---------------------------------------------------------------------
     Марк Твен. Собр. соч. в 8 томах. Том 7. - М.: Правда, 1980
     Перевод Н.Бать
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 17 марта 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------

     {1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.





                                                Никогда не следует поступать
                                                дурно при свидетелях.




     Сцена  первая:  сельская  местность в  штате  Виргиния.  Год  -  тысяча
восемьсот восьмидесятый.  Свадьба.  Красивый  молодой  человек  со  скудными
средствами женится на богатой молодой девушке.  Любовь с первого взгляда и -
скоропалительная женитьба. Женитьба, которой отчаянно противился вдовый отец
невесты.
     Джейкоб Фуллер -  новобрачный,  двадцати шести лет, потомок старинного,
но  не  знатного рода.  Его предки были вынуждены эмигрировать из  Седжмура,
притом с  пользой для  казны короля Якова{5},  как  утверждают все:  иные по
злому  умыслу,  другие потому,  что  действительно этому верят.  Новобрачной
девятнадцать лет,  она  красавица.  Пылкая,  экзальтированная,  романтичная,
безмерно гордящаяся тем, что в жилах ее течет кровь кавалеров{5}, и страстно
влюбленная в  своего молодого супруга.  Ради этой любви она осмелилась пойти
наперекор воле отца,  сносила его горькие упреки,  с  неколебимой стойкостью
выслушивала его  мрачные  пророчества и,  наконец,  покинула отчий  дом  без
отцовского благословения, гордая и счастливая, - ибо, поступив так, доказала
силу чувства, наполнявшего ее сердце.
     Утро  после  свадьбы  принесло  новобрачной неприятный сюрприз:  супруг
отклонил ее ласки и сказал:
     - Сядь.  Мне нужно тебе кое-что сказать.  Я тебя любил.  Но это было до
того,  как я попросил твоего отца отдать тебя мне. Его отказ меня не огорчил
- это я  бы  мог перенести,  но  то,  что он тебе говорил про меня,  -  дело
иное...  Молчи,  можешь не  возражать.  Я  отлично знаю,  что именно он тебе
говорил.  Я  узнал это из  достоверных источников.  Кроме всего прочего,  он
сказал, что мой характер написан на моем лице, что я лицемер, негодяй, трус,
скотина, не знаю ни жалости, ни сострадания. "Седжмурское клеймо", - вот как
он сказал.  Всякий на моем месте отправился бы к нему в дом и застрелил его,
как собаку.  Я  и  хотел так сделать,  я  готов был это сделать,  но тут мне
пришла в голову иная мысль:  опозорить его, разбить его сердце, доконать его
мало-помалу.  Как этого достичь? Моим отношением к тебе, его кумиру. Я решил
жениться на тебе, а потом... Наберись терпения - и ты узнаешь...
     С  той самой минуты в течение трех месяцев молодая супруга претерпевала
все  унижения,   все  оскорбления,   все  пытки  (за  исключением  лишь  мук
физических), какие только был способен измыслить упорный, изобретательный ум
ее мужа.  Гордость придавала ей сил,  и  она держала в тайне свои страдания.
Время от времени муж осведомлялся:
     - Отчего ж ты не идешь к отцу и не жалуешься ему?
     Затем он выдумывал новые пытки, применял их и вновь задавал жене тот же
вопрос.
     - Из моих уст отец никогда ничего не узнает, - неизменно отвечала она и
принималась   насмехаться  над   происхождением  мужа,   говоря,   что   она
всего-навсего законная рабыня потомка рабов и вынуждена повиноваться ему,  и
будет повиноваться ему,  но лишь до известного предела,  не дальше. Он может
убить ее,  если ему угодно,  но он ее не сломит. Седжмурскому отродью это не
под силу.
     Однажды,  на исходе третьего месяца,  муж сказал ей с мрачной угрозой в
голосе:
     - Я испробовал все, кроме одного... - И он умолк в ожидании ответа.
     - Что ж, испробуй и это, - сказала жена с презрительной усмешкой.
     В полночь муж поднялся и сказал жене:
     - Встань и оденься!
     Она повиновалась,  безмолвно, как всегда. Супруг отвел ее на полмили от
дома и  стал привязывать к  дереву у большой дороги.  Несмотря на ее крики и
сопротивление,  ему удалось осуществить свое намерение.  Потом он сунул ей в
рот кляп, стегнул ее хлыстом по лицу и натравил на нее собак. Собаки сорвали
с несчастной одежду, и она осталась нагой. Тогда он отогнал собак и сказал:
     - Тебя найдут здесь... прохожие. Часа через три они появятся и разнесут
эту новость, слышишь? Прощай! Больше ты меня не увидишь.
     И он ушел.
     - Я дам жизнь его ребенку, - простонала несчастная. - О боже, пусть это
будет мальчик!
     Спустя некоторое время ее  нашли фермеры и,  как  и  следовало ожидать,
разнесли весть о случившемся.  Они подняли всю округу, намереваясь линчевать
злодея, но птичка уже улетела. Молодая женщина стала жить затворницей в доме
отца.  Он заперся вместе с ней и с тех пор никого не желал видеть.  Гордость
его была сломлена,  сердце разбито,  он угасал день ото дня,  и  даже родная
дочь обрадовалась, когда смерть избавила его от страданий.
     Похоронив отца, она продала имение и исчезла.




