик, то теперь он стал желчным, угрюмым и даже опасным человеком. Видя изо дня в день, как протекает буквально через его собственный дом поток денег, а ему не удается отвести для себя даже самый крохотный ручеек, он озлобился, и в глазах у пего появился алчный блеск. Он меньше жаловался на превратности судьбы, но чаще впадал в мрачное настроение и часами стоял на тэмфилдском холме, глядя на величественный дворец внизу, как умирающий от жажды смотрит на мираж в пустыне.
Он повсюду выспрашивал, выведывал, подслушивал и в конце концов кое в чем оказался более осведомленным, чем сын и дочь.
– Ты, наверное, все еще понятия не имеешь, откуда твой новоявленный друг добывает деньги, – сказал он как-то Роберту во время утренней прогулки по деревне.
– Я знаю только, что он тратит их достойным образом, отец.
– Достойным образом, как же! – фыркнул старик. – Весьма «достойным образом»! Помогает всякому бродяге, всякому нищему и последнему негодяю и не может дать в долг и фунта стерлингов под верное обеспечение, чтобы предоставить возможность уважаемому человеку поправить свои дела!
– Дорогой отец, право, я отказываюсь спорить с тобой на эту тему, – сказал Роберт. – Я уже не раз высказывал тебе свое мнение на этот счет. Цель мистера Хоу – помогать тем, кто доведен до крайности. А на нас он смотрит, как на равных себе; ему и в голову не приходит оказывать нам покровительство, как будто мы слабые, беспомощные люди. Принять от него деньги – значит для нас унизиться перед ним.
– Что за вздор ты говоришь, Роберт! Речь идет лишь о том, чтобы взять у него взаимообразно, это постоянно практикуется в деловом мире.
Было еще утро, но Роберт видел, что отец уже успел где-то порядком выпить. Страсть к вину за последнее время у него усилилась: его редко видели трезвым.
– Мистер Рафлз Хоу имеет право решать, кому дать деньги и кому отказать в них. Он сам их зарабатывает и волен распоряжаться ими, как ему заблагорассудится.
– А как он, интересно, «зарабатывает» их? Ты этого, Роберт, не знаешь. Ты не подозреваешь, что участвуешь в афере, когда помогаешь ему расшвыривать деньги. Слыхал ты, чтобы кто-нибудь зарабатывал такую уйму денег праведным путем? Могу тебя уверить: слитки золота для него не дороже, чем куски угля для шахтера. Он мог бы сложить дом из них и не моргнул бы глазом.
– Я знаю, отец, Рафлз Хоу чрезвычайно богат. Знаю также, что порой он высказывает крайне экстравагантные идеи, знаю также, что фантазия уносит его весьма далеко. Он делился со мной некоторыми планами, осуществить которые не под силу богатейшему в мире.
– Смотри, сын мой, не соверши ошибки. Твой бедный старик отец не такой уж глупец, хотя он всего-навсего несчастный разорившийся промышленник. – Он искоса посмотрел на сына, подмигнул ему и как-то неприятно усмехнулся. – Когда пахнет деньгами, я это сразу чую. У него горы денег. Но честным ли путем досталось ему богатство? Вот за это я не поручусь. Я еще не совсем ослеп, Роберт. Ты видел фургон, который приезжает сюда каждую неделю?
– Фургон?
– Ну да. Видишь, мне еще удается разузнавать новости для тебя. Фургон должен прибыть сегодня утром, – он всегда приезжает в субботу утром. Подожди, да вот он, выезжает из-за поворота – видишь?
Роберт оглянулся назад и действительно увидел большой, тяжелый фургон, который тянули две сильные лошади. Фургон двигался по дороге, ведшей к новому дому. По тому, как напрягались лошади, как медленно двигался фургон, чувствовалось, что кладь весит очень много.
– Подождем здесь, – сказал старый Мак-Интайр, ухватив костлявой рукой сына за рукав. – Пусть проедет мимо. Посмотрим, что произойдет дальше.
Они встали в стороне от дороги, дожидаясь, пока фургон поравняется с ними. Он был покрыт брезентом и спереди и с боков, но сзади можно было разглядеть, что лежало внутри. Там были какие-то свертки, все одинаковой формы, в одинаковой упаковке, длиной футов в шесть и шириной приблизительно в шесть дюймов; Каждый сверток был обернут в грубый холст.
– Ну, что ты на это скажешь? – торжествующе обратился старик к сыну, когда фургон, скрипя колесами, проехал дальше.
– Ничего не понимаю. Что это, по-твоему, значит, отец?
– Я следил за ним, Роберт, я следил за этим фургоном каждую субботу, и однажды мне удалось как следует заглянуть внутрь. Это произошло в тот день, когда, помнишь, бурей свалило бук прямо на дорогу, и его пришлось распиливать пополам. Случилось это как раз в субботу. Пока расчищали дорогу, фургон пришлось остановить. Я стоял неподалеку и воспользовался случаем. Я подошел сзади и ощупал один, из свертков. Они ведь не так уж велики, но поднять такой сверток под силу только очень крепкому человеку. Роберт, они тяжелые и твердые, как может быть тяжел и тверд только металл! Я тебе вот что скажу, Роберт, – фургон полон золота!
– Золота?!
– Это все слитки золота, Роберт, можешь не сомневаться. Но давай подойдем поближе, узнаем, что будет теперь.
Они прошли вслед за фургоном в ворота и там, свернув с аллеи, укрылись за ветвями елей. Фургон остановился у двери второго, меньшего здания с высокий трубой. Там стоял наготове целый штат конюхов и лакеев. Они проворно бросились разгружать фургон и уносить, свертки внутрь помещения. Первый раз Роберт был свидетелем того, что в лабораторию входят посторонние люди. Самого владельца дома сейчас нигде не было видно. Через полчаса весь груз был полностью перенесен в здание и фургон быстро покатился обратно по прежней дороге.
– Ничего не понимаю, – задумчиво повторил Роберт, когда они с отцом снова возобновили прогулку. – Допустим, твое предположение правильно – кто же присылает ему такое количество золота, откуда оно?
– Ага, в конце концов ты все же оказался вынужден согласиться с отцом! – Старик даже захихикал от удовольствия. – Я-то вижу, в чем тут дело! Мне все ясно! Их двое, понимаешь? Тот, другой, достает золото. Каким образом, этот вопрос на время оставим в стороне или предположим, – и, надеюсь, никого этим не обидим, – что они напали на необыкновенные золотые россыпи, где золото можно грести лопатой, вон как глину из той ямы. Ну вот, один посылает золото сюда, а этот Рафлз Хоу а своей лаборатории всякими там своими химическими обработками очищает и промывает золото, чтоб можно было его продать. Вот как я все это объясняю. Как ты считаешь, правильны мои догадки?
– Но если это так, отец, золото потом приходится снова вывозить отсюда?
– Так оно и есть. Только вывозится оно понемногу. Ага, видишь, глаза у меня пока еще открыты! Каждую ночь золото увозят в небольшой телеге на станцию и отправляют в Лондон поездом семь сорок. Но оно уже не в слитках, а в окованных железом ящиках. Я их видел, мой мальчик, я трогал их собственными руками!
– Ну что ж, – сказал молодой человек в раздумье. – Может, ты и прав. Да, возможно, что ты прав.
В то время как отец и сын пытались проникнуть в тайну Рафлза Хоу, сам он направился к их дому. Лаура была одна; она сидела у камина, читая «Королеву»1.
– Ах, как жаль! – воскликнула она, отбрасывая в сторону газетный листок и вскакивая с кресла. – Кроме меня, никого нет дома. Но отец и брат скоро вернутся. Роберт, во всяком случае, может быть в любую минуту.
– Я как раз предпочел бы побеседовать с вами с глазу на глаз, – спокойно ответил Рафлз Хоу. – Прошу вас, сядьте, я хотел бы с вами поговорить.
Лаура слова села в кресло. Щеки у нее вспыхнули, дыхание стало чаще. Она отвернула лицо и смотрела на огонь в камине, но глаза у нее искрились не отраженным светом.
– Помните, как мы встретились с вами впервые, мисс Мак-Интайр? – спросил он, встав перед ней на ковре и глядя на ее темные волосы, на прекрасные, округлые линии шеи цвета слоновой кости.
– Как если бы все это произошло только вчера, – ответила Лаура самым нежным и мягким тоном.
– Тогда, значит, вы не забыли те нелепые слова, которые под конец сорвались у меня с языка. Это было очень глупо с моей стороны. Крайне сожалею, если напугал или смутил вас тогда. Но я давно веду жизнь отшельника и приобрел скверную привычку думать вслух. Ваш голос, лицо, манера держаться – вое так соответствовало моему идеалу женщины, любящей, преданной, сочувствующей, – что мне невольно подумалось: смею ли я надеяться завоевать чувства такой девушки, как вы?
– Я очень дорожу вашим добрым мнением, мистер Рафлз Хоу, – сказала Лаура. – Уверяю вас, я ничуть не испугалась. Вам незачем извиняться за то, что, в сущности, я рассматриваю как комплимент мне.
– Позже я убедился, что ваша прекрасная внешность соответствует душевным качествам, что вы наделены тончайшими и благороднейшими свойствами, какими только может природа одарить женщину. Вам известно, что я человек состоятельный, но мне бы хотелось, чтоб это не влияло на ваше отношение ко мне. Скажите, Лаура, могли бы вы быть счастливы, имея мужем вот такого человека, как я?
Она не ответила, продолжая сидеть, отвернув лицо в сторону, по-прежнему устремив искрящиеся глаза на огонь. Маленькая ножка ее нервно постукивала по ковру.
– Вы по праву должны знать обо мне больше, прежде чем принять решение. Но, собственно, рассказывать мне почти нечего. Отец мой был уважаемым хирургом в Уэльсе, и он дал мне также образование медика. Но он умер прежде, чем я успел закончить курс. Отец оставил мне небольшие средства. Я увлекался химией и физикой, изучал свойства электричества и, вместо того чтобы продолжать занятия медициной, посвятил себя целиком химии. Я построил себе лабораторию, там продолжал свои научные исследования. Приблизительно к этому времени я получил крупную, чрезвычайно крупную сумму и почувствовал, что на меня ложится определенная ответственность за правильное использование этих денег. Обсудив все, я решил построить дом где-нибудь в тихом, провинциальном уголке, но не слишком далеко от большого города. Там, я думал, у меня будет возможность держать связь с внешним миром и в то же время вести спокойный образ жизни, на досуге вынашивая запавшие мне тогда в голову мысли. По чистой случайности я избрал именно Тэмфилд. Теперь непосредственная моя задача – осуществлять задуманные планы и помогать людям бороться с их горестями, с несправедливостями судьбы. Я еще раз спрашиваю вас, Лаура, согласны вы соединить наши жизни и стать помощницей в моих жизненных делах?
Лаура посмотрела на Рафлза Хоу и увидела сухопарую фигуру, бледное лицо, острые и в то же время ласковые глаза. Невольно перед ней возник другой образ – в памяти ее мелькнули мужественные черты Гектора Сперлинга: четко очерченный рот, открытый взгляд... Сознание напомнило, что Гектор остался верен ей в страшный час разорения их семьи, что он продолжал любить ее, бедную девушку, так же преданно, как если бы она была богатой наследницей. Лауре вспомнился их последний поцелуй за дверью: она как бы вновь ощутила прикосновение его теплых губ на своих губах.
– Я ценю оказываемую мне честь, мистер Хоу, – выговорила она запинаясь. – Но ваше предложение так неожиданно!.. Я не имела времени подумать. Я не знаю, что вам ответить.
– Нет, нет, я не хочу вас торопить! – сказал он. – Прошу вас, обдумайте все хорошенько. Я приду за ответом. Когда мне прийти? Сегодня вечером?
– Да, приходите вечером.
– Тогда я сейчас ухожу. Поверьте, ваша нерешительность заставляет меня уважать вас еще больше. Буду жить надеждой!
Он поцеловал ей руку и вышел.
Вскоре, судя по выражению лица Лауры, можно было уже не сомневаться, какое направление приняли ее мысли. Все туманней и туманней становился образ далекого моряка, все ярче и заманчивей – зрелище роскошного дворца, почти царственной власти, бриллиантов, золота, будущих почестей. Все это лежало у ее ног – стоило только нагнуться и взять. Как могла она колебаться хотя бы секунду?!
Лаура поднялась, подошла к письменному столу и взяла лист бумаги и конверт. На конверте она тут же написала:
«Гибралтар, флот его королевского величества, лейтенанту Гектору Сперлингу».
Написать самое письмо было несколько сложнее, но, наконец, и оно было составлено в соответствии с ее чувствами и намерениями – вот это письмо:
«Дорогой Гектор, я убеждена, что твой отец никогда не одобрял нашего обручения, иначе он не стал бы чинить столько препятствий нашему браку. Я уверена также, что со времени разорения моего бедного отца твоя верность мне была продиктована лишь чувством долга и чести, и поэтому было бы гораздо лучше, если бы мы с тобой тогда же расстались. Я не могу допустить мысли, Гектор, что из-за меня ты жертвуешь своей карьерой, и, тщательно взвесив все обстоятельства, я решила освободить тебя от твоих обязательств и расторгнуть нашу помолвку, чтобы ты был совершенно, во всех отношениях независим. Тебе может показаться, что я поступаю жестоко, но я глубоко убеждена, дорогой Гектор, когда ты достигнешь высокого, почетного положения и оглянешься назад, ты убедишься, что я была тебе подлинным другом и остановила тебя, когда ты хотел сделать ложный шаг, который погубил бы твою карьеру. Что касается меня, то выйду я замуж или нет, я решила остаток своей жизни посвятить деятельности на благо людей, чтобы после моей смерти людям жилось хоть несколько лучше.
Отец твой вполне здоров и в прошлое воскресенье прочитал отличную проповедь.
Я влагаю в конверт банкнот, который ты мне оставил на хранение. Прощай навсегда, дорогой Гектор, и, поверь, что бы ни случилось, я всегда останусь твоим преданным другом.

