Наука и жизнь, 1984, # 9.
БЕСПРОИГРЫШНОЕ ПАРИ «Шерлок Холмс — это я». Артур Конан Дойл.
|
НЕОБЫЧНЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ
— Нет, нет и нет — воскликнул высокий человек с залысинами, вислыми усами и добрыми проницательными глазами. Звали его Артур Конан Дойл. Сегодня ему исполнилось сорок два года.
— Но послушайте же, сэр Артур, — взмолился другой участник спора, бледный мужчина с черной клиновидной бородкой и тонкими беспокойными пальцами. Он упорно не называл себя, а представился как Изобретатель. Одно это слово, написанное с большой буквы, стояло даже на его визитной карточке. Собственно говоря, поэтому Конан Дойл и согласился принять очередного посетителя. Теперь писатель сожалел, что впустил его к себе в дом. Изобретатель казался банальным поклонником Шерлока Холмса и умолял продолжать писать о Холмсе. Сэру Артуру подобные разговоры смертельно надоели, он хотел только, чтобы посетитель поскорее ушел и не омрачал ему день рождения. Между тем Изобретатель не унимался:
— Разве вы не видите, что другие ваши книги не так успешны, как рассказы и повести о Холмсе! Ни «Родни Стоун», ни «Изгнанники», ни другие исторические или фантастические романы и мечтать не могут об известности ваших произведений детективного жанра.
— Ну и пусть, — отмахнулся писатель. — Это еще не значит, что другие хуже.
— Конечно, нет, — поспешно согласился Изобретатель, — но поймите — люди ждут возвращения Холмса.
— Так ведь это низкопробная литература. Вы знаете, почему я начал писать о Шерлоке? Сидя в пустой приемной в ожидании пациентов, которые не шли к молодому, никому не известному врачу, я решил написать исторический роман. Но, смекнув, что на это у меня уйдет года два, не меньше, я понял, что умру с голоду, так и не увидев своей книги. Тогда я стал писать детективы...
— Что вам блестяще удалось, — вставил Изобретатель.
— Не льстите,— недовольно нахмурился Конан Дойл. — Разве вы не читали Эдгара По! Холмс — это же чуть приближенный к жизни Дюпен. Та же трубка, тот же аскетизм и даже сходный метод расследования. Я только и сделал, что назвал его дедуктивным. Потом не раз совесть грызла меня. В конце концов от одного имени Холмса меня стало мутить, как от паштета из гусиной печенки, которым я в детстве объелся.
— Согласитесь, — смягчился вдруг Изобретатель, поняв, что писатель волей-неволей прислушивается к его доводам. — У человека никогда не иссякнет потребность в чтении детектива.
— Пусть их сочиняют другие, — отрезал Конан Дойл.
— Но у других не получится так, как у вас. Возьмите современный детектив. Ни доктора Торндайка, ни Арсена Люпена нельзя поставить рядом с Шерлоком Холмсом.
— Тут вы правы, — согласился Конан Дойл, уминая в трубке табак. — Но через двадцать лет люди благополучно забудут и Люпена, и Торндайка, и моего Холмса.
— Вы ошибаетесь, сэр Артур. Вам удалось главное: создать личность, характер, достойный уважения. Вы и сами полюбили Холмса. В этом ваше счастье и горе. Вы единственный человек на земле, не прочитавший ни одной новеллы о Холмсе впервые. Вам не дано испытать волнения, которое испытываем мы, читатели, погружаясь в атмосферу загадок и тайн, которыми окутаны «дела», столь блестяще распутываемые Холмсом. Вам не дано все это, потому что Холмс — это вы сами. Ведь каждый детектив пишется с конца, не так ли! Садясь за очередной рассказ, вы уже знаете развязку. Но читатели платят вам за это сполна. Сколько вы получаете писем с просьбой о возрождении Холмса! Сотни!
— Тысячи, — буркнул Конан Дойл, но в его глазах Изобретатель прочитал что-то похожее на любопытство. Он бросился в атаку.
— Скажите, мистер Конан Дойл, — с улыбкой спросил он, — почему вы не позволили Уотсону опознать тело Холмса? Может быть, потому, что в глубине души сами не были уверены, что Холмс должен погибнуть и вы оставили и ему и себе лазейку — возможность его возвращения? Разве я не прав? Не может быть, чтобы за эти семь лет, которые Холмс покоится на дне Рейхенбахского водопада, у вас не возникало желания возродить его.
— Зачем возрождать, если лет через двадцать его все равно забудут, — повторил писатель.
Этих-то слов и ждал Изобретатель. И в ответ Конан Дойл услышал, очевидно, заранее заготовленную фразу.
— А если я сумею доказать вам, что Холмса не забудут и через столетие?
Сэр Артур громко расхохотался:
— Как вам это удастся! И сколько понадобится времени — век?
— Нет, хватит и десяти минут, — спокойно возразил Изобретатель и спросил: — Скажите, нет ли у вас хотя бы одного неопубликованного рассказа о знаменитом сыщике?
Наступила тишина. Изобретатель смотрел в глаза писателю и ждал, затаив дыхание. Наконец, сэр Артур отпер ящик стола и вынул небольшую красную папку.
— Рассказ есть, но я даже вам не позволю его прочитать, а тем более показать другим. Иначе издатели меня просто на куски разорвут.
— Я дам вам расписку в том, что ни один живущий сейчас человек его не увидит. Я готов заплатить любую неустойку, если нарушу свое обещание.
Только сейчас Конан Дойл понял всю нелепость ситуации:
— Вы всерьез хотите доказать мне, что Холмса будут помнить и через восемьдесят — сто лет? И считаете, что на это вам хватит менее четверти часа? Вы с ума сошли?
— Давайте заключим пари, — живо подхватил Изобретатель. — Если я сумею убедить вас в своей правоте, вы возрождаете Холмса. Если нет, — я берусь безвозмездно разбирать вашу почту.
«Этого еще недоставало, — подумал Конан Дойл. — Но надо же как-то отделаться от этого безумца».
— Хорошо, — согласился он. — Пишите расписку, но она останется у меня в обмен на рассказ, — и добавил, уже про себя: «Все равно никто не поверит, что рассказ мой».
Через несколько минут они скрепили расписку подписями.
— Итак, — произнес Конан Дойл, взглянув на часы, — сейчас 14.25 22 мая 1901 года. Если в 14.35 вы не представите мне веских доказательств того, что мой герой бессмертен, вам придется надеть бухгалтерские нарукавники.
— Уверен, этому не бывать, — усмехнулся в ответ Изобретатель и, пожав великому писателю руку, вышел из его кабинета.
Придя домой, Изобретатель не спеша разделся и раскрыл папку. Он не торопился, у него была уйма времени. Он даже не потрудился прочитать ее, лишь взглянул на название, удовлетворенно хмыкнул.
«Прекрасно. Как раз то, что мне нужно», — и пошел в лабораторию с папкой под мышкой.
Сейчас мы оставим на время наших героев и позволим читателю ознакомиться с этой рукописью. Вот она.
БАНКИР ИЗ УАЙТХИЛЛ-КОТТЕДЖА
Много воды утекло с тех пор,
как произошли события о которых я хочу рассказать, но известная деликатность
не позволяла мне коснуться их в своих записках. Однако сейчас можно предать
гласности случай, происшедший в Уайтхилл-Коттедже, который еще раз подтвердил
правильность избранного моим другом аналитического метода раскрытия
преступления. Это дело дорого мне еще и потому что в нем проявилось
благородство характера Холмса, и я с радостью берусь за перо.
Многим запомнился август 1891 года.
Стояли необыкновенно жаркие даже для такого времени года дни. Лето как будто
из последних сил боролось с наступлением осени и давно давало повод для
разговоров о капризах английской погоды.
Я исполнял обязанности врача,
обливаясь потом, и, надо сказать, очень обрадовался, когда однажды утром, сидя
за завтраком, получил записку от Холмса.
«Если вы не очень заняты, прощу вас
составить мне компанию в поездке в Уайтхилл. Поезд от Чаринг-Кросс в 11.45.
Ваш Холмс».
Жена,
заглянув через плечо в послание Холмса, сказала:
— Поезжай, дорогой. По-моему, прогулка
на свежем воздухе тебе не повредит.