     В  1886 году неподалеку от глухой деревушки в  Новой Англии в  скромном
доме жила молодая женщина.  Она  жила одна с  маленьким мальчиком лет  пяти.
Сама вела хозяйство,  пресекала всякие попытки завести с ней знакомство и не
имела  друзей.   Мясник,   булочник  и   все  прочие,   чьими  услугами  она
пользовалась,  не могли сообщить жителям деревни никаких сведений о ней,  за
исключением того лишь,  что ее  фамилия Стилмен и  что мальчика она называет
Арчи.  Никому не удалось узнать, откуда она приехала, но говорили, что у нее
выговор южанки.  У ребенка не было ни друзей, ни товарищей по играм, не было
и  учителя,  кроме самой матери.  Мать обучала его прилежно,  с  умом,  была
довольна успехами сына и даже слегка гордилась ими. Однажды Арчи сказал:
     - Мама, я не такой, как все дети?
     - Не думаю. А что?
     - Мимо нас шла девочка и спросила меня,  не проходил ли почтальон,  а я
сказал,  что проходил;  она спросила,  давно ли я его видел, а я сказал, что
совсем его не  видел.  Тогда она говорит:  откуда же  я  знаю,  что проходил
почтальон;  а  я  сказал,  что знаю,  потому что почуял на  дороге запах его
следов.  Тогда она сказала, что я дурак, и показала мне язык. Почему она так
сделала?
     Молодая женщина побледнела. "Это - врожденное! - подумала она. - У него
нюх ищейки!" Она привлекла ребенка к груди, сжала в объятиях и сказала:
     - Господь сам указал мне средство. - Глаза ее горели яростным пламенем,
от возбуждения она часто и  тяжело дышала.  -  Загадка наконец-то разгадана!
Сколько раз  я  недоумевала,  каким  образом ребенок умудряется отыскивать в
темноте разные вещи. Теперь мне все ясно.
     Она посадила мальчика на его детский стульчик и сказала:
     - Посиди немножко. Я сейчас вернусь, и мы обо всем поговорим.
     Мать  поднялась в  свою спальню,  взяла с  туалетного столика несколько
мелких вещиц и спрятала их:  пилочку для ногтей - под кровать, ножницы - под
бюро,  ножичек  слоновой кости  для  разрезания бумаги  -  под  шкаф.  Потом
вернулась к сыну и сказала:
     - Я  забыла захватить с собой несколько вещей.  -  Она перечислила их и
добавила: - Сбегай наверх, мой милый, и принеси!
     Ребенок бросился выполнять поручение и  вскоре  принес матери все,  что
она просила.
     - Тебе было трудно их найти?
     - Нет, мамочка! Я просто ходил повсюду, куда ходила ты.
     Пока мальчика не было в комнате, мать подошла к книжному шкафу, взяла с
нижней полки несколько книг,  открыла каждую из них,  провела рукой по одной
из страниц,  запомнила ее, а потом поставила книги на место. На этот раз она
сказала сыну:
     - Арчи,  пока ты  был  наверху,  я  здесь кое-чем  занималась.  Как  ты
думаешь, что я делала?
     Мальчик подошел к книжному шкафу,  вынул книги, которые брала его мать,
и открыл их на тех же страницах, к которым она прикасалась.
     Мать посадила мальчика к себе на колени и сказала:
     - А теперь,  дорогой,  я отвечу на твой вопрос. Я выяснила, что в одном
отношении  ты  отличаешься  от  других  людей.   Ты  видишь  в  темноте,  ты
улавливаешь запахи,  которых другие  не  чувствуют,  -  словом,  ты  наделен
свойствами ищейки.  Это очень хорошие и  ценные качества,  но ты не должен о
них никому рассказывать.  Если люди об этом узнают,  они будут называть тебя
диковинным,  чудным ребенком,  а дети станут тебя обижать и дразнить. В этом
мире   нужно   быть   таким,    как   все,   чтобы   не   вызвать   зависть,
недоброжелательство и презрение.  Ты наделен замечательным даром, и это меня
глубоко радует, но ты будешь держать его в тайне, - ради мамы, правда?
     Ребенок обещал ей это, не понимая, в чем дело.
     Весь тот день в мозгу молодой матери роились беспокойные мысли:  голова
ее была полна планов,  проектов,  замыслов - жутких, мрачных, черных. Но они
озаряли ее лицо.  Озаряли его яростным, беспощадным огнем, отблеском адского
пламени.  Лихорадочное возбуждение охватило ее,  она не могла ни сидеть,  ни
стоять,  ни  читать,  ни шить,  ей становилось легче только в  движении.  На