Лаура Мак-Интайр».


Она едва успела запечатать письмо, как вернулись с прогулки отец и Роберт. Она закрыла за ними дверь и сделала им реверанс.
– Я жду поздравлений от родственников, – сказала она, высоко подняв голову. – Приходил Рафлз Хоу и просил моей руки.
– Ну да, как же! – произнес старик скептически. – И что же ты ому сказала на это?
– Попросила прийти вечером за ответом.
– И каков будет твой ответ?
– Я приму предложение.
– Ты всегда была хорошей девушкой, Лаура, – сказал Мак-Интайр-старший. – Он привстал на цыпочки и поцеловал дочь.
– Но, Лаура, а как же Гектор? – неуверенно запротестовал Роберт.
– Я написала ему, – ответила сестра небрежно. – Будь так добр, опусти письмо.

Глава X. ВЕЛИКАЯ ТАЙНА


Итак, Лаура Мак-Интайр обручилась с Рафлзом Хоу, а ее старик отец стал смотреть еще более жадными, голодными глазами, когда почувствовал себя на шаг ближе к источнику богатства. А Роберт все меньше думал о работе и совсем забыл про холст, который так и стоял на мольберте, покрытый пылью. Хоу подарил невесте старинное обручальное кольцо с огромным сверкающим бриллиантом, но о свадьбе, однако, говорили мало, – Хоу предпочитал, чтобы все было как можно скромнее. Почти все дни он проводил теперь у Мак-Интайров и здесь вместе с Лаурой строил грандиозные филантропические планы. Разложив на столе географическую карту, молодые люди как бы парили над миром, проектируя, планируя, производя реформы.
– Что за девушка! – восхищался дочерью Мак-Интайр. – Болтает о миллионах так, словно родилась быть миллионершей. Надеюсь, выйдя замуж, она не будет швырять деньги на всякие дурацкие затеи, какие взбредут в голову ее мужу.
– Лаура сильно переменилась, – заметил Роберт. – Она стала смотреть на все гораздо серьезнее,
– Дай срок, ты еще увидишь... – захихикал старик. – Лаура умница, она знает, как себя вести. Она не допустит, чтобы ее старенький отец так и остался ни с чем, когда в ее силах помочь ему. Да, хорошенькие дела, нечего сказать! – перешел он вдруг на оскорбленный тон. – Дочь выходит замуж за человека, для которого золото значит не больше, чем для меня когда-то чугун для пушек. Сын забирает у этого богача денег, сколько ему вздумается, и раздает их направо и налево всем бездельникам в Стаффордшире. А отец, любящий, заботливый отец, воспитавший их, часто не имеет шиллинга, чтобы купить себе бутылку брэнди! Что бы только сказала ваша бедная мать!
– Тебе стоит только спросить – ты получишь все, что тебе нужно.
– Да, как будто я пятилетний мальчишка! Но знай, Роберт, у меня есть свои права, и я так или иначе добьюсь, своего. И еще вот что: если мне предстоит быть дорогим тестюшкой этого субъекта, я прежде всего хочу знать кое-что о нем и его деньгах. Мы, может, бедны, но у нас есть чувство достоинства. Я сегодня же пойду к нему и потребую объяснения.
Схватив шапку и палку, он направился было к двери.
– Нет, нет, отец, ради бога! – удержал его Роберт. – Ты лучше не вмешивайся. Мистер Хоу крайне щепетилен, ему не понравится, что его выспрашивают о таких деликатных вещах. Это может привести к серьезной ссоре. Прощу тебя, не ходи к нему!
– Я не позволю, чтобы меня постоянно отодвигали да задний план! – огрызнулся старик, успевший сильно захмелеть. – Я покажу, кто я!
Он все пытался вырваться от державшего его за рукав Роберта.
– Но, во всяком случае, отец, не ходи к Рафлзу Хоу без ведома Лауры. Сейчас я позову ее, мы спросим ее совета
– Нет, уволь, с меня хватит сцен, – угрюмо проворчал старик, сразу притихнув: он боялся дочери, и одно только имя Лауры способно было усмирить его.
– Кроме того, – продолжал Роберт, – у меня нет ни малейшего сомнения в том, что Рафлз Хоу сам увидит необходимость дать нам некоторые разъяснения до свадьбы. Он должен понять, что мы имеем право на его доверие к нам.
Не успел он договорить, как в дверь постучали и вошел тот, кто только что служил темой спора.
– Доброе утро, мистер Мак-Интайр, – сказал вошедший. – Роберт, могу я попросить вас заглянуть ко мне? У меня к вам деловой разговор.
Они вышли, не обменявшись ни словом. Рафлз Хоу, казалось, весь ушел в свои мысли, Роберт был взволнован и преисполнен ожидания, – он чуял, что предстоит что-то важное.
Зима была на исходе. Несмотря на мартовский ветер и дождь, из земли уже выглядывали первые робкие ростки. Снег весь сошел, но окрестность казалась еще холоднее и неприветливее, вся окутанная туманами, тянувшимися с сырых, пропитанных водою полей.
– Между прочим, Роберт, – спросил вдруг Рафлз Хоу, когда они уже приближались к дому, – вы уже отправили в Лондон вашу картину с римлянами?
– Я ее еще не закончил.
– Но вы ведь работаете быстро, – я полагал, она давно готова.
– Нет, боюсь, что с того времени, как вы ее видели, она мало подвинулась вперед. Прежде всего было мало света.
Рафлз Хоу промолчал, но по лицу его как бы скользнула тень. Они вошли в дом и направились к музею. Там на полу стояли два больших ящика.
– Небольшое пополнение коллекции драгоценных камней, – бросил Рафлз Хоу мимоходом. – Прибыли только вчера вечером, я еще не успел ничего посмотреть, но, судя по прилагаемым описям, должно быть, прекрасные экземпляры. Можно разобрать ящики сегодня же вечером, если согласны помочь мне. А сейчас пройдемте в курительную.
В курительной Рафлз Хоу сел на диван и указал Роберту на кресло напротив.
– Возьмите сигару, – предложил он. – И нажмите кнопку, если желаете подкрепиться. Ну, а теперь, мой милый Роберт, признайтесь, вы частенько принимали меня за сумасшедшего?
Это было так неожиданно и так соответствовало истине, что молодой художник колебался, прежде чем ответить.
– Дорогой Роберт, я не виню вас. Это так понятно! Я бы сам счел сумасшедшим всякого, кто говорил бы со мной вот так же, как я с вами. Но тем не менее, Роберт, вы ошибались. В наших с вами беседах я ни разу не упомянул о проекте, который был бы для меня невыполнимым. Я не шучу, я говорю с полнейшей серьезностью – размеры моих доходов ограничены лишь моими желаниями, и все банкиры и финансисты, вместе взятые, не смогли бы собрать суммы денег, какой я могу располагать в любой момент.
– У меня достаточно доказательств вашего огромного богатства, – сказал Роберт.
– И вам, естественно, любопытно, каким образом оно мне досталось. Могу сказать одно: деньги мои не запятнаны бесчестьем. Я никого не обманул, никого не ограбил, никого не угнетал, никого не заставлял на себя трудиться, чтобы добыть их. По глазам вашего отца я вижу, что он относится ко мне подозрительно. Ну что ж, может быть, его и нельзя винить. Как знать, может, и мне приходили бы в голову недобрые мысли, будь я на его месте. Но поэтому-то, Роберт, я откроюсь вам, а не ему – вы, по крайней мере, поверили мне, и вы имеете право, прежде чем я стану членом вашей семьи, узнать все, что я могу вам сообщить. Лаура также доверилась мне, и я хорошо знаю, что будет верить мне и дальше безо всяких объяснений.
– Я не хочу вырывать у вас вашей тайны, мистер Хоу, – запротестовал Роберт, – но не стану отрицать, что буду горд вашим доверием.
– И я окажу его вам. Я раскрою вам секрет, но не весь: пока я жив, я никому не открою его полностью. Но я оставлю указания, чтобы после моей смерти можно было продолжать то, что не успею завершить сам. Я сообщу вам, где будут храниться эти указания. А пока вам придется довольствоваться тем, что я вам сейчас расскажу, не вдаваясь в некоторые детали.
Роберт уселся поудобнее в кресло и сосредоточил все внимание на том, что собирался поведать ему собеседник, а Рафлз Хоу слегка нагнулся к Роберту, и лицо его выражало напряжение, как у человека, который обдумывает каждое произносимое им слово.
– Вам известно, – начал он, – что я отдал много энергии и времени изучению химии?
– Да, вы говорили мне об этом.
– Я начал занятия под руководством знаменитого английского химика, продолжал их под руководством лучшего химика Франции и закончил их в самой знаменитой химической лаборатории Германии. Я был небогат, но отец оставил мне небольшие деньги, на которые я мог жить, не зная нужды. Тратя экономно, я сумел собрать сумму, позволившую мне поставить уже более сложные опыты в химической лаборатории немецкого ученого. Вернувшись в Англию, я оборудовал собственную лабораторию в спокойном провинциальном местечке, где мог работать без помех. Там я провел ряд экспериментов в той области науки, в которую не проникал ни один из трех знаменитых ученых, у которых я обучался химии.
Вы говорите, Роберт, что несколько знакомы с химией, – тем легче вам будет понять то, что я собираюсь рассказать. Химия в значительной мере наука эмпирическая, и случайный эксперимент может дать более важные результаты, чем при нашем теперешнем уровне знаний, может дать глубочайшее изучение данного вопроса или самые тонкие умозаключения. Крупнейшие открытия в химии – начиная с производства стекла и кончая производством рафинированного сахара – обязаны счастливой случайности, которая могла выпасть на долю простого любителя, равно как и величайшего ученого.