— Я с радостью приму приглашение моего друга.
К счастью, в такую погоду никто не желает болеть, — ответил я с улыбкой.
Не прошло и
получаса, как я встретил Холмса у пригородной платформы вокзала. В сером
клетчатом пиджаке, кепке, с неизменной трубкой во рту он казался выше своих
шести футов. Мой друг приветливо протянул мне руку и улыбнулся:
— Добрый день, Уотсон. Прошу
вас в вагон. Поезд скоро отойдет. О билетах я уже позаботился.
Мы вошли в купе и заняли
свои места. Холмс сразу же открыл окно. Поезд тронулся.
— Зачем мы едем в Уайтхилл? —
спросил я.
— Сам еще не знаю,
— усмехнулся Холмс. — Правда, судя по этой телеграмме, которая пришла сегодня
утром, там случилось нечто серьезное.
Холмс достал из кармана лист желтой
бумаги. Послание было коротко:
ПРОШУ ВАС НЕМЕДЛЕННО ВЫЕХАТЬ В
УАЙТХИЛЛ-КОТТЕДЖ ВСЕ РАСХОДЫ БУДУТ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ОПЛАЧЕНЫ -КВИНФОРД-
— Не тот ли это банкир,
Сайрус Квинфорд, глава «Квинфорд Вест Бэнк»? — спросил я.
— Вы правы, мой друг. Я уже навел
справки. Сайрус Квинфорд, американец по происхождению, уже более десяти лет
живет в Англии. Говорят, он вышел из бедняков, но напал на золотую жилу в
Калифорнии, обратил золото в деньги и основал совместную англо-американскую
банковскую контору, взяв в компаньоны наших соотечественников Джеймса Лайтера и Годфри
Герберта. Квинфорд действительно живет в Уайтхилле, в имении Уайтхилл-Коттедж.
Между тем мы уже подъезжали. Поезд
застучал на стрелках, показались кирпичные крыши маленькой железнодорожной станции.
— Держу пари, Уотсон, нас уже ждут.
— Холмс указал на молодого человека, одетого в легкий светлый костюм и
соломенную шляпу. Он беспокойно шагал взад и вперед по платформе, сжимая в
руках толстую трость с металлическим набалдашником. Не успели мы выйти из
вагона, как он со всех ног бросился к моему другу.
— Наконец-то, мистер Холмс. С вашей
стороны было очень любезно дать мне ответную телеграмму. Какое несчастье! — в
отчаянии воскликнул он, взмахнув тростью. Черты его правильного лица,
обрамленного светлыми волосами, были бы красивы, если бы их не искажало
выражение горя и смятения. — Простите, я не представился, — сказал молодой
человек, сжимая руку Холмса. — Уолтер Квинфорд, сын покойного...
В его голубых глазах вспыхнули слезы.
— О, мистер Холмс, мой отец... он
убит, и я не могу оправиться от потрясения.
Холмс какое-то время молчал, давая
Уолтеру возможность взять себя в руки, а потом представил ему меня. Мы сели в
экипаж и помчались в сторону от станции.
Вскоре пролетка доставила нас к
большому двухэтажному дому с мезонином.
— Прошу вас наверх, в комнату
отца, — тихо сказал Уолтер. Его слова как будто пробудили меня ото сна, только сейчас
я понял, что вся дорога прошла в молчании.
Мы вошли в дом. Передо мной открылся
холл с камином, с высоким потолком. Сюда выходили двери обоих этажей, с
середины антресолей спускалась лестница, по ней мы и поднялись. Уолтер открыл
дверь, выходящую прямо на лестничный пролет.
Невозможно привыкнуть к убийствам.
Тяжелое чувство охватило меня, когда я вошел в комнату. За небольшим
письменным столом спиной к нам сидел человек. Голова его беспомощно упала на
лежащие на столе листы бумаги. Они были забрызганы кровью из раны на затылке.
Правая рука покойного сжимала чистый лист, а левая, соскользнув со стола,
почти касалась пола. Лицо человека, чуть прикрытое упавшими на лоб длинными
волосами, неуловимо напоминало стоявшего в комнате Уолтера.
Холмс подошел к столу.
— Пуля прошла навылет, —
заметил он. Приблизившись, я заметил на лбу убитого вторую рану.
— Она застряла в оконной раме,
— продолжал мой друг, указав на отверстие в окне, у которого стоял стол.
— Постойте,
постойте, — вдруг возбужденно пробормотал Холмс. Он склонился над трупом,
стараясь смотреть по траектории полета пули, — Вот оно как! — пробормотал он и
нахмурился.
—
Скажите, мистер... — Холмс повернулся к Уолтеру, но вдруг остановился. Мой
взгляд последовал за его глазами, и я увидел, что юноша страшно побледнел,
силы изменили ему, и только стремительный бросок Холмса спас его от падения.
Мой друг усадил Уолтера в кресло, а я схватил со стола бутылку виски и влил
ему в рот несколько глотков прямо из горлышка. Румянец медленно возвратился на
лицо Уолтера Квинфорда, он открыл глаза.
— Прошу меня извинить, но находиться
здесь выше моих сил. Я спущусь вниз. О, бедный отец! — воскликнул он и,
пошатываясь, вышел из комнаты.
Я осмотрел кабинет. Справа и слева от
меня размещались шкафы с книгами в кожаных переплетах. На столе, среди бумаг,
многие из которых оказались банковскими счетами, стоял позолоченный письменный
прибор, небольшой серебряный поднос с хрустальной рюмкой и бутылкой виски,
вернувшей к жизни несчастного молодого человека.
Холмс был чем-то недоволен. В глазах
его не было того блеска, который говорил, что Холмс нащупал след,
— Пойдемте вниз, Уотсон, нас
ждет Уолтер Квинфорд, — сказал он наконец.
Квинфорд-младший был не один. Он сидел
в кресле у камина в обществе двух джентльменов и дамы. Увидев нас, Уолтер
встал и представил нам мистера Фредерика Лайтера, его жену Анну Лайтер и сэра
Джона Герберта.
— Эти
господа, — сказал Уолтер, — были свидетелями всего происшедшего.
— Да, да, мы к вашим
услугам, — подтвердил Герберт.
Легкий ленч был уже подан, но никто не
прикоснулся к еде.
— Мистер Квинфорд, — попросил
Холмс, — расскажите, что произошло здесь вчера.
К этому времени Уолтер совершенно овладел собой.
— Мой отец, — начал он довольно
спокойно, — пригласил к себе своих компаньонов — мистера Лайтера и сэра
Герберта на уик-энд. Задумывалась увеселительная прогулка за город. Вы
понимаете, мистер Холмс, — Уолтер попытался улыбнуться, — погода не
способствует тому, чтобы оставаться в городе.
Однако после обеда отношения между
компаньонами натянулись. Разговор незаметно перешел на дела. Но, должен
признаться, я не последовал по стопам моего бедного отца, ничего не понимаю в
делах и не могу вам точно описать подробности спора.
Взгляд Уолтера перешел на сидящих подле мужчин.
— Я понимаю, мистер Холмс, —
продолжил Фредерик Лайтер, — вас, конечно, интересуют подробности нашей беседы.
— Пожалуйста, говорите, мистер Лайтер,
— ответил мой друг.
—
Итак, речь пошла о том, чтобы вложить капитал нашего банка в нефтяные
разработки в Оклахоме. Вам, вероятно, известно, что мы с сэром Гербертом —
основные совладельцы капитала «Квинфорд Вест Бэнк». Это предложение было для
нас совершенно неожиданным, так как раньше наш банк подобными операциями не
занимался. Джон сказал, что это дело за пять минут не решишь, предложение
нужно тщательно обдумать, навести необходимые справки и вообще прощупать почву
под ногами. Но Квинфорд стоял на своем.
«Я уже многое узнал, — вскричал
он, распаляясь все больше и больше. — Дело явно выгодное, а вы не можете этого
понять!»