десятки ладов  проверяла она  дар  своего ребенка,  и  все  время,  думая  о
прошлом,  повторяла:  "Он разбил сердце моего отца,  а я все эти годы днем и
ночью помышляла лишь о том,  как разбить его сердце. Теперь я знаю, что надо
делать. Теперь я это знаю".
     Демон беспокойства не покинул ее и вечером. Со свечой в руке она обошла
весь дом, от чердака до подвала, пряча булавки, иголки, наперстки, катушки -
под подушками,  под коврами,  в щелях,  под кучей угля в ящике; она посылала
малыша отыскивать эти  вещи  в  темноте,  и  он  их  находил и  бывал горд и
счастлив, когда мать хвалила его и осыпала ласками.
     С  той  поры жизнь приобрела для нее новый смысл:  "Будущее предрешено.
Теперь  я  могу  спокойно  ждать  и  наслаждаться ожиданием".  В  ней  снова
пробудился интерес ко всему,  чем она увлекалась прежде:  к музыке,  языкам,
рисованию,  живописи и другим,  давно заброшенным утехам девичьей поры.  Она
вновь стала счастлива,  вновь обрела радость жизни. Шли годы, мать наблюдала
за развитием своего ребенка и была довольна. Не всем, правда, но почти всем:
ей казалось,  что в сердце сына больше мягкости,  нежели суровости, и в этом
она  видела его  единственный недостаток,  хоть и  считала,  что он  целиком
восполняется сыновней любовью и восторженной преданностью.  Кроме того, Арчи
умел ненавидеть,  и это было хорошо;  однако мать не была уверена в том, что
его ненависть так же  прочна и  крепка,  как любовь,  а  это было не слишком
хорошо.
     Шли годы...  Арчи превратился в красивого,  стройного юного атлета;  он
был учтив,  спокоен,  общителен,  приятен в  обращении и выглядел,  пожалуй,
несколько старше своих шестнадцати лет.  Однажды вечером мать  сказала,  что
хочет  сообщить  ему  нечто  чрезвычайно  важное,  добавив,  что  теперь  он
достаточно взрослый,  чтобы узнать обо всем,  и что у него достаточно воли и
характера,  чтобы осуществить замысел,  который она долгие годы обдумывала и
вынашивала.  И мать рассказала сыну о своем браке, открыв ему горькую правду
во  всей  ее  чудовищной наготе.  Некоторое время ошеломленный юноша не  мог
произнести ни слова. Потом сказал:
     - Я понял.  Мы южане;  согласно нашим обычаям и нравам, возмездие может
быть лишь одно: я разыщу его и убью.
     - Убьешь?  О  нет!  Смерть -  это  избавление.  Смерть для него была бы
услугой.  Мне ли оказывать ему услуги? Нет! Пусть ни единый волос не падет с
его головы.
     Юноша погрузился в раздумье, потом произнес:
     - Ты для меня -  все на свете. Твое желание для меня - закон и радость.
Скажи, что надо делать, и я это сделаю.
     Глаза матери засияли торжеством, и она сказала:
     - Ты его разыщешь.  Уже одиннадцать лет я  знаю,  где он скрывается.  Я
потратила более пяти  лет  и  уйму денег,  разыскивая его.  Ему  принадлежит
рудник в Колорадо,  и он преуспевает.  Живет он в Денвере. Его зовут Джейкоб
Фуллер. Вот наконец это имя! Впервые после той роковой ночи я произнесла его
вслух.  Подумай только,  ведь оно могло быть и  твоим именем,  если б  я  не
спасла тебя от  позора и  не  дала тебе другое,  более достойное.  Ты должен
спугнуть Фуллера, выгнать его из Денвера; потом ты последуешь за ним и снова
погонишь его  дальше;  и  так  ты  будешь перегонять его с  места на  место,
постоянно,  неотступно, отравляя ему жизнь, наполняя ее таинственным ужасом,
отягчая  безысходной тоской,  заставляя его  призывать смерть  и  мечтать об
отваге самоубийцы.  Он  станет вторым Агасфером{12}.  Он больше уже не будет
знать ни отдыха,  ни покоя,  ни мирного сна. Ты будешь следовать за ним, как
тень,  неотвязно следить за каждым его шагом,  мучить его, пока не разобьешь
его сердце, так же, как он разбил сердце моего отца и мое.
     - Я сделаю, как ты приказываешь, мама.
     - Верю  тебе,  дитя мое.  Все  уже  подготовлено.  Вот  чек.  Пользуйся
деньгами свободно,  у  нас их  достаточно.  Иногда тебе придется прибегать к
маскараду. Я и об этом позаботилась, так же как и обо всем остальном.
     Она вынула из столика для пишущей машинки несколько листков бумаги.  На
каждом из этих листков было напечатано следующее:



     Полагаю,  что  в  данной  местности проживает некий  человек,  которого
разыскивают в  одном из восточных штатов.  В  1880 году,  однажды ночью,  он
привязал свою молодую жену к  дереву у  большой дороги,  ударил ее  по  лицу
хлыстом и  натравил на свою жертву собак,  которые сорвали с  нее одежду.  В
таком виде он  ее  оставил и  скрылся.  Родственник пострадавшей разыскивает
преступника уже 17 лет.  Обращаться в...  почтовое отделение. Вышеупомянутая
награда  будет  тут  же  выплачена при  личной  встрече  тому,  кто  сообщит
разыскивающему адрес преступника.

     - Как только ты  разыщешь его и  запомнишь его запах,  той же  ночью ты
приклеишь одно из этих объявлений на стене дома, где он живет, а другое - на
здании почты или  еще  где-нибудь на  видном месте.  Это взбудоражит местное
население.  Поначалу ты  дашь ему несколько дней сроку,  пусть он распродаст
имущество без особых потерь.  Со  временем мы  разорим его,  но  сделаем это
постепенно.  Не  следует разорять его  сразу,  ведь это может привести его в
отчаяние, сказаться на здоровье и даже убить его.
     Она вынула из ящика еще три или четыре листка и прочитала один из них.

                                                            .., .., .., 18..
                                                            Джейкобу Фуллеру

     В  вашем  распоряжении...   дней  для  устройства  дел.  Вас  никто  не
потревожит в течение этого срока,  который истечет в ...часу утра, ...числа,
...месяца.  Затем вы должны уехать. В случае если вы окажетесь здесь позднее
указанного часа, я вывешу на всех перекрестках объявление о вашем злодеянии,
с  указанием точной даты и  описанием места,  а также упоминанием всех имен,
включая ваше.  Физической расправы можете не  опасаться.  Это вам никогда не
будет угрожать. Вы причинили невыносимые страдания старому человеку, разбили
ему жизнь, свели его в могилу. Теперь вы будете страдать так же, как страдал
он.

     - Подписи не  нужно.  Помни,  что он должен получить это письмо прежде,
чем узнает про объявленную награду,  -  значит,  рано утром.  До  того,  как
встанет, - иначе от страха он может сбежать без гроша в кармане.
     - Хорошо, я буду помнить об этом.
     - Эти  бланки тебе понадобятся только вначале,  быть может,  всего лишь
раз.  В  дальнейшем,  когда ты  захочешь,  чтобы он  уехал,  ты постараешься
доставить ему вот эту записку: "Уезжайте. В вашем распоряжении... дней". Это
подействует. Наверняка.




                         Выдержки из писем к матери


     Денвер, 3 апреля 1897 г.

     Вот уже несколько дней я живу в той же гостинице, что и Джейкоб Фуллер.
Я запомнил его запах и мог бы учуять его хоть в десяти пехотных дивизиях.  Я
часто бывал поблизости от него и слышал его разговоры.  Он владелец рудника,
который приносит неплохой доход,  но  он  не богач.  В  свое время он освоил
горное дело самым правильным способом: работая простым рудокопом. Человек он
веселый, жизнерадостный и легко носит груз своих сорока трех лет. На вид ему
значительно меньше -  лет тридцать шесть, тридцать семь. В брак он больше не
вступал,  выдает себя за вдовца.  У  него хорошее положение в обществе.  Его
здесь любят, он окружен друзьями. Даже меня к нему влечет - должно быть, это
зов  родной крови.  Как  слепы,  как  безрассудны и  произвольны иные законы
природы,  -  вернее,  почти все.  Мое  задание осложнилось.  Я  надеюсь,  ты
понимаешь меня  и  будешь снисходительной.  Гнев  мой  утрачивает свой накал
быстрее,  чем я  в этом сам себе могу признаться.  Но я выполню свою задачу.
Даже  если радость мести угасла,  остается чувство долга,  и  преступнику не
будет пощады.  Мне  помогает возмущение,  поднимающееся в  душе  всякий раз,
когда  я  думаю о  том,  что  он,  свершивший столь гнусное преступление,  -
единственный,  кто не  пострадал из-за него.  Извлеченный урок явно исправил
его  характер,  и  это  позволяет ему чувствовать себя счастливым.  Подумать
только, он - виновная сторона - избавлен от всех мук, а ты - невинная жертва
- сломлена ими. Но будь спокойна, преступник пожнет то, что посеял.