Вот такой случайности я Обязан и своим великим открытием, может быть, величайшим в мире. Хотя, надо отдать себе должное: к нему привел меня ход моих собственных рассуждений.
Я часто раздумывал над тем, какое действие оказывают на различные материалы мощные электрические токи, пропускаемые через них продолжительное время. Я имею в виду не те слабые токи, которые идут вдоль телеграфного провода, – я говорю о токах высокого напряжения. Я проделал несколько соответствующих опытов и установил, что, проходя через жидкости и различные составы, они вызывают разложение элементов. Вы, конечно, помните известный опыт с электролизом воды. Но я обнаружил, что в отношении металла эффект получается иной и совершенно необычайный. Металл медленно уменьшается в весе, почти не меняясь качественно. Достаточно ли понятно я объясняю?
– Я понимаю все отлично.
– Я брал для опыта различные металлы и получал всегда одинаковые результаты. Каждый раз пропускаемый в течение часа ток приводил к заметной потере веса металла. Теория моя на этой стадии моей работы сводилась к следующему: электрический ток вызывает распадение молекул, некоторое количество их отходит от основной массы в виде мельчайшей, неосязаемой пыли, и кусок металла, естественно, становится легче. Я уже полностью принял для себя эту теорию, как вдруг однажды необычайный случай заставил меня в корне изменить свой взгляды.
Как-то вечером в субботу я поместил кусок висмута в зажимы и провел к двум сторонам куска металла электрические провода, чтобы проверить действие тока на висмут. Я проводил опыты последовательно над всеми металлами, подвергая каждый действию тока в продолжение от одного до двух часов. Едва я установил зажимы и пустил ток, как вдруг мне принесли телеграмму из Лондона, извещавшую меня, что Джон Стилингфлит, старый химик, с которым я был в дружеских отношениях, опасно болен и выражает желание повидаться со мной. Последний поезд в Лондон отходил через двадцать минут, а я жил в доброй миле от станции. Сунув в саквояж необходимые вещи, я запер лабораторию и со всех ног бросился на станцию, чтобы успеть на поезд.
Уже в Лондоне я вспомнил, что забыл выключить ток и что он будет идти через висмут до тех пор, пока не разрядятся батареи. Факту этому, впрочем, я особого значения не придал и тотчас забыл про него. Я задержался в Лондоне до вторника и только в среду вернулся к своей работе. Отпирая лабораторию, я опять вспомнил о своем незавершенном опыте, и мне пришло в голову, что, по всей вероятности, кусок висмута совершенно распался на отдельные молекулы. Я был совершенно не подготовлен к тому, что меня ожидало.
Подойдя к столу, я действительно убедился, что кусок металла исчез и зажимы пусты. Я уже хотел было заняться чем-то другим, как вдруг внимание мое привлекло то обстоятельство, что стол, на котором были установлены зажимы, весь покрыт небольшого размера пятнами какой-то серебристой жидкости – она лежала отдельными каплями или образуя небольшие лужицы. Я очень ясно помнил, что очистил стол перед началом опыта, – следовательно, жидкость эта могла появиться лишь в мое отсутствие, то есть пока я был в Лондоне. Сильно заинтригованный, я аккуратно собрал всю жидкость в сосуд и тщательно ее исследовал. Сомнений быть не могло – это была чистейшая ртуть, без малейшей примеси висмута.
Я тотчас понял, что случай привел меня к химическому открытию чрезвычайной важности. Если висмут, помещенный в определенные условия, подвергнуть воздействию электрического тока, он начнет видоизменяться и постепенно обратится в ртуть. Необходимо, чтобы процесс шел непрерывно, и, очевидно, это проявление какого-то общего закона, а не отдельный, частный факт. Но если висмут превращается в ртуть, во что далее обратится ртуть? Я не мог успокоиться» не разрешив этого вопроса. Я снова зарядил батареи и пропустил ток через сосуд с ртутью. В течение шестнадцати часов я наблюдал процесс, видел, как ртуть начала постепенно густеть, становиться все тверже, терять серебристый блеск и принимать тусклый желтоватый оттенок. Когда, наконец, я вытащил металл щипцами из зажимов, у него уже не было никаких признаков ртути, это был иной металл. Простейший анализ показал, что передо мной платина.
Для химика последовательность этих трансформаций, переходов металла из одного в другой, подсказывала очень многое. Может быть, вы уже догадываетесь, Роберт, что я имею в виду?
– Признаться, нет.
Роберт напряженно слушал странный рассказ, глядя во все глаза и полуоткрыв рот.
– Сейчас я вам объясню. Висмут самый тяжелый металл, его атомный вес двести десять. Следующий за ним по весу свинец, атомный вес его двести семь; затем ртуть – её вес двести. Возможно, что за длительный срок моего отсутствия ток сперва обратил висмут в свинец, а затем уже в ртуть. Плагина весит сто девяносто семь и пять десятых – это как раз следующий в ряду металл, который должен получиться, если продолжать пропускать ток. Теперь понимаете?
– Да, теперь все ясно.
– И тут я пришел к заключению, которое кинуло меня в жар и холод и от которого мысли закружились вихрем. Следующим в ряду стоит золото. Его атомный вес сто девяносто семь. Мне припомнилось, и я впервые это понял, почему старые алхимики всегда упоминали свинец и ртуть как два металла, непременно участвующие в их опытах. Дрожащими от волнения пальцами я снова включил ток, и немногим больше чем через час – скорость процесса превращения всегда пропорциональна разнице веса металлов – передо мной был грубый, в трещинах металл, на все пробы дающий реакции золота.
Это длинная история, Роберт, но, я думаю, вы согласитесь со мной, что важность этого факта оправдывает то, что я так углубляюсь в детали. Когда я полностью убедился, что действительно создал золото, я распилил слиток пополам. Одну часть я послал знакомому ювелиру, специалисту по драгоценным металлам, с просьбой определить качество моего золотого самородка. Над другой частью слитка я продолжал экспериментировать и провел его последовательно через весь ряд металлов – через серебро, цинк, магнезию, – пока не обратил его в литий, самый легкий металл.
– А затем? – не выдержал Роберт.
– Затем произошло то, что для химика представляется наиболее интересной частью открытия. Литий превратился в тонкий сероватый порошок, который так и оставался без изменения, сколько я ни подвергал его действию тока. Этот порошок – основа всех основ, это первоэлемент, – иначе говоря, та субстанция, которую теоретически открыл один известный химик и которую он назвал «протил». Я открыл великий закон трансформации металлов под действием электричества, и я первый, кто получил протил. Поэтому, Роберт, если все мои начинания в другом направлении не дадут ощутимых результатов, мое имя, по крайней мере, найдет свое место в истории химии.
Мне мало что осталось добавить. Ювелир вернул мне самородок, подтвердив мою уверенность относительно его природы и качеств. Я вскоре разработал приемы, упрощавшие процесс, главным образом научился регулировать ток таким образом, что результаты опыта оказывались более эффективными. Добыв таким способом некоторое количество золота, я продал его за сумму, позволившую мне закупить материалы наилучшего качества и более мощные батареи. Я расширил свои опыты и, наконец, в состоянии был построить себе дом и оборудовать лабораторию так, чтобы продолжать работу в еще значительно большем масштабе. Повторяю, я имею право утверждать, что размер моих доходов ограничен лишь моими желаниями.
– Невероятно! – От волнения у Роберта пересохло во рту. – Просто, как волшебная сказка! Но, храня в себе эту тайну, вы, наверное, испытывали сильное искушение, потребность поделиться ею с другими.
– Да, я думал над этим. Я очень серьезно над этим думал. Одно было очевидно: если я опубликую свое открытие, драгоценные металлы немедленно утратят свою ценность. Что-нибудь другое – янтарь, например, или, скажем, слоновая кость – станет на место золота. А золото будет цениться меньше меди, потому что оно тяжелее меди и в то же время не так твердо. И никто от такой перемены не выиграет. Если же я сохраню свой секрет и буду пользоваться им мудро, я смогу оказать человечеству величайшую услугу. Вот главные основания, и, надеюсь, не бесчестные, заставившие меня дать себе обет молчания, который я сегодня впервые нарушил.
– Я не выдам вашу тайну, – заверил его Роберт. – Уста мои будут запечатаны до момента, когда вы сами снимете с меня запрет.
– Если бы я не предполагал, что могу положиться на вас, я бы не открылся перед вами. Но теория, милый Роберт, утомительная вещь, практика бесконечно более интересна. Я достаточно ознакомил вас с первой. Если вы будете любезны сопровождать меня в лабораторию, я дам вам представление и о второй.