Мы, в свою
очередь, отнеслись к его словам настороженно и этим все испортили. Назревала
ссора. Тут вошел Уолтер. Он пытался успокоить отца, но тщетно. Сайрус заявил,
что немедленно вынет из нашего банка свой капитал. С этими словами он вышел из
комнаты, хлопнув дверью. Положение осложнилось. Если бы сэр Сайрус сдержал свое
слово, нам пришлось бы туго, ведь его капитал составляет около половины актива
банка. Нужно было обсудить создавшееся положение. Проводив Анну в спальню, я
спустился в холл. Уолтер все еще был в гостиной, а Джон тоже отвел жену к себе.
У Джейн разыгралась мигрень.
Мы поднялись
в мою комнату. Уолтер успокаивал нас, говоря, что отец вспыльчив и завтра все
забудется. Мы, хорошо зная сэра Сайруса, тоже склонялись к этой мысли.
Казалось, не все еще было потеряно, как вдруг... В соседней комнате раздался
выстрел! Первым опомнился Уолтер. С криком, что стреляли в кабинете отце, он
выбежал из комнаты. Через мгновение мы стояли на пороге кабинета сэра
Квинфорда, но было уже поздно. Через распахнутую дверь я увидел, что Сайрус
убит выстрелом в затылок. В кабинете пахло порохом, но кровь из раны уже не
текла: Сайрус Квинфорд был мертв.
На выстрел вбежали Анна и Джейн. Моя
жена была очень бледна, но, — не без гордости заметил Лайтер, — держалась на
ногах. С миссис Герберт при виде крови случился обморок, и Джон отнес ее в
спальню. С нами был и слуга Квинфорда — Годфри.
— Кстати, — прервал его
Холмс. — Как этот Годфри оказался там?
— Совершенно случайно, — вмешался
наконец сэр Герберт, до этого не сказавший ни единого слова. — Я встретил его,
когда провожал Джейн в спальню. Он нес поднос с бутылкой виски и хрустальным
бокалом. Сэра Сайруса часто мучила бессонница, и иногда на ночь он вместо
снотворного выпивал рюмку спиртного. Я был настолько возбужден, что попросил
налить и мне глоток. Годфри невозмутимо налил мне виски, а потом поставил
поднос на столик, вытер бокал перекинутым через плечо полотенцем и уже
направился в кабинет к сэру Квинфорду, как Джейн остановила его и попросила
принести из кухни лекарство от головной боли. Слуга молча поклонился и открыл
дверь кабинета хозяина, а мы прошли в спальню Джейн. Потом я узнал от нее, что
Годфри принес ей лекарство почти в тот самый момент, когда раздался выстрел, и
они вместе выбежали из кабинета...
— Простите, — перебил его
Холмс, — когда слуга открыл дверь, был ли мистер Квинфорд у себя?
Герберт удивленно посмотрел на него:
— Нет, Сайруса
не было. Он любил гулять по вечерам, а после такой сцены свежий воздух нужен
человеку как никогда.
— Вы сразу же спустились в гостиную?
— Да, как только затворил дверь
спальни. Я чуть не столкнулся с Фредериком, выходившим от жены, и мы вместе
спустились в гостиную следом за Уолтером.
— Когда вернулся мистер Квинфорд?
— Примерно
через четверть часа после того, как мы из гостиной перешли ко мне, — ответил
Лайтер. — Я уже говорил вам, мистер Холмс, моя комната расположена рядом с его
кабинетом. Мы слышали его шаги, затем скрипнула дверь кабинета. И через
несколько секунд раздался выстрел.
— Сколько времени прошло с момента
выстрела до того, как вы оказались на пороге кабинета?
— Две-три секунды, столько, сколько
нужно, чтобы открыть дверь и пройти то ничтожное расстояние, что отделяет
комнату Фредерика от кабинета Квинфорда.
— Не мог же убийца скрыться за это
время?! — воскликнул я.
— Вы совершенно правы, мистер Уотсон,
— ответил Герберт. — Это и ставит нас в тупик. Когда Сайрус вернулся, дом
заперли, окна закрыли, а преступнику хватило ничтожного времени, чтобы
исчезнуть без следа.
— Убийца, если он человек, всегда оставляет следы, — спокойно возразил Холмс.
— И наша задача — найти их, отделив главное от второстепенного. Один след он
уже оставил.
— Какой
же? — спросила миссис Анна. Я впервые услышал ее голос, и он приятно удивил
меня своей мягкостью и мелодичностью. — Простите, мистер Холмс, что я
перебиваю вас, но мне все еще кажется, что убийца разгуливает по дому,
подстерегает нас за каждым углом.
— Не волнуйтесь. — Взгляд Холмса
излучал успокоение и сочувствие. Мы невольно поддались влиянию сильного
характера моего друга.
— Итак, преступник оставил
свидетельство своего присутствия — сэра Квинфорда с пулей в затылке. Кстати,
есть ли в доме огнестрельное оружие? — обратился Холмс к Уолтеру.
— Нет, — твердо ответил
молодой человек. — Отец никогда не держал у себя револьвера, никогда не
охотился, поэтому у нас нет даже ружья.
— Боже мой! — воскликнул вдруг
Фредерик Лайтер и страшно побледнел. — Боже мой, мистер Холмс!
Он вскочил и со всех ног
бросился из гостиной. Мы в замешательстве поспешили за ним. Лайтер взбежал по
лестнице и отворил дверь своей комнаты. Он схватил стоявший в углу саквояж и
вытряхнул его содержимое на кровать. Вместе с рубашками и носовыми платками
оттуда выпал блестящий черный предмет. Это был небольшой револьвер. Холмс
поднял его и осмотрел барабан. Одного патрона недоставало.
— Для чего вы носите с собой
заряженный пистолет?
Лайтер обессиленно опустился в кресло.
— Видите ли, мистер Холмс, —
неуверенно начал он. — Я понимаю, мне трудно найти оправдание после того, что
случилось.
Несколько
дней назад, перед самым отъездом сюда, я должен был доставить крупную сумму
одному из наших клиентов. В таких случаях мы обычно не посылаем курьеров, а,
сохраняя сделку в тайне, доставляем деньги сами. Так безопаснее. Естественно,
я захватил с собой оружие и, возвратившись домой, переложил его в саквояж.
Совершенно забыв об этом, я не вспомнил о револьвере даже тогда, когда услышал
выстрел, и только после вашего вопроса вспомнил о нем. Но поймите, — с
отчаянием в голосе произнес Фредерик, — я не мог им воспользоваться: во время
убийства я был здесь, в этой комнате.
— Стреляли, к сожалению, из вашего
револьвера. Ведь в саквояж вы положили его с полным барабаном, верно? — Лайтер
устало кивнул. — Скажите, — продолжил Холмс, — знал ли кто-нибудь, что у
вас с собой оружие?
—
Никто, конечно, никто. Я и сам забыл об этом.
— Дело оказалось серьезнее, чем я
предполагал, — произнес Холмс, встал и медленно направился к двери.
К нам бросилась миссис Анна.
Сжав руку Холмса в своих ладонях, она воскликнула:
— Неужели вы подозреваете моего мужа?
— В ее глазах было отчаяние.
— Простите, сударыня, — с поклоном
ответил мой друг и разжал ее пальцы, — моя обязанность подозревать всех,
поскольку я приглашен сюда, чтобы раскрыть эту тайну. Извините, мадам. — И
Холмс повернулся к сэру Джону:
— Могу я поговорить с вашей женой?
— Конечно,
мистер Холмс, если это необходимо. Я провожу вас.
Джейн Герберт полулежала на подушках.
Она была бледна, но бледность ее лишь подчеркивала красоту больших карих глаз,
черных изогнутых бровей и каштановых волос, рассыпавшихся по подушке.
— Прошу вас, садитесь,
джентльмены, — негромко произнесла она, указав изящной рукой на кресла.
— Леди Джейн, дело, как вы
сами понимаете, очень серьезно, — начал Холмс, — поэтому я и беспокою вас
сейчас. Вы позволите задать вам несколько вопросов?
— Прошу вас, — ответила она,
стараясь превозмочь свою слабость.
— Расскажите, пожалуйста, что вы
делали вчера, начиная приблизительно от обеда и до того, как услышали выстрел.