     Серебряное Ущелье, 19 мая

     Я вывесил бланк формы Э 1 в полночь 3 апреля.  Через час я подсунул ему
под дверь бланк формы Э 2,  с уведомлением,  что он должен уехать из Денвера
не позднее 11.50 ночи 14-го числа.
     Какой-то  загулявший  репортер  утащил  один  из  моих  бланков,  потом
обрыскал весь город и утащил второй экземпляр.  Таким образом,  ему удалось,
выражаясь профессиональным языком, "вставить фитиль" другим газетам, то есть
раздобыть ценный  материал,  обскакав других газетчиков.  И  вот  наутро его
газета,  задающая  в  этом  городе  тон,  крупным  шрифтом  напечатала  наше
объявление  на   первой   полосе,   присовокупив  целый   столбец   поистине
вулканических комментариев в  адрес  нашего  негодяя,  которые заканчивались
обещанием добавить тысячу долларов к  объявленной награде за счет газеты!  В
здешних краях пресса умеет проявить великодушие, когда на этом можно сделать
бизнес.
     За  завтраком я  сел  на  свое  обычное место,  которое выбрал с  таким
расчетом,  чтобы видеть лицо папы Фуллера и  слышать,  о  чем говорят за его
столом.  В зале присутствовало человек семьдесят пять -  сто, и все они были
заняты обсуждением статьи и выражали надежду,  что родственнику пострадавшей
удастся найти  преступника и  избавить город  от  скверны с  помощью перьев,
дегтя, жерди или пули или еще каких-либо иных средств.
     Когда в  зал  вошел Фуллер,  в  одной руке у  него был  сложенный вдвое
листок -  уведомление о  выезде,  в другой руке -  газета.  При виде его мне
стало более чем  не  по  себе.  Веселости его  как не  бывало.  Он  выглядел
постаревшим,  похудевшим, мертвенно-бледным, а кроме того, - подумай только,
мама,  что ему приходилось выслушивать!  Он слушал,  как друзья, ни о чем не
подозревая,   награждают  его  эпитетами,   заимствованными  из  словарей  и
фразеологических  справочников  авторизованного  собрания  сочинений  самого
сатаны.  Более  того,  он  должен  был  соглашаться  с  этими  суждениями  о
собственной персоне и  одобрять их,  но  эти  одобрения горечью отдавались у
него во рту.  От меня-то он не мог этого скрыть.  Было заметно также,  что у
него пропал аппетит. Он только ковырял в своей тарелке, но не мог проглотить
ни куска. Наконец один из его друзей сказал:
     - Вполне возможно,  что  родственник пострадавшей присутствует здесь  в
зале и слышит, что думает наш город об этом неслыханном мерзавце. Я надеюсь,
что это так.
     Ах, мама! Просто больно было смотреть на беднягу, когда при этих словах
он передернулся и  в  страхе стал озираться по сторонам.  Не в  силах дольше
терпеть, он поднялся и ушел.
     На  той же неделе Фуллер распустил слух,  что купил рудник в  Мексике и
что хочет продать свою собственность и как можно скорее поехать туда,  чтобы
лично руководить делом. Игру он повел ловко. Сначала он запросил сорок тысяч
долларов,  из них - четвертую часть наличными, остальное - векселями, но так
как деньги ему нужны срочно,  то  он соглашался уступить,  если ему заплатят
всю сумму наличными.  Таким образом, он продал свой рудник за тридцать тысяч
долларов. И что же, ты думаешь, он заявил после этого? Он захотел, чтобы ему
заплатили ассигнациями, сказав, что бывший хозяин рудника в Мексике родом из
Новой Англии и  большой чудак,  начиненный всевозможными причудами,  что  он
предпочитает бумажные деньги золоту или  даже  чекам.  Людям это  показалось
странным:  ведь  в  случае необходимости бумажные доллары можно  получить по
чеку в Нью-Йоркском банке. На эту тему велись разговоры, но только в течение
одного дня. Дольше одного дня в Денвере ни на одну тему не говорят.
     Я  все время следил за  Фуллером.  С  тех пор как он совершил продажу и
получил деньги,  что произошло 11-го  числа,  я  ни  на секунду не терял его
следов.  В тот же день - нет, вернее, 12-го, потому что было уже за полночь,
- я выследил Фуллера до самых дверей его номера - четвертая дверь от моей, в
том  же  коридоре.  Потом  я  зашел к  себе,  надел грязную одежду -  костюм
рудокопа-поденщика, вымазал лицо, приготовил дорожный мешок со сменой белья,
сел,  не зажигая света,  у  себя в  номере,  отворил дверь и  стал ждать.  Я
подозревал,  что  птичка вскоре пустится в  полет.  Полчаса спустя мимо моей
двери прошла какая-то старушка с саквояжем, и я тут же учуял знакомый запах.
Прихватив мешок, я последовал за ней, потому что это был Фуллер. Он вышел из
гостиницы через боковой ход,  свернул в тихую,  безлюдную улочку, прошел три
квартала,  скрытый тонкой сеткой дождя  и  плотным покровом ночи,  и  сел  в
запряженный парой лошадей экипаж,  который, разумеется, был заказан заранее.
Я  же  без приглашения уселся на багажник,  и  мы покатили.  Так мы проехали
десять  миль.  Коляска  остановилась у  станции,  где  Фуллер  расплатился с
кучером.  Он вылез из коляски и уселся под навесом на тачку,  в самом темном
углу.  Я  вошел в  помещение станции и  стал наблюдать за кассой.  Но билета
Фуллер не купил, и я тоже. Вскоре подошел поезд. Фуллер влез в вагон. Я влез
в тот же вагон,  но с другого конца, прошел по проходу и сел позади Фуллера.
После того как он  уплатил кондуктору и  назвал место,  куда едет,  я,  пока
кондуктор давал сдачу,  пересел подальше.  Когда кондуктор подошел ко мне, я
взял билет до того же места, находившегося в сотне миль на запад.
     Целую неделю Фуллер гонял меня без передышки.  Он переезжал с  места на
место -  все дальше и  дальше на запад,  но с  первого же дня уже в  мужском
костюме. Он выдавал себя за рудокопа-поденщика, как и я, и приклеивал густые
усы и бороду. Это была отличная маскировка, и он играл свою роль без всякого
напряжения -  ведь у него же опыт в этой профессии.  Близкий друг,  и тот не
узнал бы его.  Наконец он остановился здесь,  в самом неприметном, маленьком
приисковом поселке Монтаны.  У него есть хибарка,  ежедневно он отправляется
разведывать жилу. Возвращается он только вечером, держится особняком. Я живу
в  бараке  рудокопов;  это  страшная  берлога:  нары,  отвратительная  пища,
грязь...
     Мы живем здесь уже месяц,  и за это время я встретил его только раз, но
каждую ночь я  хожу по  его следам,  а  потом стою на сторожевом посту.  Как
только  он  снял  здесь  хижину,  я  отправился  в  город,  расположенный  в
пятидесяти милях  отсюда,  и  телеграфировал в  Денвер,  чтобы  в  гостинице
хранили мой багаж, пока я за ним не пришлю. Мне здесь ничего не нужно, кроме
смены рабочих рубах, а они у меня есть.