Глава XI. ДЕМОНСТРАЦИЯ ОПЫТА


Рафлз Хоу прошел вперед через входную дверь и, пройдя дорожку, открыл дверь, ведущую в лабораторию – ту самую дверь, через которую, как подглядели Роберт с отцом, проносили свертки, выгруженные из фургона. Но когда Роберт очутился за этой дверью, оказалось, что это еще не лаборатория, а небольшой коридор, вдоль стен которого лежали самые свертки, вызвавшие у него самого любопытство, а у отца – домыслы. Вся таинственность, окружавшая тогда эти свертки, теперь, однако, исчезла, потому что, хотя некоторые из них все еще оставались в холщовой упаковке, остальные были развернуты и представляли собой не что иное, как большие бруски свинца.
– Вот мое сырье, – бросил на ходу Рафлз Хоу, кивнув в сторону свинцовых брусков. – Каждую субботу мне присылают их целый фургон, и этого хватает на неделю. Но когда мы с Лаурой поженимся, придется работать вдвое, ибо к тому времени наши великие проекты будут уже в процессе осуществления. Большую роль играет качество свинца, потому что, естественно, всякая посторонняя примесь сказывается на качестве золота.
В конце коридора находилась тяжелая железная дверь. Хоу отпер ее, но за ней оказалось опять помещение наподобие предыдущего.
– На ночь пол здесь повсюду раздвигается, – заметил он. – Не сомневаюсь что слуги в доме судачат относительно этой опечатанной комнаты, и поэтому я вынужден остерегаться какого-нибудь пытливого конюха или предприимчивого дворецкого.
Только следующая дверь привела их в лабораторию, пустую, высокую комнату с выбеленными стенами и стеклянной крышей. В одном углу стоял мощный горн с котлом, в скважины закрытий дверцы его прорывалось ослепительное красное пламя, глухой рев огня разносился по всей лаборатории. У другой стены лаборатории стояли один над другим ряды батарей, а над ними аккумуляторы. У Роберта загорелись глаза, когда он увидел всевозможные механизмы, сложные сети проводов зажимы, колбы, бутыли цветного стекла, измерительные приборы, горелки Бунсена, фарфоровые изоляторы и всевозможные склянки и обрезки, типичные для химической и физической лабораторий.
– Пройдем сюда, – сказав Рафлз Хоу, пробираясь через целые горы металла, пирамиды из упаковочных ящиков и оплетённых прутьями бутылей с кислотами. – Вы первый, не считая меня самого, кто проник в эту комнату. Слуги вносят свинец только в первое помещение и оставляют его там. Горн очищается и разжигается снаружи. У меня специально для этого нанят человек. Теперь взгляните вот сюда.
Он распахнул дверь в дальнем конце комнаты и жестом пригласил молодого художника войти. Тот остановился на пороге, в немом изумлении осматриваясь кругом. Все помещение, площадью приблизительно в тридцать квадратных футов, было завалено золотом. Большие, в форме кирпича, слитки тесными рядами покрывали весь пол, а у стены эти ряды почти касались потолка. Единственная находившаяся здесь электрическая лампа бросала тусклый желтый свет на огромные массы драгоценного металла.
– Вот моя сокровищница, – сказал владелец дома. – Как видите, у меня здесь сейчас скопились довольно большие запасы. Импорт превышает у меня экспорт. Вы понимаете, на мне сейчас лежат иные и даже более важные обязанности, чем производство золота. Здесь я храню свою добычу до момента отправки. Почти каждый вечер я посылаю ящик золота в Лондон. У меня на службе состоят семнадцать биржевиков, занимающихся сбытом моего золота. Каждый из них уверен, что он единственный, кому это поручено, и каждый умирает от желания разузнать где я достаю такие огромные количества чистого золота. Наиболее распространенная версия, я полагаю, что я некий посредник, действующий от имени владельцев каких-нибудь Южно-Африканских копей, желающих держать местонахождение своих копей в секрете. Ну, во сколько оцените вы все золото, что в этой комнате? Оно должно стоять порядком, ведь это итог моей почти недельной работы.
– Какая-нибудь совершенно головокружительная цифра, – сказал Роберт, поглядев на ряды золотых кирпичей. – Что-нибудь около полутораста тысяч фунтов?
– Да что вы, значительно больше! – засмеялся Рафлз Хоу. – Сейчас я вам скажу точно. Каждый из слитков стоит свыше двух тысяч фунтов. Здесь пятьсот слитков у каждой из трех сторон комнаты, на четвертой только триста из-за того, что там дверь. Но на полу не меньше двух сотен. Всего получается приблизительно две тысячи слитков. Поэтому, дорогой мой друг, любой биржевик, купивший содержимое этой комнаты на четыре миллиона, счел бы, что совершил недурную сделку.
– И это результат работы одной недели! – ахнул Роберт. – У меня просто мысли путаются!
– Теперь вы станете мне верить, когда я говорю, что ни один из моих обширных проектов, осуществлять которые я собираюсь одновременно, не будет страдать из-за отсутствия денег.
В центре лаборатории стоял аппарат, похожий на большие тиски и состоящий из двух широких металлических пластин, очевидно из бронзы, и большого стального винта, с помощью которого они сдвигались. К пластинам шли бесчисленные провода от динамо-машин, находящихся у противоположной стены. Внизу под аппаратом стоял стеклянный изоляционный стол, в центре его шёл ряд углублений.
– Сейчас вы поймете, как всё это устроено, – сказал Рафлз Хоу, сбрасывая пиджак и надевая прокопченную дымом, измазанную холщовую куртку. – Сперва надо немного повысить температуру в горне. – Он налег на огромные мехи, и в ответ раздалось гудение горна. – Этого достаточно. Чем выше температура, тем сильнее электрический ток, тем быстрее идёт процесс. Теперь берём свинец. Помогите дотащить его сюда.
Они подняли с пола с десяток свинцовых брусков и положили их на изоляционный стол. Зажав их с обеих сторон металлическими пластинами, Рафлз Хоу туго закрутил винт.
– Прежде процесс шел медленнее, – заметил Хоу, – но теперь у меня столько всяких облегчающих дело приспособлений, что работа отнимает очень мало времени. Ну, осталось только пустить ток, и мы сможем начать.
Он взялся за длинный стеклянный рычаг, выступавший среди проводов, и опустил его. Что-то сильно щелкнуло, затем началось непрерывное потрескивание. Ореол золотистых искр окружил металл на стеклянном столе, искры свистели и щелкали, как пистолетные выстрелы. В воздухе чувствовалось присутствие озона.
– Действующая тут сила огромна, – сказал Рафлз Хоу. Он наблюдал за процессом, держа на ладони часы. – Она мгновенно обращает органическую материю в протил. Надо очень точно разбираться в устройстве аппарата, умело с ним обращаться, в противном случае механик может серьезно пострадать. Мы имеем дело с колоссальной мощностью. Обратите внимание, свинец уже начинает видоизменяться.
В самом деле, на тусклой серой массе свинца, начали выступать серебристые, как роса, капли и падать со звоном в углубления на стеклянном столе. Свинец медленно плавился, таял, как ледяная сосулька на солнце. Электроды все время плотно его сжимали, пока не сошлись в центре, и вместо твердого металла оказалась лужица ртути. Рафлз Хоу опустил в нее два меньших электрода, и ртуть начала постепенно густеть, твердеть и, наконец, приняла форму твердого тела с желтовато-бронзовым отливом.
– То, что лежит, теперь на столе, – это платина, – пояснил Рафлз Хоу. – Теперь мы вытащим её из углублений и снова подвергнем, действию больших электродов – вот так. Включим ток. Видите цвет металла, становится все темнее, все резче. Теперь, полагаю, достаточно.
Он поднял рычаг, удалил электроды и указал Роберту на десяток кирпичей неотшлифованного, тускло мерцающего, золота.
– Согласно вашим расчетам, наша утренняя работа должна дать двадцать четыре тысячи фунтов, а на самом деле все дело отняло у нас не больше двадцати минут, – заметил алхимик и начал снимать один за другим слитки только что изготовленного золота, швыряя его затем вниз к уже лежавшим там золотым брускам.

– Давайте один из них подвергнем эксперименту, – сказал Рафлз Хоу, оставив последний слиток на изоляционном столе. – Всякому показалось бы это слишком дорогостоящим опытом, но у нас, как видите, масштабы иные. Следите, сейчас начнется превращение одного элемента в другой.
Первым на свете Роберт увидел, как масса золота под действием электродов быстро и последовательно переходила в барий, олово, серебро, медь, железо. Длинные белые электрические искры превращались в ярко-красные от стронция, в пурпурные от калия, в желтые от магнезии. Наконец, после сотни всяких изменений металл вовсе растаял прямо на глазах у Роберта, и на стеклянном столе осталась лишь серая пыль.
– Это и есть протил, – сказал Хоу, перебирая пальцами горстку серой пыли. – Может быть, химики будущего сумеют обратить и протил в иную субстанцию, но для меня это Ultima Thule2. А теперь, Роберт, – продолжал он, помолчав, – я показал вам достаточно, чтобы вы поняли главное в моем методе. Вы узнали мою великую тайну. Тайна эта дает владеющему ею такое могущество, каким не обладал еще ни один человек от сотворения мира. И заветное мое желание – употребить свое открытие на служение людям. Клянусь вам, Роберт Мак-Йнтайр, если бы я убедился, что золото мое не приносит им добра, я бы покончил со всем этим навеки. Нет, я никогда не использую его ради собственного обогащения, и ни один человек не вырвет из меня мой секрет.
Глаза его сверкали, голос дрожал от волнения. Высокий, худой, он стоял среди своих электродов и реторт, и было что-то величественное в этом человеке, который среди сказочных богатств мог сохранить высокие нравственные качества, не ослепнув от блеска собственного золота. Слабый по натуре, Роберт никогда не представлял себе, какая сила заключена в этих тонких, плотно сжатых губах, в этих вдумчивых глазах,
– Можно не сомневаться, мистер Хоу, из ваших рук ничего, кроме добра, не получится.
– Надеюсь, что так. От всей души! уповаю, что будет так. Знайте, Роберт, я открыл вам то, чего не открыл бы и родному брату, будь у меня брат. Я сделал я это потому, что верю и надеюсь, что вы человек, который не станет употреблять могущество, если оно достанется вам от меня по наследству, в своих личных, эгоистических целях. Но пока я не сказал вам всего. Есть одно звено в процессе, о котором я умолчал и о котором вы узнаете лишь после моей смерти. Взгляните вон на тот сундук.
Он подошел к большому, окованному железом сундуку, стоявшему в углу, и, открыв его, вытащил оттуда небольшую шкатулку резной слоновой кости.
– Внутри ее лежит документ, раскрывающий детали процесса, пока еще скрытые от вас. Если со мной что-нибудь случится, вы всегда сможете продолжать мое дело, выполнять мои планы, следуя указаниям, изложенным также на этом листе бумаги. А теперь, – заключил он, опустив шкатулку на прежнее место, – знайте: мне придется часто обращаться к вам за помощью. Но сегодня в этом нет необходимости; Я и так отнял у вас слишком много времени. Если направитесь отсюда прямо домой, прошу вас, передайте Лауре, что я зайду к ней сегодня к вечеру.