— Об этом
нелегко говорить. Отношения между моим мужем и Сайрусом Квинфордом стали
накаляться сразу после обеда, когда они заговорили о делах. Из их довольно
резкого спора, в котором участвовал и мистер Лайтер, я поняла, что покойный
Квинфорд решил оставить нас без своего покровительства. Это ужасно, мистер
Холмс. Нам грозило бы неминуемое разорение. Я так разволновалась, что
попросила Джона проводить меня в спальню. С самого утра я страдала мигренью, а
в тот момент чувствовала себя совершенно разбитой и поэтому попросила у
Годфри, которого встретила на лестнице, что-нибудь от головной боли.
— Почему вы обратились за
помощью именно к нему?
По лицу женщины пробежало легкое
облачко смущения.
—
Просто сегодня утром я заходила на кухню приготовить кофе мужу. Он пьет кофе,
сваренный по особому рецепту, который знаю только я. Слуга готовил завтрак. Я
пожаловалась ему на головную боль. Он предложил мне выпить какой-то порошок, и
я сразу почувствовала себя гораздо лучше. Поэтому вечером я обратилась к нему
за помощью, и Годфри вернулся с лекарством. Не успел он войти в комнату, как
раздался выстрел. Мы выбежали в коридор и... — Она покраснела. — Это было так
страшно, что силы изменили мне. Я пришла в себя уже в спальне. У изголовья
стоял Джон. Но я, признаться, ничего не воспринимала — перед глазами стояла
эта ужасная картина.
— Скажите, пожалуйста, миссис Герберт, — Холмс старался говорить как можно
мягче, — выходя из комнаты, вы не заметили человека, бегущего вниз по
лестнице?
— Не знаю,
— неуверенно ответила она. — Впрочем, я больше интересовалась кабинетом сэра
Квинфорда, чем лестницей. Но на ступеньках стояли Джон и мистер Лайтер, они не
дали бы убийце убежать.
— Они тоже никого не
видели, — сказал я.
Джейн Герберт
покачала головой, как бы давая понять, что ничем больше не может нам помочь.
Мы откланялись и спустились в холл. У камина сидел Уолтер и нервно курил
сигару. При виде нас он встал и направился к моему другу.
— Ну как, мистер Холмс, что-нибудь
прояснилось? — спросил он, но вместо ответа Холмс жестом пригласил его сесть.
— Прежде чем
высказывать на этот счет свое мнение, я хотел бы услышать ваше, — сказал он,
рассеянно разглядывая фарфоровую собачку на мраморной полке по соседству со
старинными серебряными часами. — Что вы можете сказать о последних днях сэра
Квинфорда? — Холмс намеренно не сказал «отца», стараясь не ранить сына. —
Может быть, в его действиях было что-то особенное, чего вы раньше не замечали?
— Трудно
сказать. Все шло, в общем, как обычно, правда, мне показалось, что отец стал
более деятельным, говорил об успехах в финансовых делах... — Уолтер замолчал,
вопросительно глядя на Холмса.
— Не получал ли ваш отец какого-нибудь
письма, не было ли случая, резко изменившего его поведение?
— Постойте, постойте... —
воскликнул Уолтер. — Однажды отец пригласил к себе сэра Эндрю Сэндерсона, нашего старого
знакомого. По профессии он стряпчий, был шафером на свадьбе отца, словом,
большой друг нашей семьи. Отец долго разговаривал с ним у себя в кабинете. О
чем шла речь, я не знаю, но после этого разговора он показался мне более
сосредоточенным и молчаливым, чем обычно.
Глаза Холмса заблестели.
— Как найти мистера
Сэндерсона? — оживленно спросил он.
— Сэр Эндрю живет в соседнем доме, на
двери большая медная табличка. Если хотите, я вас провожу, — с готовностью
откликнулся Уолтер.
— Нет, нет, спасибо, не утруждайте
себя, — пробормотал Холмс и поспешно направился к выходу.
До соседнего дома оказалось не менее
четверти часа ходьбы, но прогулка по небольшой дубовой роще, отделявшей усадьбу Квинфорда
от дома Сэндерсона, была очаровательна.
Наконец, мы подошли к небольшому коттеджу. Медная табличка на дверях гласила;
«Эндрю Джордж Сэндерсон, эсквайр».
Дверь открыла пожилая экономка. Холмс
подал ей свою визитную карточку, и вскоре мистер Сэндерсон вышел нам навстречу.
Это был невысокий полный человек с
большими залысинами, светлыми приветливыми глазами и радушной улыбкой.
— Прошу ко мне, — крепко
пожав нам руки, он провел нас в кабинет и указал на кресла.
— Зачем вам,
многоуважаемый Шерлок Холмс, понадобился скромный служитель закона?
— Я выясняю обстоятельства
смерти сэра Сайруса Квинфорда.
— Как, Сайрус умер? — Руки
толстяка безжизненно опустились. Он с трудом перевел дыхание. — Не может быть.
— Он убит сегодня ночью
выстрелом из револьвера, — сообщил Холмс, — и я просил бы вас рассказать о
вашей последней встрече с покойным.
— С покойным? Да, да, с покойным,
— устало повторил Сэндерсон. Он выпил стакан воды, отдышался и продолжал:
— Последний раз я виделся с
ним около десяти дней назад. Сайрус пригласил меня на обед. Мы с ним были
друзья, немало времени провели в застольных беседах, но в тот раз речь шла о
деле. Сайрус хотел составить какой-то хитрый документ и, что самое любопытное,
не раскрывал своих карт, хотя обычно бывал со мной откровенен. Мы беседовали
довольно долго, но я так и не понял, какого совета он хотел от меня. Я ушел,
несколько обиженный недоверием друга.
— Я хотел бы узнать подробнее об этом
таинственном документе, — сказал Холмс.
Сэндерсон снял пенсне и протер его
носовым платком, близоруко прищурившись.
— Поймите, мистер Холмс, я ведь уже
сказал вам, что и сам точно не знаю его содержания, тем более что тогда текст
не был составлен, — развел руками сэр Эндрю. — Это должно было быть не
завещание, не договор, а, наоборот, документ, опровергающий содержание
какого-то договора или контракта. У меня сложилось впечатление, что Сайрус
заключил сделку, условия которой его не устраивали, и он хотел бы освободиться
от них, не заплатив неустойки. Если бы он открылся мне, я, возможно, помог бы
ему, но, не зная обстоятельств дела, я был просто бессилен.
Мы откланялись.
Все эти бесконечные беседы совершенно
не оставили мне времени для размышлений, и теперь, возвращаясь от стряпчего, я
пытался осмыслить все происшедшее.
По правде говоря, я не находил ответа
ни на один из вопросов, а озабоченный вид Холмса мешал мне задать их ему. Но
все получилось само собой. Холмс раскурил трубку и вдруг обратился ко мне:
— Друг мой, что,
на ваш взгляд, самое загадочное в этом преступлении? — Он улыбался одними
губами, глаза оставались серьезными.
Воодушевленный таким началом, я
высказал наконец мысль, мучившую меня весь день:
— Как убийце удалось скрыться? У него
было лишь несколько секунд, а он сумел спрятаться так, что его никто не заметил.
Ответ Холмса поразил меня.
— Нет,
дорогой Уотсон, собака зарыта не здесь, — он многозначительно посмотрел на
меня. — Дело в том, что Сайруса Квинфорда убили довольно странно. Пуля вошла в
затылок и вышла в верхней части лба у самых волос. От обычного выстрела рана
находилась бы около глаза или носа.
— Не хотите ли вы сказать, что
стреляли снизу вверх? — ошеломленно спросил я.
— Сначала и у меня создалось
впечатление, что убийца очень маленького роста. Но неужели он настолько мал,
что даже ниже сидящего за столом Квинфорда?
— Возможно, — предположил я, — в него
стреляли, держа револьвер у самого пола.
— Вы хотите сказать, что преступник
подкрался к жертве на четвереньках? — рассмеялся Холмс. — Нет, это совершенно
невозможно. И вот почему. Пуля застряла в раме почти точно на линии,
соединяющей входное и выходное отверстия раны. Значит, стреляли с нормальной
высоты, просто мистер Квинфорд в тот момент низко наклонился.
— Так что же в этом удивительного?
Мистер Сайрус разглядывал какие-нибудь бумаги и нагнулся к столу.