     Серебряное Ущелье, 12 июня

     Слухи о  происшествии в  Денвере сюда,  как видно,  не дошли.  Я знаком
почти со  всеми жителями поселка,  и  никто ни разу не упоминал об этом,  во
всяком случае в  моем  присутствии.  Фуллер наверняка чувствует себя здесь в
безопасности. Он застолбил участок в двух милях от поселка, в укромном месте
в горах. Участок обещает быть богатым, и Фуллер усердно трудится. Но если бы
ты видела,  как он изменился! Он никогда не улыбается, держится замкнуто, ни
с кем не разговаривает.  И это он,  который всего лишь два месяца тому назад
так любил общество, был таким весельчаком!
     Несколько раз я видел,  как он проходил мимо,  тяжело ступая, поникший,
одинокий, - трагически жалкая фигура. Здесь он назвался Дэвидом Уилсоном.
     Я могу быть уверен,  что он останется здесь, пока мы его не потревожим.
Если ты настаиваешь,  я погоню его дальше.  Но,  право,  не понимаю,  как он
может  стать несчастнее,  чем  теперь?  Я  вернусь в  Денвер и  побалую себя
небольшой дозой комфорта: съедобной пищей, хорошей кроватью, чистотой; затем
я  захвачу свой багаж и уведомлю бедного папу Уилсона о том,  что ему пора в
путь.


     Денвер, 19 июня

     В  городе о  нем  скучают.  Все друзья надеются,  что он  преуспевает в
Мексике,  и желают этого не только на словах,  но и от всего сердца.  Это же
всегда  можно  почувствовать!  Признаюсь,  я  слишком  долго  прохлаждаюсь в
городе,  но будь ты на моем месте,  ты была бы снисходительней. Знаю, что ты
ответишь мне,  и ты права:  "Будь я на твоем месте, и если б мое сердце жгли
воспоминания..." Завтра же ночным поездом отправляюсь обратно.