Глава XII. СЕМЕЙНАЯ ССОРА


Итак, с великой тайны снята завеса!
Роберт шел домой, и в голове у него вился целый рой мыслей, кровь стучала в висках. Он поежился, когда выходил из дому навстречу сырому, холодному ветру, в густую, туманную мглу. Но теперь он все воспринимал иначе. Собственное его настроение все окрашивало в цвета солнечного спектра. Ему хотелось петь, танцевать, когда он шел по грязной, изрезанной глубокими колеями деревенской улочке. Чудесный удел уготовала судьба Рафлзу Хоу, но и ему, Роберту, едва ли худший. Ведь он посвящен в великий секрет алхимика, ему достанется наследие, дающее богатство, каким не обладают и монархи, и он приобретет свободу и независимость, каких нет у монархов. Вот, поистине, завидная участь! Перед ним вставали тысячи радостных видений будущего, в мечтах он уже вознесся над всеми: люди простирались перед ним ниц, моля о помощи или вознося благодарения за милости.
Каким неприглядным показался ему запущенный их сад с тощим кустарником и высокими, тонкими вязами, каким жалким простой бревенчатый фасад дома и окрашенная в зеленую краску парадная дверь! Она и раньше оскорбляла его вкус художника, но теперь ее безобразие показалось ему нестерпимым. А комната! Американские стулья с кожаной обивкой, ковер унылой расцветки, дорожка на полу из разноцветных лоскутков! Все это вызывало в нем отвращение. Единственное, что было красиво в этой комнате, на чем взгляд его остановился с удовлетворением, была его сестра. Она сидела у камина в кресле – прекрасное, тонкое, белое ее лицо четко выделялось на темном фоне.
– Знаешь, Роберт, – сказала она, кинув на него взгляд из-под длинных черных ресниц, – папа становится невозможен. Мне пришлось сказать ему прямо, что я выхожу замуж не ради него, а ради собственной выгоды.
– Где он сейчас?
– Право, не знаю. В «Трех голубках», вероятно. Он проводит там почти все свое время. Он выскочил из дому в страшной ярости, наговорив мне кучу глупостей о брачных договорах, родительских запретах и прочем. Его представление о брачном контракте сводится, по-видимому, к необходимости записать имущество на имя отца. Ему следовало бы вести себя смирно и ждать, пока о нем вспомнят,
– Лаура, нам следует все же отнестись к нему с максимальной снисходительностью, – сказал Роберт озабоченным тоном. – Последнее время я замечаю в нем разительную перемену. Мне кажется, он не вполне здоров душевно. Надо бы обратиться за советом к врачу. Да, знаешь, я сегодня все утро провел у Рафлза.
– Да? Ты виделся с Рафлзом? Он мне ничего не просил передать?
– Он сказал, что зайдет к нам, как только закончит дела.
– Но что с тобой, Роберт? – заметила вдруг Лаура с тонкой женской проницательностью. – Ты разгорячен, глаза блестят – ты как-то особенно красив сегодня. Рафлз что-нибудь сказал тебе? А, догадываюсь: он рассказал тебе, откуда у него деньги, – верно?
– Да, верно. Он оказал мне большое доверие. Поздравляю тебя, Лаура, поздравляю от всей души – ты будешь очень богата!
– Как все-таки странно, что теперь, когда мы так обеднели, нам довелось познакомиться с таким человеком! Это все благодаря тебе, милый мой Роберт. Ведь если бы ты не полюбился ему, он никогда бы не попал в наш дом и ему не полюбился бы и еще кое-кто.
– Вовсе нет, – ответил Роберт, усаживаясь подле сестры и ласково гладя ее по голове. – У него любовь к тебе с первого взгляда. Он влюбился в тебя, еще не зная твоего имени. Он спросил о тебе в первый же день, как мы познакомились с ним.
– Но расскажи мне, что ты узнал о его богатстве, Боб, – сказала Лаура. – Ты мне еще ничего не сказал, а меня снедает любопытство. Откуда у него деньги? Во всяком случае они не достались ему по наследству от отца. Отец его был простым деревенским врачом, он мне сам рассказывал. Как же он добывает деньги?
– Я связан обещанием держать это в тайне. В свое время он сам тебе все откроет.
– Ну скажи хотя бы, угадала я или нет. Он получил их от дяди? Да? Или от какого-нибудь друга? Или продал необыкновенный патент? Может, открыл золотые рудники? Да ответь же, Роберт!
– Не проси меня, я не могу, честное слово! – засмеялся брат. – И больше на эту тему я с тобой говорить не стану. Ты чересчур хитра. А я считаю себя обязанным хранить секрет. И, кроме того, мне необходимо пойти поработать.
– Очень нелюбезно с твоей стороны, – надула губки Лаура. – Но мне пора одеваться, я еду в Бирмингем поездом час двадцать.
– В Бирмингем?
– Да, мне надо заказать там кучу всяких вещей. Все надо купить заново. Вы, мужчины, забываете о подобных пустяках. Рафлз хочет; чтобы мы обвенчались чуть ли не через две недели. Конечно, все будет очень скромно, но все же надо кое о чем позаботиться.
– Так скоро! – произнес Роберт задумчиво. – Ну что ж, может, так оно и лучше.
– Конечно, гораздо лучше. Представь себе, какой ужас, если вдруг приедет Гектор и устроит сцену! А если к тому времени я успею выйти замуж, это уже не будет иметь для меня никакого значения. Что мне до того? Но Рафлз, разумеется, понятия не имеет о Гекторе. Будет просто ужасно, если они встретятся.
– Да, этого необходимо во что бы то ни стало избежать.
– Я не могу без страха подумать о такой возможности! Бедный Гектор! Но что мне оставалось делать? Ты же знаешь, Роберт, ведь у нас с ним была просто старая детская дружба. Разве могу я ради нее отказаться от такого предложения? Это даже мой долг перед семьей. Ведь правда?
– Ты попала в трудное положение, очень трудное, – ответил ей брат. – Но все уладится, я не сомневаюсь. Гектор все поймет. Но известно ли старику Сперлингу, что ты выходишь замуж? Ты говорила ему?
– Ни слова. Он был вчера у нас, говорил о Гекторе. Но, право, я не знала, как ему сообщить. Мы поженимся в Бирмингеме, поэтому, в сущности, незачем ему и говорить. Ну, пора мне поторопиться, не то я опоздаю на поезд.
Сестра ушла, а Роберт поднялся к себе в студию и, счистив засохшую краску с мастихина, долго стоял, держа его в руке, перед, большим пустым холстом. Какой бессмысленной, какой непрактичной показалось ему теперь его работа! Какую цель он преследовал? Заработать деньги? Они будут у него и так, стоит лишь попросить. Или он работает, чтобы создать прекрасное произведение? Нет, как художник он далек от совершенства. Рафлз Хоу высказал такое мнение и был прав. После стольких усилий убедиться, что они потрачены зря? А имея деньги, можно покупать картины, которые доставят ему наслаждение, потому что будут действительно прекрасны. Какой же смысл в его работе?
Роберт не видел теперь этого смысла.
Он бросил мастихин, разжег трубку и спустился обратно в гостиную.
Перед камином стоял отец отнюдь не в благодушном расположении духа, о чем достаточно свидетельствовало его красное лицо и опухшие, все в морщинах глаза.
– Что, Роберт, ты, конечно, как всегда, все утро провел, интригуя против отца?
– Что ты хочешь сказать, отец?
– Именно то, что говорю. Разве это не интриги, не заговор, когда вы все трое – ты, она и этот Рафлз Хоу – шепчетесь и совещаетесь и что-то замышляете, а мне ни о чем ни слова? Что мне известно о ваших планах?
– Я не вправе разглашать чужие дела, отец.
– Секреты? Но я тоже имею право голоса! Секреты там или не секреты, вы вспомните, что у Лауры есть отец, которого нельзя просто отшвырнуть в сторону! Пусть у меня были неудачи в делах, но я не настолько низко пал, я не позволю, чтобы меня третировали в собственной семье! Что, собственно, выигрываю я от этого прекрасного замужества?
– Что вы выигрываете? Я полагаю, счастье Лауры достаточная для вас награда.
– Если бы этот человек искрение любил Лауру, он позаботился бы о ее отце. Вчера я попросил у него в долг. Да, да, я дошел до того, что буквально обратился к нему с просьбой! Это я-то, который чуть не стал мэром Бирмингема! И что же? Он наотрез мне отказал!
– Ах, отец! Ну как ты мог пойти на такое унижение?
– Да-да, отказал наотрез! – возбужденно восклицал старик. – Это, видите ли, противно его принципам – да, представьте себе! Но я с ним еще поквитаюсь!.. Вот увидишь! Я кое-что знаю о нем, можешь не сомневаться. Как это они там называют его в «Трех голубках»? Фальшивомонетчик, вот как! Зачем это ему без конца доставляют столько металла, и почему у него всегда идет дым из трубы?
– Отец, оставь ты его бога ради в покое! – взмолился Роберт. – Ты, кажется, только и думаешь, что о его деньгах. Для меня, не будь у него даже гроша в кармане, он всегда останется тем, что он есть – мягкосердечным, милым человеком.
Старый Мак-Интайр разразился хриплым хохотом.
– Спасибо за наставление, – сказал он. – Не будь у него даже гроша в кармане! Ты хочешь заставить меня поверить, будто стал бы так льнуть к нему, если б он был нищим? И ты воображаешь, Лаура бы тогда взглянула на него? Ты сам отлично знаешь, не хуже меня, что она выходит за него замуж только из-за денег.
У Роберта вырвался крик ужаса: в дверях стоял алхимик. Он был бледен и молча переводил испытующий взгляд с отца на сына.
– Прошу извинить, – сказал он сухо. – Я не имел намерения подслушивать ваш разговор. Но я невольно слышал его. Что касается вас, мистер Мак-Интайр, ваши слова продиктовало вам ваше недоброе сердце. Роберт же преданный мне друг. И Лаура любит меня ради меня самого. Вам не удастся подорвать мое доверие к ним. Но с вами, мистер Мак-Интайр, у нас нет ничего общего, и даже лучше, что мы откровенно выскажем это друг другу.
Он поклонился и вышел так быстро, что ни Роберт, ни его отец не успели сказать ни слова.
– Вот видишь, – сказал, наконец, Роберт, – Ты сделал то, что уже нельзя поправить.
– Я еще с ним поквитаюсь!.. – выкрикнул старик, яростно грозя кулаком вслед темной, медленно проходившей за окном фигуре. – Подожди, Роберт, ты увидишь, можно ли шутить шутки с твоим старым отцом!