— В том-то и дело, что ему
нечего было разглядывать. Ни один документ на столе не лежит так, как если бы
его читали. Кроме того, время для чтения было самое неподходящее. Все это
натолкнуло меня на мысль, что Сайрус Квинфорд, возможно, задремал в своем
кресле, и я хотел спросить Уолтера, не имел ли его отец привычки засыпать
сидя. А потом мистер Герберт сказал, что Квинфорд страдал бессонницей. Именно
он, если помните, встретил на лестнице слугу. Тот нес виски, которое, по
словам сэра Джона, покойный употреблял вместо снотворного... — Холмс
неожиданно остановился, оборвав фразу.
— Уотсон, — воскликнул он, схватив
меня за руку, — сейчас же идемте к слуге Квинфорда.
Мы почти бегом добрались до
Уайтхилл-Коттеджа. Дверь отворил Уолтер. Выражение тревоги, написанное на его
лице, сменилось удивлением, когда он увидел наши раскрасневшиеся лица.
— Мистер Квинфорд, —
поспешно сказал Холмс, снимая кепку, — я хотел бы задать несколько вопросов
вашему слуге.
—
Годфри? — переспросил Уолтер — Он, как всегда, на кухне.
Кухня занимала правую половину нижнего
этажа. У плиты стоял высокий человек. Когда он повернулся к нам, я увидел на
нем сюртук, прямо поверх которого был надет довольно засаленный фартук.
— Мистер Годфри Стоун? —
осведомился Холмс.
— К вашим услугам, сэр, —
ответил слуга. — Мое имя вы узнали от мистера Уолтера?
— Мистер
Квинфорд не называл вашей фамилии, — ответил Холмс, но на фартуке у вас вышит
большой серый камень у моря и буква «С». Каждому станет ясно, что камень —
стоун — ваша фамилия.
— Ловко, ничего не скажешь,
— усмехнулся Годфри. — Вообще-то это передник моей сестры, она служит здесь
кухаркой, но на днях она уехала к кузине, оставив кухню на меня одного.
— Как вы оказались в коридоре
сразу после выстрела? — перебил его Холмс.
— Я принес
миссис Герберт порошок, который она просила, но едва она его выпила, как в
кабинете сэра Сайруса раздался выстрел. Я выбежал в коридор. За мной кинулась
и миссис Герберт. Вид убитого так подействовал на нее, что она упала в обморок
и сэру Джону пришлось отнести ее обратно в спальню.
— Скажите, — спросил
Холмс, — кто первым достиг двери в кабинет сэра Сайруса?
— Не могу точно ответить вам, мои
мысли были заняты совсем другим. Сначала я заглянул в кабинет, потом обернулся
и увидел лица всех обитателей дома. Казалось, первым никто не решался войти в
эту страшную комнату. Сначала опомнился Уолтер. С криком он бросился к отцу,
но было поздно, сэр Сайрус уже встретил свою смерть. Я хотел сообщить в
полицию, но мистер Лайтер остановил меня. Потом все собрались в гостиной.
После долгих колебаний мистер Уолтер решил дать телеграмму вам, мистер Холмс.
Мы наслышаны о вас, и, как я понял, джентльмены не хотели привлекать внимания
полиции к делу.
—
Понятно, — улыбнулся Холмс — Благодарю вас.
— Всегда к вашим услугам, —
повторил Стоун.
Мы вышли в холл.
Я заметил, что
лицо моего друга посветлело, в глазах вспыхнул огонек, говоривший, что он
находится на пути к разгадке тайны. Но вдруг его облик совершенно изменился,
вернулась озабоченность, губы сжались, все лицо его, казалось, выражало горечь
поражения: мой друг увидел Уолтера Квинфорда. Молодой человек нетерпеливо
подошел к нам.
—
Мистер Холмс, — спросил он со всей твердостью, на какую был способен, — кто
виновник того, что произошло с моим отцом? — Широко раскрытые глаза Уолтера
смотрели на нас с мольбой и надеждой.
Холмс опустил голову, чтобы скрыть
свое лицо и с видимым усилием произнес:
— Увы, мистер Квинфорд, эта загадка
оказалась мне не под силу. Я опускаю руки — я сделал все, что мог, но для меня
тайна этого убийства неразрешима.
— Но что же мне теперь делать? —
По щекам Уолтера катились слезы.
— Возможно, полиции удастся отыскать в
этом деле новые улики, — продолжал мой друг, — поэтому я прошу вас отправить
телеграмму в Скотланд-Ярд инспектору Лестрейду с просьбой прибыть сюда.
— Если вы оказались бессильны,
то что могут сделать сыщики из полиции? — взмолился Уолтер Квинфорд.
— Рано или
поздно вам придется известить их о случившемся, — твердо сказал Холмс, — и я
настаиваю, чтобы вы сделали это сейчас.
— Это займет много времени.
«Да, потому я вас и посылаю»,
— говорили глаза Холмса, но губы его оставались сжаты.
Юноша встал и
нетвердой походкой направился к выходу. Когда дверь за ним захлопнулась, мой
друг стал прежним — энергичным и деятельным.
— Холмс, неужели вы действительно не
можете найти преступника? — спросил я наконец.
— Нет, что вы, это была небольшая
хитрость с моей стороны — улыбнулся Холмс, но легкое облачко грусти оставалось
на его лице.
— Надо
торопиться, — продолжал он — До возвращения Уолтера мы должны многое успеть.
Кстати, Уотсон, вы не видели сэра Герберта и мистера Лайтера?
— По-моему, дорогой Холмс, они все еще
прогуливаются в роще, — ответил я — Ведь мы встретили их на обратном пути от
мистера Сэндерсона.
— Неужели? А я и не заметил. Впрочем,
это было немудрено при той спешке, с которой мы направлялись сюда.
Холмс вышел из дома. Я направился следом по тропинке,
ведущей в дубовую рощу.
В лучах заходящего солнца
роща казалась особенно красивой той болезненной осенней красотой, какая
неизменно вызывает в моем сердце безотчетную тревогу.
— Добрый вечер господа, —
негромко сказал Холмс Лайтеру и Герберту. Они медленно прогуливались по аллее — Мне бы
хотелось поговорить с вами.
— Сделайте милость, мистер Холмс,
— с готовностью подхватил Лайтер — Со вчерашнего вечера мы просто места себе не
находим.
Холмс явно
старался не показываться на глаза обеим дамам, сидевшим в беседке невдалеке от
аллеи. К счастью, густая листва стеной отделяла нас от этого легкого сооружения.
— Видите
ли, джентльмены, предстоящий наш разговор будет нелегким как для меня, так и
для вас, поэтому я не хотел бы, чтобы не нем присутствовали дамы.
— Нет, мистер Холмс, —
возразил Лайтер с неожиданным негодованием. — Все, что вы имеете сказать нам,
вы скажете при свидетелях. Что будут думать Анна и Джейнс во время нашей
беседы? Что на нас пало обвинение в убийстве? — Лайтер повернулся к Герберту.
— Как вы считаете, Джон?
— Моя совесть чиста, —
ответил он, — мне нечего бояться. Что бы ни сказал мистер Холмс, я не замешан в этой
истории.
Глаза Холмса
засверкали недобрым огнем, но тут же погасли: к нам подошли дамы. По-видимому,
они услышали наш разговор.
— Что случилось, Джон? — спросила
леди Герберт.
— Успокойся
дорогая, — ласково ответил сэр Джон.
— Просто мистер Холмс хочет объяснить
нам, что здесь произошло.
— Вы уже все знаете? — спросила
миссис Лайтер, глядя на Холмса. — Если это так, то вас не зря нарекли лучшим в мире
детективом.
— Ну, что ж, — губы Холмса
тронула улыбка. — Видимо, все хотят услышать мой рассказ, поэтому прошу вас в
гостиную.
До Уайтхилл-Коттеджа мы шли в полном
молчании. Я чувствовал, что поведение Холмса вызвало какое-то недоверие к
нему. Впрочем, и мне в последние часы оно казалось в высшей степени странным,
но зная моего друга, я понимал, что оно, без сомнения, подчинено какой-то
внутренней логике и служит цели, мне пока неизвестной. Сознание того, что Холмс сейчас
все поставит на свои места, внушало надежду, но не рассеивало душевной тревоги.