     Денвер, 20 июня

     Да простит нас господь, мама, мы идем по ложному следу! Этой ночью я не
сомкнул глаз. Сейчас, на рассвете, я дожидаюсь утреннего поезда. И медленно,
ах, как медленно тянутся минуты...
     Этот Джейкоб Фуллер -  двоюродный брат того,  преступника. До чего же с
нашей стороны было глупо не  подумать о  том,  что преступник никогда бы  не
стал  жить  под  своим  именем после  столь зверского злодеяния!  Денверский
Фуллер  на  четыре  года  моложе нашего,  он  приехал в  Денвер в  семьдесят
девятом, будучи молодым вдовцом двадцати одного года, - стало быть, за целых
двенадцать месяцев до  твоего замужества.  Это  можно доказать бесчисленными
документами.  Вчера вечером я  беседовал с  его  близкими друзьями,  которые
знакомы с  ним со  дня его приезда.  Я  ни о  чем не рассказал им,  но через
несколько дней  я  доставлю Фуллера  обратно  и  возмещу убытки,  которые он
потерпел после продажи рудника. А потом я устрою банкет и факельное шествие,
и все это -  за мой счет.  Ты назовешь это безрассудством юности, но ведь я,
как  ты  знаешь,  еще  юнец,  не  суди  меня слишком строго.  Со  временем я
образумлюсь.


     Серебряное Ущелье, 3 июля

     Мама,  он исчез!  Исчез, не оставив и следа. Когда я приехал, запах его
уже пропал.  Сегодня я  впервые поднялся с постели.  О,  если б я не был так
молод,  я  бы  легче  переносил удары  судьбы.  В  поселке  думают,  что  он
отправился дальше,  на запад.  Сегодня вечером я выезжаю. До станции два-три
часа на лошадях,  потом -  поездом.  Куда поеду,  еще не знаю,  но я  должен
ехать. Сидеть на месте было бы пыткой.
     Он,  разумеется,  изменил имя и внешность.  Это значит,  что мне,  быть
может,  придется обыскать весь земной шар.  Право же,  мама, я это предвижу.
Теперь я сам стал вторым Агасфером. О, ирония судьбы! Мы готовили эту участь
для другого!
     Подумай,  как все теперь осложнилось! И как все было бы просто, если бы
его можно было оповестить объявлением в  газете!  Но  если есть способ,  как
уведомить его,  не спугнув,  то я  такого не нашел,  хотя и думал до полного
отупения.  "Если джентльмен,  недавно купивший рудник в  Мексике и продавший
свой рудник в Денвере,  сообщит адрес...  (кому, мама?)... то ему расскажут,
что произошла ошибка;  у него попросят извинения и возместят убытки, которые
он  потерпел в  связи с  одним делом".  Понимаешь?  Он же подумает,  что это
ловушка;  да и каждый бы так подумал.  А что если написать: "Выяснилось, что
он  не  тот  человек,  которого  разыскивали,  и  что  он  его  однофамилец,
изменивший свое имя по вполне убедительным причинам".  Так годится?  Но ведь
тогда  жители  Денвера  всполошатся,   скажут:   "Ага!"   -   и  вспомнят  о
подозрительных ассигнациях.  "Почему  же  Фуллер  сбежал,  если  он  не  тот
человек?"  -  спросят они.  Нет,  все это шито белыми нитками.  Если же  мне
удастся найти Фуллера,  то его репутация в  Денвере погибнет,  а  сейчас она
незапятнана. Ты умнее меня, мама, помоги мне.
     У  меня  есть только одна нить в  руках,  всего лишь одна:  я  знаю его
почерк.  Если  он  запишет  свое  вымышленное  имя  в  регистрационной книге
гостиницы и не слишком изменит почерк,  то было бы очень удачно, если бы оно
мне попалось на глаза.


     Сан-Франциско, 28 июня 1898 г.

     Ты уже знаешь,  что в  поисках Фуллера я  объездил штаты от Колорадо до
Тихого океана и  что  однажды чуть-чуть не  настиг его.  А  теперь еще  одна
неудача.  Это произошло здесь, вчера. Я учуял его след, свежий след, и бегом
помчался по этому следу,  который привел меня к  дешевой гостинице.  Это был
жестокий промах -  собака свернула бы  в  другую сторону,  но я  ведь только
отчасти собака  и  имею  право  проявить вполне  человеческую бестолковость.
Фуллер прожил в этой гостинице десять дней.  Теперь я почти уверен, что он в
течение последних шести или восьми месяцев нигде не  останавливался подолгу,
- что-то все время побуждает его переезжать с места на место.  Я понимаю это
чувство и  знаю,  что значит его испытывать.  Он все еще носит имя,  которое
записал в  книге  гостиницы,  когда я  почти настиг его  девять месяцев тому
назад, - Джеймс Уокер. Он, должно быть, назвался так после того, как скрылся
из Серебряного Ущелья.  Человек он простой и  равнодушен к пышным именам.  Я
узнал его  слегка измененный почерк без  труда,  -  ведь  он  натура прямая,
честная, не привыкшая к фальши и обману.
     Мне сказали, что он только что уехал, не оставив адреса. Он не сообщил,
куда едет,  и когда его попросили оставить адрес,  явно испугался. У него не
было с  собой багажа,  кроме дешевого саквояжа,  который он и  унес с собой.
"Старый скряга -  небольшая потеря для  гостиницы!.."  Старый!  Должно быть,
теперь он стал таким.  Я едва дослушал то,  что мне говорили.  В гостинице я
пробыл  всего  лишь  минуту  и  помчался по  следу,  который привел  меня  к
пристани.  О  мама!  Дымок парохода,  на  котором он  отплыл,  еще  таял  на
горизонте.  Я выиграл бы целых полчаса, если бы с самого начала побежал в ту
сторону.  Я мог бы нанять мощный катер и постарался бы нагнать судно,  - оно
держит курс на Мельбурн.