Глава XIII. НОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ


Лауре, когда она вернулась из Бирмингема, не было сказано ни слова о происшедшем. Она находилась в приподнятом настроении и весело болтала о покупках, о приготовлениях к свадьбе, время от времени выражая удивление по поводу того, что Рафлз все не приходит. Наступил вечер, а от него все не было вестей, и Лаура начала беспокоиться.
– Что его задерживает, почему он не идет? – спросила она брата. – Сегодня впервые после нашей помолвки мы с ним не виделись.
Роберт выглянул в окно.
– Очень ветрено, и сильный дождь, – сказал он. – Я не рассчитываю, что Хоу придет сегодня.
– Гектор, бедняга, приходил в любую погоду: в дождь, в снег – когда угодно. Но Гектор, конечно, моряк. Ему все нипочем. Надеюсь, Рафлз не расхворался?
– Он был совершенно здоров, когда я виделся с ним утром, – ответил брат, и оба они умолкли.
В оконные стекла бил дождь, в саду в ветвях вязов гудел ветер.
Старый Мак-Интайр весь день просидел в углу, глядя на огонь в камине, кусая ногти, и с его сморщенного, дряхлого лица не сходило злобное выражение. Вопреки своему обыкновению, он не пошел в деревенский трактирчик, но рано поплелся спать, не сказав ни слова детям. Лаура и Роберт сидели у камина еще некоторое время, перебрасываясь отдельными словами.
Лаура щебетала о тысяче вещей, которые она сделает, когда станет хозяйкой нового дома. Роберт не мог не заметить, что сейчас, когда нет Рафлза Хоу, сестра меньше рассуждает о филантропии, чем в присутствии своего будущего мужа. Кареты, платья, приемы, путешествия в далекие страны – вот темы, которым она предавалась с тем же энтузиазмом, с каким прежде обсуждала планы устройства приютов и работных домов.
– Я думаю, лошади серой масти лучше всего, – сказала она. – Гнедые тоже красивы, но все же серые эффектнее. Мы можем обойтись двухместной каретой и ландо, да еще нужна двуколка для Рафлза. У него полны конюшни лошадей, но он никогда ими не пользуется. Я уверена, что вся его полсотня коней просто перемрет от отсутствия моциона или у них печень ожиреет, как у страсбургских гусей.
– Я полагаю, вы останетесь жить здесь? – спросил брат.
– Да, но, кроме того, нам необходим дом в Лондоне, чтоб проводить сезон в городе. Конечно, пока я не хочу предлагать никаких изменений, но потом все будет по-другому. Я уверена, Рафлз не откажет мне, если я попрошу. Он может сколько угодно говорить, что ему не нужны почести и благодарности, но какой смысл, хотела бы я знать, быть общественным благотворителем, если ничего за это не получаешь? Не сомневаюсь, если он доведет до конца хотя бы половину своих проектов, его сделают пэром. Может быть, лордом Тэмфилдом. И тогда я, конечно, стану леди Тэмфилд. Как это тебе нравится, милый Роберт?
Она сделала реверанс и вскинула голову так, словно была рождена носить корону.
– Отцу придется дать пенсию, – заговорила она немного погодя. – Он будет получать ежегодно определенную сумму при условии, что не будет мешать и поселится где-нибудь в другом месте. А относительно тебя, Роберт, – право, не знаю, что с тобой сделать. Знаешь, мы сделаем тебя президентом королевской академии, если только такие вещи покупаются за деньги.
Было уже поздно, когда они, наконец, перестали строить воздушные замки и разошлись по своим комнатам. Но воображение Роберта было возбуждено, он не мог уснуть. События этого дня могли бы взволновать человека и с более крепкими нервами. Утром ему открыли необыкновенную тайну и показали фантастическое зрелище. Затем разговор с отцом, их размолвка, неожиданное появление Рафлза Хоу. И, наконец, болтовня сестры. Все это взбудоражило его и отогнало сон. Напрасно ворочался он с боку на бок, напрасно шагал по комнате, стараясь успокоиться. Ему не только не хотелось спать, напротив, каждый нерв его был натянут, все чувства обострены до предела. Что же предпринять, чтобы хоть ненадолго заснуть? Роберт вспомнил, что внизу стоит графин с брэнди. Стакан вина может оказать желанное действие.
Он только успел приоткрыть дверь своей комнаты, как до слуха его долетел звук медленных, крадущихся шагов, Кто-то осторожно ступал по лестнице. Лампа у него в комнате не горела, но Роберт увидел со стороны лестницы тусклый свет свечи и движущуюся вдоль стены тень. Роберт замер на месте, напряженно прислушиваясь. Шаги теперь доносились из передней. Вот послышался легкий скрип: кто-то осторожно повернул ключ в замочной скважине. В ту же минуту струя холодного воздуха задула свечу, и резкий, короткий стук известил Роберта, что дверь захлопнули снаружи.
Роберт продолжал стоять, пораженный. Кто мог бродить здесь ночью? Вероятно, отец. Но что заставило его выйти в три часа утра? И в такую погоду! С каждым порывом ветра дождь ударял в окно спальни, точно стараясь выбить его. Стекла в раме дрожали, а за окном скрипело и стонало дерево, когда ветер раскачивал его ветви. Что могло выгнать человека на улицу в такую ночь?
Роберт поспешно чиркнул спичкой и зажег лампу. Спальня отца находилась напротив, и дверь была слегка приоткрыта. Роберт распахнул ее и огляделся вокруг. У окна стоял единственный имевшийся в комнате стул. Там отец, должно быть, сидел с тех пор, как ушел к себе наверх. Ни книги, ни газеты поблизости. Ничего, чем он мог бы заниматься все это время. Ничего, кроме ремня для правки бритвы, лежащего на подоконнике.
Сердце Роберта похолодело от предчувствия беды. В ночном походе отца скрывалось недоброе. Ему вспомнилось, как угрюм был вчера отец, как хмурил лицо, как яростно грозился. Да, тут что-то неладно. Но, может, он, Роберт, еще успеет предупредить возможное несчастье? Лауре говорить незачем. Она ничем не сможет помочь.
Роберт торопливо оделся, запахнулся в теплое пальто и, схватив шляпу и палку, бросился вслед за отцом.
Ветер на деревенской улице бушевал с такой силой, что Роберту пришлось идти пригнувшись, чтобы его не сбило с ног. В переулке, куда свернул Роберт, было тише. С одной стороны его защищали высокий берег реки и живая изгородь. Но дорога была покрыта грязью и сверху непрерывно хлестал дождь. Нигде не было видно ни одной живой души. Но Роберту незачем было искать прохожих, чтобы справиться об отце. Он знал, куда направился отец, как если бы видел это собственными глазами.
Железные ворота ограды нового дома были полуоткрыты, и Роберт, не останавливаясь, быстро зашагал по аллее среди елей, с которых брызгали капли дождя. Зачем пошел сюда отец, с какой целью? Только чтоб высмотреть, подкараулить что-нибудь, или он ищет Рафлза Хоу, хочет высказать ему свою обиду на него? А может быть, более темный, более злой умысел скрывается за этим загадочным исчезновением из дому среди ночи? Роберт вдруг вспомнил о ремне для правки бритвы на подоконнике отцовской спальни и весь похолодел от ужаса. Зачем понадобилась старику бритва?
Роберт почти бежал, пока не очутился у подъезда.
Слава богу! В доме все тихо. Роберт стоял у двери, напряженно вслушиваясь в тишину. Нигде ни звука, только шум ветра и дождя. Где же отец? Если он задумал проникнуть в дом, то уж во всяком случае не через окно. Ведь старик слышал, как Рафлз Хоу рассказывал, какие он принял меры предосторожности от грабителей. И вдруг Роберта как громом ударило. А то ничем не защищенное окно! Хоу был так неосторожен, что упомянул о нем в присутствии старика. Среднее окно лаборатории! Если он, Роберт, отлично помнит про него, то уж и отец, конечно, не забыл! Да, здесь таится опасность!
Едва Роберт завернул за угол здания, как убедился, что догадки его имели основание. В лаборатории горел свет, и в темноте ночи три широких окна выделялись яркими серебряными четырехугольниками. Среднее окно было раскрыто, и Роберт в то же мгновение увидел, как темная фигура с ухватками обезьяны вспрыгнула на подоконник) и исчезла внутри комнаты. Лишь на секунду мелькнули очертания фигуры на фоне яркого света, но этого было достаточно, чтобы Роберт узнал отца. Роберт на цыпочках подобрался к окну и заглянул внутрь.
Глазам его представилось дикое зрелище.
На стеклянном столе лежало несколько слитков золота, очевидно произведенного накануне вечером, но еще не перенесенного в хранилище. И на эти слитки золота старик кинулся, как на свою законную добычу. Он лег грудью поперек стола, обхватив руками золотые бруски, прижимаясь к ним щекой, напевая и бормоча про себя. В резком ярком свете среди огромных аппаратов, странных механизмов и множества проводов эта маленькая темная фигура, жадно вцепившаяся в слитки золота, являла собой мрачное и в то же время жалкое зрелище.
Минут пять Роберт стоял в темноте под дождем, не отрывая глаз от окна, а отец все продолжал лежать неподвижно, лишь крепче прижимаясь к золоту и поглаживая его костлявыми руками. Роберт все еще не решался, что предпринять, как вдруг увидел нечто, заставившее его издать возглас удивления, тут же заглушённый завыванием ветра.
В углу комнаты стоял Рафлз Хоу. Роберт не понимал, каким образом он там очутился, он готов был поклясться, что за минуту перед тем угол был пуст. Рафлз Хоу стоял молча. На нем был накинут длинный темный халат. Он стоял, скрестив на груди руки, на бледном лице его застыла горькая усмешка. Старик Мак-Интайр, очевидно, тоже увидел его. Он выкрикнул проклятие и еще теснее обхватил свое сокровище, искоса бросая на хозяина дома злобный, бегающий взгляд.
– Вот до чего, наконец, дошло! – произнес Рафлз Хоу, делая шаг вперед. – Пасть так низко, прокрасться в мой дом ночью, как мелкий вор! Вы знали, что окно это незаперто. Я помню, что говорил об этом в вашем присутствии, но я не сказал, что у меня есть способы, которые предупреждают меня, если ко мне заберется грабитель. Но чтобы этим грабителем оказались вы!..
Старый фабрикант оружия не делал попытки оправдаться. Он бормотал про себя ругательства и все цеплялся за золото.
– Я люблю вашу дочь, – продолжал Рафлз Хоу, – и ради нее не дам вас арестовать. Я сохраню в танце ваш отвратительный, позорный поступок. Никто не узнает, что произошло сегодня ночью. Я не стану, повторяю, будить слуг и звать полицию. Но вы должны сейчас же, не медля ни минуты, покинуть мой дом. Больше мне сказать вам нечего. Уходите тем же путем, каким вы проникли сюда.
Он шагнул вперед и протянул руку, чтобы оттащить старика от золота, но тот неожиданно сунул руку в карман пальто и с криком ярости бросился на алхимика. Так внезапно и с такой силой было сделано нападение, что Рафлз Хоу не успел защититься. Костлявые пальцы сжали ему горло, в воздухе сверкнуло лезвие бритвы. По счастью, бритва, опускаясь, задела за один из бесчисленных проводов, протянутых по всей лаборатории, и, вырвавшись из рук старика, со звоном упала на каменный пол. Но и лишившись оружия, старик был все же опасен. Не произнося ни звука, с какой-то нечеловеческой силой он кидался на Рафлза Хоу, вынуждая его отступать, пока оба они не наткнулись на скамью и не упали через нее. Мак-Интайр оказался над Рафлзом Хоу. Он сжал алхимику горло, и тому пришлось бы плохо, если бы Роберт не вскочил в окно и не оттащил отца в сторону. Вместе с Хоу они повалили старика на пол и скрутили ему руки. На него было жутко смотреть. Лицо его дергалось от конвульсий, глаза вылезли из орбит, губы покрылись белой пеной.
Хоу оперся о стол, прижимая рукой левый бок.
– Роберт? – он еле дышал. – Вы видели? Какой ужас!.. Но как вы здесь очутились?
– Я шел следом за отцом. Я слышал, как он уходил из дому.
– Он пришел, чтобы ограбить. И готов был убить меня. Но он безумец, совершенный, полный безумец!
В том не было сомнения. Старик приподнялся и внезапно разразился хриплым смехом. Он раскачивался из стороны в сторону, поглядывая то на Рафлза Хоу, то на сына хитрыми, сверкающими глазками. Им обоим стало ясно, что ум старика помутился от непрестанных навязчивых мыслей о богатстве. Они поняли, что перед ними маньяк. Его жуткая, беспричинная веселость была еще страшнее его ярости.
– Что нам с ним делать? – спросил Хоу. – Его нельзя вернуть домой. Это будет страшным ударом для Лауры.
– Необходимо пригласить врачей. Нельзя ли оставить его здесь до утра? Если мы возьмем его домой, по дороге может кто-нибудь встретиться, и тогда нельзя будет избежать огласки.
– Понимаю. Мы переведем его в комнату с пробковыми стенами. Там он не причинит вреда ни себе, ни другим. Знаете, я пережил настоящее душевное потрясение. Но теперь мне лучше. Возьмем его – вы за одну, я за другую руку.
Наполовину ведя, наполовину волоча по полу, они кое-как увели старика из лаборатории и поместили на ночь в надежном месте. В пять часов утра Роберт отправился в двуколке за врачами, а Рафлз Хоу все шагал по своим царственным покоям. С лица его не сходило выражение озабоченности, сердце сжималось тоской.