Через пять минут мы вошли в гостиную.
— Мистер Холмс, — спросил Герберт,
— а где же Уолтер Квинфорд?
— Он уехал отправить телеграмму в
Скотланд-Ярд.
— В Скотланд-Ярд? — воскликнул
Лайтер. — А вы уверены, что находитесь на верном пути?
— Я предоставлю вам судить об этом
самому, — сухо отрезал Холмс, — как только закончу свой рассказ.
Лайтер неожиданно смягчился.
— Простите, ради бога, мою глупую
выходку. Нервы у меня сейчас так напряжены, что буквально всё выводит из себя. Прошу вас
продолжайте.
Холмс непринужденно откинулся на
спинку кресла.
—
Итак, господа, — он выпустил из трубки облачко дыма, — что с первого взгляда
кажется самым загадочным в этом убийстве? — Холмс повторил вопрос, который уже
задавал мне сегодня, и сам ответил на него моими словами.
— Конечно, то что убийце удалось
скрыться за ничтожно малый промежуток времени, да так, что его никто не заметил.
— Да, это
совершенно невозможно, — пробормотал Герберт.
— Вот именно совершенно невозможно, —
подхватил Холмс, глаза его заблестели, — Совершенно невозможно в том смысле,
который мы вкладываем в слово «скрыться». Когда мы произносим его, то имеем в
виду нечто похожее на «убежать и спрятаться». Но на этот раз убийце не нужно
было прятаться. Скорее наоборот...
— Что наоборот? — спросил пораженный
Лайтер.
— Не исчезнуть — невозмутимо
продолжал Холмс, — а вовремя появиться на месте убийства, но уже вместе со всеми. Только
тогда он был бы полностью застрахован от подозрений.
— Что
вы имеете в виду? — воскликнул Герберт, и я впервые увидел волнение на его
обычно невозмутимом лице.
— Я имею в виду, что преступником был
один из сидящих здесь. — И тут Холмс, не обращая внимания на широко раскрытые
от удивления глаза сэра Джона, повернулся к миссис Лайтер.
— Вы не подскажете мне, кто это был?
— Нет, —
медленно произнесла она, изменившись в лице — я никого не видела.
— Вы и не смогли бы никого
увидеть, потому что это были вы сами.
— Как вы смеете?! — закричал
наконец Лайтер. Его лицо побагровело, кулаки сжались, казалось, он вот-вот бросится на
Холмса. — Я не позволю так оскорблять мою жену!
Но что-то во взгляде Анны заставило
его опустить руки.
—
Оставь, Фредерик, — чуть слышно произнесла она. — Это правда, я убила его.
Лайтер дрожащими
руками налил себе воды из графина,
— Но как вы... как вы смогли?.. —
с трудом выговорил Фредерик Лайтер.
— Подозрение на вашу жену пало сразу
после того как вы рассказали мне об обстоятельствах убийства, — продолжал
Холмс. — Каждый из сидящих здесь кроме миссис Лайтер, имел свидетелей в том,
что находился вне кабинета Квинфорда во время выстрела. Сначала именно это и
показалось мне подозрительным. Я даже подумывал о каком-нибудь заговоре против
мистера Сайруса. Вашу невиновность, мистер Лайтер подтвердил и ваш револьвер.
Будь вы причастны к убийству, вы непременно умолчали бы о нем. Невиновность
Годфри Стоуна не вызывала у меня сомнений. Оставался только один подозреваемый
— миссис Лайтер. И, как ни тяжело было считать вашу жену преступницей, мои
худшие подозрения подтвердились, когда обнаружилось, что в сэра Квинфорда
стреляли из вашего револьвера.
— Мистер Холмс, — сказал Лайтер,
не поднимая головы, — никто не знал, что я взял его с собой.
— Правильно, — откликнулся мой друг,
— никто. Вы и сами о нем забыли. Но жена, упаковывая чемоданы, несомненно,
обнаружила револьвер и, зная, что вы часто носите с собой оружие не придала
этому значения. Только потом она вспомнила о нем. После того как вы отвели ее
в спальню, а сами снова спустились в гостиную, миссис Анна прошла в вашу
комнату, взяла револьвер из саквояжа и вернулась обратно. Вскоре она услышала,
как вы вместе с Джоном и Уолтером поднялись к себе продолжить разговор,
начатый в гостиной. Потом Сайрус вошел в кабинет. Выждав еще некоторое время,
миссис Лайтер вышла из комнаты и, распахнув дверь кабинета, выстрелила в
затылок сидевшего в кресле Квинфорда. Прижаться к стене между дверью
собственной спальни и комнатой мужа было делом одного мгновения. Миссис Анна
рассчитала все чрезвычайно точно. Комната мистера Лайтера находится справа от
кабинета, а спальня миссис Анны расположена еще правее. Открытая дверь
кабинета не позволяла видеть Анну из комнат слева, поэтому выбежавшие в
коридор миссис Герберт и Годфри Стоун ее и не заметили. Когда же в коридоре
оказались сэры Фредерик, Джон и Уолтер, открытая дверь комнаты мистера Лайтера
сделала его жену невидимой и для них. Между тем миссис Лайтер швырнула уже
ненужный и лишь компрометировавший ее револьвер на кровать и сделала вид, что
вышла из собственной спальни, лишь на мгновение отстав от других. Днем она спокойно
вернула револьвер на место, забыв лишь об одном — вставить новый патрон в барабан.
Взгляды наши устремились на миссис Лайтер.
Она сидела в кресле с побелевшим лицом.
— Анна, —
раздался вдруг голос, лишь отдаленно напоминавший голос ее мужа, — Анна,
зачем, зачем ты это сделала?
Миссис Лайтер неожиданно
преобразилась. Кровь бросилась ей в лицо, щеки запылали. Она встала. Перед
нами стояла не сломленная открывшейся правдой преступница, а женщина,
решившаяся на отчаянный шаг и прекрасная в своей решимости.
— Фредерик, знаешь ли ты, кем был
Сайрус Квинфорд? Нет, не тот Квинфорд, который был твоим компаньоном и
познакомил нас на одном из приемов в Уайтхолле. Ты никогда не видел его
настоящего лица — лица мошенника и лицемера. Когда-то я, простодушная девушка,
полюбила его — за ум, за смелость, с которой он вел свои дела. Потом я поняла
— у него одна страсть: деньги. Она засасывала его все сильнее и сильнее,
деньги отняли у него душу. Я по сей день благодарю бога за то, что между
Квинфордом и мной ничего не было — только несколько писем, которые я имела
неосторожность ему написать. Я вышла замуж за тебя, Фредерик, надеясь, что все
будет забыто, но ошиблась. Квинфорд не простил мне. Сначала он просто хотел,
чтобы я ушла от тебя, но когда понял, что этого не будет, стал угрожать... Не
раз я получала от него письма, в которых он требовал повлиять на тебя в
какой-то сделке, которую ваш банк хотел заключить. Я понимала, что это
ловушка. Стоит мне попасться на его удочку, и мы будем разорены, а этот
негодяй писал, что, если сделка не состоится по твоей вине, мои письма тотчас
же попадут к тебе. Зная твою ревность, я понимала, что это развод, и мое
сердце разрывалось. Здесь, в Уайтхилл-Коттедже, мне стало ясно: скандал
неизбежен. Боже, что я пережила, когда кралась по коридору, пряталась за
дверь! Чего стоил мне этот выстрел! — с этими словами Анна упала в кресло.
— Дорогая,
отчего ты не рассказала мне обо всем? — воскликнул Фредерик и бросился перед
ней на колени. Анна обняла его. В глазах у них стояли слезы.
— Успокойтесь, миссис Лайтер,
— сказал мой друг, — вы не совершили убийства.
— Вы имеете в виду моральную сторону?
— с надеждой спросил Фредерик.
— Нет, юридическую, — медленно
ответил Холмс.
За его словами
последовала полная тишина. Я понял, что главное только начинается. Миссис
Лайтер подняла на Холмса заплаканные глаза и прошептала:
— Разве Квинфорда убил не мой
выстрел?