Глава XIV. ЗЛО РАСТЕТ


Лаура, очевидно, не сочла большим горем, что отца неожиданно увезли из дома. Ей ничего не сказали о том, при каких обстоятельствах его взяли. Просто Роберт за завтраком сообщил сестре, что счел благоразумным поступить по совету врачей и поместил отца на некоторое время в надежное место под надзор. Она и сама часто говорила, что странности отца, его причуды становятся все заметнее, поэтому новость эта не могла показаться ей слишком неожиданной. Во всяком случае, это не уменьшило ее аппетит во время завтрака и не заставило прекратить оживленную болтовню о приготовлениях к свадьбе.
Но на Рафлза Хоу все происшедшее подействовало совсем иначе. Случай этот потряс его до глубины души. Он всегда страшился того, что деньги его могут привести кого-нибудь на путь погибели, а тут, прямо у него на глазах, они привели к преступлению и безумию. Напрасно пытался он успокоиться, убеждая себя, что приступ безумия Мак-Интайра объясняется иными, давнишними причинами и не имеет никакого отношения ни к нему, Рафлзу Хоу, ни к его богатству. Он старался припомнить, каким он впервые увидел старика: ворчлив, неумен, но явной порочности в нем заметно не было. Но неделя за неделей в нем происходили перемены. Начались жадные взгляды исподтишка, намеки, недомолвки, и, наконец, все это завершилось настоящей попыткой кражи. Совершенно очевидно, что все эти проявления – звенья одной цепи, неизбежно приведшей к роковой встрече в лаборатории. Золото его, вместо того чтобы, как он мечтал, стать благом, породило зло и преступление.
Рано утром к нему зашел мистер Спердинг, викарий. До его слуха уже дошли печальные вести о старом Мак-Интайре. Хоу отрадно было поговорить с викарием. Свежий, бодрый вид старика служил приятным контрастом мрачному виду самого Хоу.
– Ах, ах! – огорчался викарий. – Какое несчастье, поистине несчастье! Помутнение рассудка, вы говорите, и нет надежды на выздоровление? Боже мой, боже мой!.. Да я и сам замечал в нем перемену за последние несколько недель. У него был такой вид, словно он что-то задумал. А как Роберт Мак-Интайр?
– С ним все благополучно. Он был у меня утром, когда с отцом случился припадок.
– В молодом человеке тоже есть перемены. Я вижу, что он уже не тот, что прежде. Вы простите меня, мистер Хоу, если я позволю себе подать вам совет. По возрасту я гожусь вам в отцы. Вы очень состоятельный человек, и вы благородно поступаете с вашим богатством. Да, сэр, благородно. Не думаю, чтоб из тысячи нашелся один, кто поступил бы на вашем месте так же, как вы. Но не кажется ли вам иногда, что деньги ваши оказывают дурное влияние на окружающих?
– Я иногда боюсь, что да.
– Оставим старого Мак-Интайра. Его как пример брать не следует. Но Роберт! Прежде он с жаром отдавался своему делу, прежде он так любил свое искусство! Ведь и при встрече с вами его первые же слова были о новых замыслах, о том, как подвигается очередная его картина. У него были хорошее честолюбие, энергия, независимость. Теперь он ничего не делает, Я знаю наверное, что вот уже два месяца, как он не брал кисти в руки. Из трудолюбивого художника он стал лентяем и, что еще хуже, прихлебателем. Простите, что я говорю вам это так прямо.
Рафлз Хоу молчал. Он; только жестом отчаяния заломил руки.
– Также и некоторые из наших деревенских жителей, – продолжал мистер Сперлинг. – Ваша щедрость к ним была, может быть, необдуманна. Многие нравственно распустились, утратили чувство достоинства. Вот, например, старик Блэкстон. У него ветром сорвало крышу с сарая. Он всегда был человеком деятельным, энергичным. Случись это три месяца тому назад, он взял бы лестницу и за два дня починил бы крышу. А теперь он сидит, вертит пальцами да пишет вам письма, потому что знает, стоит вам только узнать, и вы окажете ему помощь. Так же и старик Элвари. Правда, он всегда был бедняком, но все-таки он трудился и не впадал в полную нищету. Теперь он палец о палец не хочет ударить, только ходит и болтает языком с утра до вечера. И, что хуже всего, ваша щедрость вредит не только тем, кому вы оказали денежную поддержку; она сбивает с пути и тех, кто от вас ничего не получил. Они чувствуют себя несправедливо обиженными, обойденными, как будто другие получили то, на что и они имеют равное право. Дело дошло до того, что я счел своим долгом обратиться к вам. Для меня самого это урок. Я часто порицал своих прихожан за скупость, и мне как-то странно упрекать того, кто излишне щедр. Это благородный недостаток.
– Крайне признателен вам за то, что вы все это мне рассказали, – ответил Рафлз Хоу, пожимая руку викарию. – Впредь я буду поступать осторожнее.
Пока не ушел посетитель, лицо Рафлза Хоу хранило внешнее спокойствие и неподвижность. И только придя к себе, в свою скромную комнату, Рафлз Хоу бросился на постель, зарылся лицом в подушку и из груди его вырвались рыдания. Из всех живущих в Англии этот самый богатый человек был самым несчастным. Как поступить ему, куда направить ниспосланную судьбой силу? Добрые его намерения приносят такие горькие плоды! Как будто все его идеи, все планы заражены какою-то болезнью, и все вокруг подпадают под ее воздействие. Благотворительность, которую он так тщательно обдумывал, как будто пропитала отравой все окрестные поселения. И если результаты в малом так плачевны, чего же ждать от грандиозных проектов? Если он не может уплатить грошового долга простого фермера, не нарушая великих законов, лежащих в основе устройства общества, как смеет он рассчитывать обогатить сокровищницы наций, вмешиваясь в сложную систему торговли или пытаясь принять на себя заботу о материальном благополучии сотен тысяч человек?
Трепет охватил его, когда перед ним вдруг, как в тумане, предстали все эти проблемы. Что, если он совершит такие ошибки, каких не исправить никакими деньгами? Путь, предопределенный человеку, не прямой путь, а он, полуслепое создание, хочет изменить этот путь, пытается повести человечество куда-то в сторону. Удастся ли ему стать благодетелем человечества, не окажется ли он величайшим врагом его?
Вскоре, однако, внутреннее смятение его несколько улеглось. Он умыл разгоряченное лицо, пылающий лоб. В конце концов неужели нет поприща, где можно привести пользу равно всем? Надо переделывать не столько природу, сколько жизнь человека. Не провидение же распорядилось, чтобы люди, жили впроголодь, в тесноте, в жалких трущобах! Людская порочность – результат искусственно созданных условий, которые можно исправить искусственными же мерами. Может, ему посчастливится все же довести до конца свои планы и мир станет лучше благодаря его, Рафлза Хоу, открытию? Неверно, что он только сеет зло, обрекает на гибель тех, с кем сталкивается. Лаура, например. Кто ближе к нему, чем она? А Лаура, во всяком случае, не стала хуже от знакомства с ним. Надо пойти к ней сейчас же, повидать ее. Как отрадно услышать ее голос, получить от нее слова сочувствия в этот тяжкий для него час!
Непогода утихла. Дул мягкий ветер, и в воздухе чувствовалось дыхание близкой весны. Рафлз Хоу вдохнул душистый запах елей. Перед ним расстилались широкие просторы, вдали виднелись усадьбы фермеров, красные кирпичные домики Утреннее солнце бросало косые лучи на серые крыши и на стекла окон. Сердце Рафлза Хоу тянулось к людям с их постоянными тревогами, огорчениями, с их стремлениями и надеждами, с их убивающими душу заботами. Как подойти к людям? Как облегчить им жизнь и не оборвать их жизненных стремлений? Все яснее видел он, что очищение души идет через горести, а жизнь без стремления к совершенствованию бесцельна.
Лаура сидела одна в гостиной. Роберт ушел завершить некоторые формальности в связи с болезнью отца. Лаура вскочила на ноги, увидев жениха, и с милой девичьей грацией подбежала к нему.
– Ах, Рафлз, – воскликнула она, – я знала, что вы придете! Но как ужасна эта история с папой!
– Не огорчайтесь, дорогая, – ответил он мягко. – Может оказаться, что в конце концов с ним дело обстоит не так уж серьезно.
– Но все произошло, когда я еще спала. Я обо всем узнала только за завтраком. Очевидно, они пошли к вам очень рано.
– Да, они пришли в довольно ранний час.
– Что с вами, Рафлз? – спросила Лаура, посмотрев ему в лицо. – У вас такой печальный и утомленный вид.
– Я сегодня немного грустно настроен. Дело в том, что сегодня у меня была долгая беседа с мистером Сперлингом.
Лаура вздрогнула, губы у нее побелели. Долгая беседа с мистером Сперлингом? Неужели он выдал ее?
– Вот как! – только и могла она выговорить.
– Он рассказал мне, что благотворительность моя причинила больше вреда, чем пользы, и даже, что я оказываю дурное влияние на всех, с кем сталкиваюсь. Он дал мне понять это в самой деликатной форме, но смысл его слов был именно таков.
– И только-то? – Лаура облегченно вздохнула. – Не обращайте внимания на то, что говорит мистер Сперлинг. Ведь это сущий абсурд! Можно назвать десятки людей, которые без вашей поддержки давно бы разорились, их просто выгнали бы из жилья. Как могли они стать хуже оттого, что узнали вас? Меня поражает, что мистер Сперлинг мог придумать такой вздор.
– Как подвигается картина Роберта?
– О, брат что-то разленился. Он давно не прикасался к работе. Но почему вы спрашиваете? Опять у вас морщинка на лбу! Сейчас же разгладьте ее, сэр!
Своей белой ручкой она разгладила ему морщинку.
– Во всяком случае, я знаю кое-кого, кто из-за меня не стал хуже, – сказал он, взглянув на Лауру. – Есть одна особа – она добра, чиста, преданна, она любила бы меня, если бы я был бедным клерком, с трудом зарабатывающим себе на пропитание. Ведь правда, Лаура, вы все равно любили бы меня?
– Глупый! Ну, конечно, любила бы!
– И все же, как это странно, что вы, единственная женщина, которую я когда-либо любил, ответили мне таким же чувством – чувством, свободным от корысти и расчета. Может, само провидение послало вас ко мне, чтобы я вновь обрел веру в людей. Как пусто было бы на свете без женской любви! Утром мне все казалось в таком мрачном свете, я кинулся к вам, к вашей любви, как к единственной своей опоре. Все остальное показалось мне нестойким, ненадежным. Все руководствуются низменными побуждениями. Только вам, только вам я верю!
– А я вам, дорогой Рафлз! Я не знала, что такое любовь, пока не встретилась с вами.
Она шагнула к нему, протянув руки. Глаза ее выражали любовь. Но тут же Рафлз Хоу увидел, что краска сбежала с ее лица, в глазах отразился ужас. Ее побледневшее, словно застывшее лицо смотрело в сторону двери. Рафлз стоял спиной к двери и не видел, что могло так взволновать Лауру.
– Гектор! – еле произнесла она пересохшими губами. Одно мгновение, и высокий, стройный, загорелый молодой человек вбежал в комнату и подхватил Лауру на руки, словно перышко.
– Дорогая моя! – воскликнул он. – Я знал, что устрою тебе сюрприз. Я только что из Плимута, прибыл вечерним поездом. И у меня длинный отпуск и сколько угодно времени, чтоб успеть пожениться. Правда, чудесно, Лаура, дорогая?
Он кружил Лауру по комнате в состоянии полного восторга. Но тут он увидел незнакомого бледного человека, молча стоявшего в стороне. Гектор густо покраснел и неловко, по-матросски поклонился, все еще держа в руке холодную, неподвижную руку Лауры.
– Простите, сэр, я не заметил вас сразу, – сказал он. – Извините мое шумное поведение. Но если бы вы послужили во флоте, вы бы поняли, что такое стряхнуть с себя матросское обличье и почувствовать себя свободным человеком. Мисс Мак-Интайр подтвердит, что мы с ней знаем друг друга с детства и не позже чем через месяц поженимся.
Рафлз Хоу продолжал неподвижно стоять на месте. Он был потрясен, оглушен тем, что увидел и услышал. Лаура оттолкнула от себя Гектора и пыталась вырвать у него свою руку.
– Разве вы не получили моего письма в Гибралтаре? – спросила она.
– Я не попал в Гибралтар. Мы получили приказ вернуться из Мадейры в Англию. Эти умные головы в адмиралтействе способны каждые два часа менять приказы. Но какое значение имеет теперь это письмо, когда я сам здесь и могу говорить с тобой! Но ты не представила меня твоему другу.
– Одно слово, сэр, – произнес Рафлз Хоу трепещущим голосом. – Верно ли я вас понял? Я должен убедиться, что не ошибся. Вы обручены с мисс Мак-Интайр?
– Ну, разумеется! Я только что вернулся из четырехмесячного плавания и спешу обвенчаться, пока не придется снова сниматься с якоря.
– Четыре месяца! – едва выговорил Рафлз Хоу. – Я прибыл сюда ровно четыре месяца тому назад! Еще один вопрос: Роберт Мак-Интайр знает о вашей помолвке?
– Роберт? Ну как же! Я, когда уезжал, оставлял Лауру на его попечение. Но что случилось? Что с тобой, Лаура? Почему ты так бледна и молчишь? Боже, что с ним? Он теряет сознание!..
– Ничего, сейчас пройдет... – Рафлз Хоу дышал с трудом, опершись о косяк двери. Он был бел как бумага и держался рукой за сердце, словно его пронзила вдруг нестерпимая боль. Минуту он стоял, пошатываясь, как после удара, потом с невнятным криком повернулся и выбежал из комнаты.
– Вот бедняга, – сказал Гектор, с изумлением глядя ему вслед. – Его что-то потрясло. Но что все это значит, Лаура, объясни!
Лицо моряка потемнело, он плотно сжал губы.
Лаура не произносила ни слова, продолжая стоять на прежнем месте. Лицо ее было неподвижно, как маска. И вдруг она вырвалась от Гектора, бросилась на диван и, уткнув лицо в подушку, разразилась бурными рыданиями,
– Это значит, что ты погубил меня! – крикнула она. – Да, погубил, погубил! Почему ты не оставил меня в покое? Зачем явился, не предупредив? Еще бы несколько дней, и все было бы кончено. Неужели ты не получил моего письма?
– И что же было в этом письме? – спросил он холодно. Сложив руки на груди, он пристально смотрел на Лауру.
– Я писала, что ты свободен. Я люблю Рафлза Хоу и собиралась стать его женой. Но теперь все погибло! Я ненавижу тебя, Гектор, ненавижу! И буду ненавидеть всю жизнь! Ты встал между мной и моим счастьем. Оставь меня и никогда не переступай порога нашего дома!
– Это твое последнее слово, Лаура?
– Последнее слово, которое ты от меня слышишь.
– Тогда прощай. Я повидаюсь с отцом и немедленно вернусь в Плимут.
Он ждал с минуту в надежде, что она скажет ему еще что-нибудь, затем вышел из комнаты.