— Нет,—
повторил Холмс, — рана, которую вы нанесли ему, была смертельной, но если бы у
вас было время подойти ближе, вы увидели бы, что опоздали.
— Неужели вы хотите сказать?..
— Да, миссис Лайтер, —
перебил ее Холмс. Сайрус Квинфорд был мертв, когда вы в него стреляли.
— Кто же его застрелил? —
спросил я.
— Его не
застрелили, — ответил мой друг. — Сайрус Квинфорд был отравлен.
— Но это невозможно. Со времени, когда
он вошел в комнату, до выстрела прошло не более пяти минут.
— И этого было вполне достаточно,
— медленно продолжал Холмс. — Каждый вечер Квинфорд принимал свое странное
снотворное. На этот раз оно заставило его заснуть навечно. Виски Квинфорда
было отравлено.
— Не может быть! — воскликнул
Герберт. — Вы же знаете, я пил виски, которое Годфри нес для него.
—
Холмс, — вмешался я, — когда Уолтер потерял сознание, мы дали ему это самое
виски, а оно не только не убило его, а, наоборот, вернуло к жизни.
— Без сомнения, здесь есть
противоречие, — ответил Холмс, — и я долго ломал над ним голову. Вспомните,
Уотсон, наш разговор о самом странном в этой истории. Мой ответ на собственный
вопрос, казалось, удивил вас тогда.
— Признаться, меня изумили слова о
неестественности позы Квинфорда.
— Совершенно верно. Он склонился так
низко, что его голова почти касалась стола. Как мы выяснили, задремать он не
мог и близорукостью тоже не страдал. Я долго искал объяснение этой
несообразности, — продолжал Холмс, — но не находил ничего, кроме одного: в тот
момент Квинфорд был уже мертв, и его голова безжизненно упала на стол. Его, конечно,
отравили, так как на теле, кроме револьверной раны, никаких следов насилия на было.
И
еще кое-какие мелочи подтверждали мою догадку. Вот послушайте. Когда мы
приехали, Квинфорд был мертв уже 11 часов. При такой жаре его тело неминуемо
должно было начать разлагаться. Но ведь никто не почувствовал трупного запаха,
верно? А ведь некоторые яды бальзамируют тело. Кроме того, из раны вытекло не
так много крови, как должно было. Это тоже подсказало мне: когда в Квинфорда
стреляли, он был уже мертв. Я сразу вспомнил о бутылке виски на столе и стал
перебирать в памяти все, связанное с ней: вы даете виски потерявшему сознание
Уолтеру, сэр Герберт выпивает бокал, налитый слугой. И у меня ничего не
получалось — вино в бутылке не было отравлено ни до, ни после убийства.
Оставалось одно: отравили бокал. Снова противоречие: сэр Джон пил из него
почти перед самой смертью Квинфорда и остался невредим. Кстати, это снимало
подозрения с Годфри Стоуна — если бы он захотел отравить виски хозяина, то
сделал бы это еще в кухне, а не в кабинете.
— Так кто же бросил яд в рюмку
Квинфорда? — спросила Джейн.
— Вы, миссис Герберт.
От слов Холмса у меня пересохло в
горле. Я смотрел на сидящую рядом женщину и поражался ее выдержке. Миссис
Герберт почти не изменилась в лице, лишь слегка побледнела и так сильно сжала
локоть мужа что у нее побелели пальцы.
— Нет, нет, — горестно вскричал
сэр Герберт — неужели меня постигнет участь бедного Фредерика?
— Прошу тебя, Джон, успокойся.
Пожалуйста, возьми себя в руки, — говорила Джейн, глядя мужу прямо в глаза.
— Я
признаюсь в содеянном, — произнесла она удивительно твердым голосом, — и не
раскаиваюсь в нем. Квинфорд заслуживал смерти хотя бы потому, что мучил
бедняжку Анну, — она сочувственно посмотрела на миссис Лайтер, которая глядела
ей в лицо широко раскрытыми глазами. — У меня своя история, и все же она
похожа на рассказ Анны.
В отличие от
нее, аристократки по рождению, я из простой семьи. Начинала как секретарь в
«Квинфорд Вест Бэнк». Здесь меня и заметил Квинфорд. Он ввел меня в общество,
вскоре мы с Джоном полюбили друг друга. Квинфорд не препятствовал нашему
браку, он считал, что я стану орудием в его цепких руках. Он давно вынашивал
планы разорения своих компаньонов, Квинфорд требовал, чтобы я подсунула Джону
какие-то документы о нефтяных разработках в Америке. Через своих старых знакомых
в банке я узнала, что эти документы фальшивые, сфабрикованы нарочно для моего
мужа и Фредерика Лайтера, чтобы мы вложили деньги в предприятие, заранее
обреченное на провал. Я отказалась это сделать. Тогда я получила от Квинфорда
приглашение, составленное в такой форме, что не принять его было невозможно,
Квинфорд повел меня в свой архив и показал целую картотеку секретных досье,
которые велись его агентами на всех сотрудников. Здесь были документы и на нас
с Джоном. Я поняла: если эти бумаги предать огласке, мы будем уничтожены, Квинфорд
сумел заключить несколько незаконных сделок, подставив в них вместо своего имя
Джона. Он сказал, что дает мне время на размышление до нашего приезда сюда. Но я
решилась сразу — другого выхода не было. Яд я взяла с собой. До последней минуты
я ждала, не проснутся ли у Квинфорда остатки совести. Я надеялась, что он не решится
обнародовать фальшивые, но компрометирующие нас документы, побоится скандала.
Из его речи в гостиной мне стало понятно, что эти надежды тщетны. Квинфорд
решил вывести свой капитал из банка и разорить нас. Медлить больше нельзя было.
Утром я пошла на кухню сварить
Джону кофе и между делом пожаловалась слуге на головную боль, зная, что у него есть
лекарство. Я сделала это для того, чтобы а дальнейшем мои поступки не вызывали
подозрений.
После беседы в гостиной я притворилась
больной и попросила Джона проводить меня в спальню. Мой план основывался на том, что
Квинфорд каждый вечер прогуливался в роще, а потом выпивал немного виски.
Все шло
удачно. На пути мы встретили Годфри Стоуна с бутылкой виски на подносе. Джон
был так взволнован, что даже попросил налить себе глоток. Это тоже играло мне
на руку — потом все станут думать, что бокал не был отравлен. Я попросила
Годфри принести мне лекарство, надеясь успеть сделать все до его прихода и
задержать его в комнате, пока не обнаружат смерть Квинфорда. После ухода Джона
и Фредерика — я слышала, как они спускались по лестнице, — я вышла в коридор.
Бросить яд в рюмку с виски было делом мгновения. Не прошло и минуты, как я
вернулась к себе. Потом возвратились мужчины, наконец в кабинет вошел
Квинфорд. Как раз тогда и постучал Годфри. Я открыла ему и, наверно, не смогла
сдержать своего волнения, потому что он, взглянув на меня, посоветовал по
приезде в Лондон обратиться к врачу. Я рассеянно поблагодарила и уже хотела
принять лекарство, как вдруг раздался выстрел в кабинете. В ужасе выбежала я в коридор
и увидела окровавленного Квинфорда. Это было выше моих сил. Я потеряла сознание.
Всю ночь я
не спала, обдумывала создавшееся положение, но ничего не могла понять. Мой
рассказ окончен, скоро приедет полиция, и я готова понести наказание.
Холмс молча подошел к Джейн.
— Полиция?! —
воскликнул он. — Здесь нечего делать полиции. Правосудие уже свершилось.
Ему
ответили четыре пары благодарных глаз. Я всецело был на стороне Холмса и снова
восхитился благородством моего друга. Главной целью его жизни было не
разоблачение преступников, а восстановление справедливости.
Холмс неожиданно помрачнел и
озабоченно произнес:
— И все-таки сюда скоро приедет полиция. Нужно, чтобы Лестрейд не докопался до
истины. Правда, зная его неповоротливый ум, в это трудно поверить, но кое-чего
ему все-таки не надо оставлять. Мистер Лайтер, прошу вас, подарите мне
пистолет в память о нашей встрече.
— С радостью, мистер Холмс, с великой
радостью освобожусь я от этого проклятого предмета, — он протянул револьвер
моему другу.
— А как
же Уолтер? — тревога мелькнула в глазах Анны.
— Пусть думает, что я не справился с
этой задачей, — ответил Холмс.
— Он так и не узнает правду о своем
отце?
— Это зависит
от вас, господа. Если вы расскажете ему все — ваше дело. Я же предпочту
остаться в тени и уехать до приезда Уолтера.
— Поторопитесь, Уотсон, — Холмс
обратился ко мне, — и мы еще успеем на вечерний поезд в Лондон.
— Что от меня требуется, мой
друг? — с готовностью спросил я.
— Вы пойдете к Сэндерсону и попросите
снарядить экипаж. Мы уезжаем.
Не прошло и получаса, как я вернулся
на двуколке Сэндерсона.
В Уайтхилл-Коттедже все было готово к
нашему отъезду. На пороге дома Холмс прощался с супругами. Лайтер крепко пожал нам руки.
— Простите,
мистер Холмс. Я не нахожу слов благодарности и готов оказать вам любую услугу.
— Ну что вы, — растроганно
ответил мой друг. — Награда для меня — это сама работа.
Он уже хотел
сесть в экипаж, когда Джейн протянула ему ярко-красную розу, и, клянусь, рука
моего друга дрогнула, когда он принимал ее.
Мы едва успели на поезд. Всю дорогу
Холмс молчал, рассматривая необыкновенный подарок.
— Впервые, — наконец пробормотал
он, — преступник, которого я разоблачил, дарит мне цветы.
— Вы заслужили большего, мой друг,
— ответил я. Мне не хотелось отрывать Холмса от приятных мыслей, но любопытство
взяло верх, и я спросил:
— Скажите, Холмс, что вы делали, пока
я доставал экипаж?
—
Что я делал? — переспросил мой друг, набивая трубку. — Я заметал следы и
наставлял оставшихся, как действовать после появления Лестрейда. Я вынул пулю
из окна и переставил чернильницу так, чтобы отверстия не было видно. Пусть
Скотланд-Ярд ищет преступника, который стреляет без пуль и за несколько
мгновений умудряется исчезнуть из запертого дома!
— Друг мой, — сказал я.
— Вы поступили как настоящий джентльмен, оградив Уолтера от нашего разговора. Но как вы
узнали, что, оставшись, он стал бы свидетелем позора своего покойного отца?
— Это очень
просто, дорогой Уотсон. Вы помните беседу с Эндрю Сэндерсоном?
— Стряпчим Квинфорда? Да, он
говорил о каком-то странном документе, который Квинфорд хотел составить вместе
с ним, не раскрывая ему содержания бумаги.
— Верно, — Холмс взмахнул
трубкой. — Этим документом Сайрус и хотел засвидетельствовать, что выходит из
«Квинфорд Вест Бэнк», оставив своих компаньонов на грани разорения. Я понял
— дело нечисто. Поэтому я и решил, что Уолтеру, которого я считаю честным человеком,
не следовало присутствовать при нашем разговоре. Пусть думает, что он сын
порядочного человека.
Холмс глубоко затянулся, выпустил клуб
дыма и посмотрел в окно. Мы въезжали в Лондон.
На другой
день за завтраком я снова получил от него записку. С любопытством развернув
бумагу, я прочел: «Загляните в сегодняшние газеты».
Я развернул «Морнинг пост». На
первой полосе мне сразу бросился в глаза крупный заголовок: «Трагедия
Уайтхилл-Коттеджа. Бесславное поражение Шерлока Холмса. Великий сыщик опускает
руки. Расследование ведет знаменитый специалист из Скотланд-Ярда. Розыски
преступника идут по всей стране».
«Воистину верна римская пословица: «Общественное благо —
высший закон», — подумал я и бросил газету в корзину для бумаг.
ВЫИГРЫШ
Часы в
кабинете писателя показывали 14.34. Конан Дойл докуривал трубку и с усмешкой
вспоминал забавного безумца — посетителя, который ушел от него почти десять
минут назад. На столе лежала расписка. Конан Дойл уже собирался вытряхнуть на
нее пепел из трубки, как вдруг горничная объявила: «Вам посылка, сэр» — и на
пороге показался мальчишка со свертком. Конан Дойл дал ему пенс и осмотрел
посылку. На оберточной бумаге почерком Изобретателя было написано: «Мои
доказательства».
Писатель с любопытством
развернул посылку. В ней оказались письмо, книга и... Он удивленно вертел в руках
статуэтку, сделанную из неизвестного материала. По виду она была золотая, но оказалась
гораздо легче, чем следовало ожидать. Статуэтка представляла собой фигурку Шерлока
Холмса. Конан Дойл с удовольствием заметил, что именно таким и представлял
себе своего героя: орлиный профиль, трубка, плащ и неизменная кепка. На
пьедестале было выгравировано: «А. К. Дойлу. Победителю во всемирном конкурсе
на лучший рассказ о Шерлоке Холмсе, посвященном 125-летию со дня рождения его
создателя. 22. 05. 1984».
Ошеломленный писатель
поставил статуэтку на стол и вскрыл письмо.
«Дорогой сэр, —
писал Изобретатель. — Я надеюсь, что представленные мною доказательства убедят Вас.
Вы уже, наверно, осмотрели статуэтку и понимаете, что это не подделка, так как
в Ваше время просто не существовало материала, из которого она сделана.
Кстати, она отлита по рисункам Вашего друга Сиднея Пейджета. Что касается
меня, то я изобрел машину времени и только что вернулся из будущего в
очередной раз. Вашего героя там помнят и любят. Даже меня, большого поклонника
Холмса, поразило внимание, с которым к нему относятся. В 1914 году в
лондонском отеле «Метрополь» будет устроен обед в честь столетия со дня
рождения Эдгара Аллана По. Председателем на этом обеде будете Вы, сэр Артур,
как признанный мастер детектива. К 1975 году о Холмсе будет поставлено около
130 фильмов и 20 театральных пьес, десятки книг будут посвящены не только Вам,
но и Вашему герою. Писатель Джон Диксон Карр и Ваш сын Адриан в 1954 году
выпустят очередной сборник рассказов о Холмсе под названием «Подвиги Шерлока
Холмса». В 1975 году наш соотечественник Николас Мейер выпустит повесть о
легендарном сыщике. Она будет называться «Семипроцентный раствор», станет
бестселлером по обе стороны Атлантики и получит «Серебряный кинжал» — первый
приз ассоциации английских детективных писателей. Холмс перестанет быть
«вашим», он станет общим достоянием. Дотошные исследователи с завидной
настойчивостью разложат по полочкам всю жизнь Холмса, используя Ваш же
дедуктивный метод, раскопают о нем такие «факты», о которых не подозревали
даже Вы сами. Дом 221б на Бейкер-стрит снесут, а на Нотамберленд-стрит,
невдалеке от Скотланд-Ярда, создадут музей, но, увы, не Ваш, а Вашего героя. Я
Вас все еще не убедил? Тогда открою маленькую тайну: я узнал, что в 1984 году
международное общество детективных писателей задумывает конкурс на лучший
рассказ о Шерлоке Холмсе. И я подумал: а почему бы самому Конан Дойлу не
принять в нем участия. Остальное Вам известно. Я не пытаюсь больше ничего
объяснять. Я просто посылаю книгу, которую мой друг и Ваш соотечественник
Герберт Уэллс написал о моих приключениях или, если хотите, злоключениях. Как
Вы поняли, я тоже литературный герой, а это залог бессмертия!
Изобретатель.
Конан Дойл
отложил письмо, ошеломленно покачал головой и взял в руки книгу. Она
называлась: «Машина времени». Бегло просмотрев ее, писатель усмехнулся и
сказал:
— Обещания свои надо выполнять. Да
здравствует Шерлок Холмс!
Через два месяца в
журнале «Стрэнд» появилась первая часть «Собаки Баскервилей».
При заключении пари присутствовал
Вячеслав CABBOB.
Наука и жизнь, 1984, # 9, С. 124 - 136.
OCR В. Кузьмин
Dec. 2001
Проект «Старая фантастика»
| Главная | Гостевая книга | Попытка (сказки) |