Глава XV. ПОСЛЕДНЯЯ ТАЙНА


Поздно вечером в дом к Мак-Интайрам громко постучали. Лаура весь день провела у себя в спальне, а Роберт в подавленном состоянии духа курил трубку у камина. Резкий, внезапный стук прервал его мысли. Роберт открыл дверь. На пороге стоял Джоуз, представительный дворецкий дома Рафлза Хоу. Лицо дворецкого выражало испуг. Он был без шапки, и при свете лампы видно было, как по его лысой голове стекают дождевые капли.
– Прошу вас, сэр, не будете ли вы так добры зайти к нам? – обратился он к Роберту. – Мы все очень опасаемся за нашего хозяина.
Роберт схватил шляпу и бросился бегом. Перепуганный дворецкий бежал рядом с ним, тяжело топая. Весь день был наполнен только волнениями и неприятностями. На сердце молодого художника лежала тяжесть, его томило предчувствие нового большого несчастья.
– Что же с вашим хозяином? – спросил он, наконец, переходя на более ровный шаг.
– Не знаем, сэр, но мы не можем достучаться к нему в лабораторию. Он не отвечает, и дверь заперта изнутри. Мы все напугались, сэр, в особенности потому, что он уж очень странно вел себя весь день.
– Странно вел себя?
– Да, сэр. Он вернулся утром с прогулки просто на себя не похож – ну, точно помешался. Говорит сам с собой и смотрит в одну точку. Жутко было смотреть на бедного мистера Хоу! Потом долго все ходил по коридорам и даже не взглянул на завтрак, а прошел прямо в музей. Собрал все драгоценности и унес их в лабораторию. С тех пор мы о нем ничего не знаем. Но слышно было, горн там у него все время горел и из трубы валил такой дым, как на фабрике в Бирмингеме. Когда наступила ночь, нам стала видна тень мистера Хоу за освещенным окном. Он работал прямо как одержимый, таскал что-то тяжелое. И обедать не захотел, все работал и работал не переставая. А теперь все стихло, и горн остыл, и дым из трубы не идет, а ответа от мистера Хоу мы никак не можем добиться. И мы, сэр, перепугались. Миллер побежал в полицию, а я вот к вам.
Они уже подошли к дому, и дворецкий умолк. У двери в лабораторию столпились лакеи и слуги, и только что прибывший полисмен смотрел в дверную скважину, стараясь заглянуть внутрь комнаты.
– Ключ повернут только наполовину, – сказал он. – Ничего не видно, видно только, что там есть свет.
– Пришел мистер Мак-Интайр! – закричали сразу несколько голосов, как только Роберт подошел к двери.
– Придется взломать дверь, сэр, – сказал полисмен. – Никак не можем добиться ответа, там что-то неладно.
Раза два-три они вместе налегли всей своей тяжестью на дверь, пока, наконец, послышался треск и замок сломался. Все прошли, толпясь, в узкий коридор. Дверь в лабораторию оказалась приоткрытой, и вот что они там увидели.
Посреди комнаты лежала огромная куча серой золы, высотой до середины стены. Возле нее была, другая, значительно меньшая кучка сверкающей пыли – она вся искрилась в лучах электрического света. Вокруг царил полный хаос: валялись черепки фарфора, разбитые бутылки, исковерканные инструменты, спутанные, изогнутые и перепачканные провода. И среди всего этого разрушения, откинувшись на спинку стула и крепко сжав на коленях руки, в спокойной позе человека, отдыхающего после трудной и успешно выполненной работы, сидел Рафлз Хоу, владелец этого дворца, самый богатый человек на свете. Лицо его покрывала смертельная бледность. Так непринужденна, так естественна была его лоза, так безмятежно выражение лица, что только когда его приподняли с кресла и коснулись холодных, окоченевших рук, все поняли, что Рафлз Хоу мертв.
Его понесли в комнату – медленно, благоговейно, ибо Рафлза Хоу любили все, кто ему служил. Роберт и полисмен остались в лаборатории. Словно во сне, Роберт бродил среди хаоса, ничего не понимая. На полу лежал тяжелый молот. Очевидно, этим молотом Рафлз Хоу и разбил аппаратуру, предварительно обратив с помощью электрических приборов все золото в протил. Сокровищница, так поразившая когда-то Роберта, теперь стала пустой комнатой с четырьмя голыми стенами, и сверкающая пыль на полу говорила о том, какая судьба постигла великолепную коллекцию драгоценных камней, составлявшую баснословное состояние. От машинного оборудования не осталось ни одной целой детали. Даже стеклянный изоляционный стол был расколот на три части. Непреклонная решимость чувствовалась во всем, что совершил Рафлз Хоу в тот день.

Вдруг Роберт вспомнил о секрете, спрятанном в шкатулке на дне окованного железом сундука. Ведь там сказано о последнем и самом важном звене процесса, раскрывающем тайну создания золота! Цел ли сундук? Задыхаясь и дрожа от волнения, Роберт открыл сундук и вытащил шкатулку слоновой кости. Она была заперта, но в замочной скважине торчал ключ. Роберт повернул ключ, откинул крышку. Там лежал белый лист бумаги и на нем стояло его, Роберта, имя. Дрожащими руками он развернул бумагу. Что сулит она ему? Жребий наследника богатств Эльдорадо? Или суждено ему всю жизнь оставаться бедным художником, всю жизнь бороться за кусок хлеба?
Записка была помечена числом этого дня и заключала следующее:
«Дорогой мой Роберт! Тайна моя умрет со мной. Не могу передать вам, как благодарю я небо за то, что удержался и не доверил вам весь секрет сполна, ибо я мог передать вам в наследство лишь горе как для вас самих, так и для других. Я сам не знал почти ни одной счастливой минуты с тех пор, как сделал свое открытие. Но я бы все стерпел, если бы чувствовал, что творю добро. Но, увы, все мои старания приводили к тому; что труженики становились бездельниками, довольные своей судьбой, – жадными тунеядцами, и – что хуже всего – чистые, благородные женщины – обманщицами и лицемерками. Если таковы плоды моих деяний в малом, то легко можно предположить, каковы будут результаты моих грандиозных планов. Все мечты моей жизни свелись к нулю. Лично меня вы больше не увидите. Я вернусь к занятиям наукой, которыми прежде была заполнена моя жизнь. Там, если я принесу и не много пользы, зато, по крайней мере, не принесу и вреда. Завещаю все оставшиеся в доме ценности распродать, вырученную сумму разделить среди благотворительных обществ Бирмингема. Я уеду сегодня же ночью, если почувствую себя физически крепче. Сегодня весь день меня беспокоит резкая боль в боку. Кажется, богатство столь же пагубно влияет на тело, как и на дух. Прощайте, Роберт, и пусть никогда на сердце у вас не будет так тяжело, как у меня сегодня.

Преданный вам Рафлз Хоу».


– Это самоубийство, сэр? Он покончил самоубийством? – добивался у Роберта полисмен, видя, что тот прячет записку в карман.
– Нет, – ответил Роберт, – я думаю, у него не выдержало сердце.
Итак, со всех чудес нового дома был сорван покров тайны. Резьба, золото, книги, картины – все пошло с торгов. И немало обездоленных горемык, никогда и не слыхавших о Рафлзе Хоу, пока тот был жив, стали благословлять его после его смерти. Дом купило какое-то предприятие и устроило там водолечебницу. Из тех, кто посещает ее в целях лечения или отдыха, найдется мало, кто знает странную историю, связанную с этим домом.
Злое влияние, которое богатство Хоу распространяло на всех окружающих, казалось, продолжалось и после его смерти. Старый Мак-Интайр все еще в психиатрическом лечебном заведении. Он собирает кусочки дерева и металла, принимая их за слитки золота. Роберт Мак-Интайр, всегда хмурый, раздражительный человек, неустанно повторяет один и тот же химический опыт, который ему никак не удается. Живопись он забросил и тратит все свои скудные доходы на химические и физические опыты, тщетно пытаясь найти утерянное звено. Сестра ведет его хозяйство. Это неразговорчивая, угрюмая женщина, но все еще красивая и величественная. Душа Лауры отравлена горечью. Последнее время, впрочем, она усиленно занялась благотворительностью и стала положительно незаменимой помощницей нового викария, – полагают, он может пожелать сохранить эти отношения навсегда. Так, во всяком случае, сплетничают в деревне, а в маленьком местечке такие пересуды всегда имеют основание. Что до Гектора Сперлинга, то он все еще во флоте и, по-видимому, следует мудрому отцовскому совету не думать о женитьбе, пока не получит чин капитана. Возможно, что среди всех, кто так или иначе соприкоснулся с золотом Рафлза Хоу, он оказался единственным, кто мог поблагодарить за это его владельца.




Примечание

  1. «Королева» - первая английская газета, посвященная исключительно вопросам мод, светским сплетням и т.п. (Прим. пер.)
  2. Ultima Thule (лат.) – предел. (Прим. пер.)



АРТУР КОНАН ДОЙЛ, ИЗБРАННЫЕ НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. - Молодая гвардия, 1957, (Библиотека научной фантастики и приключений), Художник О.Коровин.






Назад






Главная Попытка (сказки)
1999-2013
Артур Конан Дойл и его последователи