     Каньон Надежды.
     Калифорния, 3 октября 1900 г.

     У  тебя есть все основания сетовать:  "по одному письму в  год!".  Это,
конечно,  ничтожно мало, согласен, но как можно писать тебе, если, кроме как
о  неудачах,  сообщать не о  чем?  Это у всякого бы отбило охоту,  так можно
дойти до отчаяния.
     Помнится,  я писал тебе, - теперь мне кажется, что с тех пор прошло уже
целое столетие,  - что я не догнал его в Мельбурне и потом гонялся за ним по
Австралии несколько месяцев подряд.  Затем я  поехал за ним следом в  Индию,
чуть было не нагнал его в  Бомбее,  следовал за ним повсюду -  в  Бароду,  в
Равалпинди, Лакхнау, Лахор, Канпур, Аллахабад, Калькутту, Мадрас - о, всюду!
Неделю за неделей,  месяц за месяцем -  в пыли,  под палящим солнцем,  почти
всегда в верном направлении,  иной раз почти настигая его,  но так ни разу и
не настигнув.  Я был на Цейлоне, а потом... впрочем, в дальнейшем я обо всем
этом напишу подробно.
     Я  погнался за ним обратно в  Калифорнию,  потом -  в Мексику и снова в
Калифорнию;  затем я  охотился за ним по всему штату с первого января вплоть
до прошлого месяца.  Я  почти уверен,  что он находится где-то неподалеку от
каньона Надежды. Я выследил его до одного места, в тридцати милях отсюда, но
потом упустил. Верно, кто-нибудь подвез его.
     Сейчас  я  отдыхаю,  время  от  времени  занимаясь поисками потерянного
следа.  Я  был смертельно измучен,  мама,  удручен,  порою чересчур близок к
отчаянию.  Но рудокопы в этом маленьком поселке - славные ребята, и я за это
время к ним привязался, а их веселый жизнерадостный нрав подбадривает меня и
помогает мне забыть все невзгоды.  Я провел здесь уже целый месяц.  Живу я в
хижине,  вместе с одним молодым человеком,  которого зовут Сэмми Хильер. Ему
лет двадцать пять;  он единственный сын,  и этим похож на меня; горячо любит
свою мать и  пишет ей письма каждую неделю.  В этом он лишь отчасти похож на
меня.  Сэмми - существо робкое, а что касается ума, то... он явно не из тех,
кто хватает звезды с неба, но в поселке его любят. Он милый, добрый малый, и
когда я  беседую с ним,  то снова чувствую дружеское участие и поддержку,  а
это теперь для меня - и хлеб насущный, и отдых, и комфорт. Я бы хотел, чтобы
подобное существо согревало "Джеймса Уокера".  Ведь и у него были друзья, он
так  любил  общество.  Перед  моими  глазами встает картина нашей  последней
встречи в  Денвере,  весь трагизм ее!  И  в  тот самый миг я  принуждал себя
заставить его уехать!
     Сердце у Сэмми Хильера добрее,  чем у меня;  мне думается, у него самое
доброе сердце в  поселке:  ведь Сэмми единственный друг паршивой овцы нашего
лагеря  -  некоего Флинта Бакнера и  единственный человек,  с  которым Флинт
разговаривает и кому разрешает с собою разговаривать.  Сэмми сказал мне, что
знает жизнь Флинта и что горе сделало его таким,  каков он есть, и поэтому к
нему следует относиться участливо.  Право же,  только в весьма вместительном
сердце можно  отыскать уголок и  поселить в  нем  такого жильца,  как  Флинт
Бакнер,  если учесть все,  что я о нем слышу.  Пожалуй, эта маленькая деталь
может дать тебе большее представление о  характере Сэмми Хильера,  чем самое
подробное описание его.  Однажды,  беседуя со  мной,  Хильер сказал примерно
так:
     - Флинт -  мой дальний родственник, и он поверяет мне все свои горести.
Так он облегчает сердце, а то бы оно у него лопнуло. Знай, Арчи Стилмен, нет
на  свете  человека несчастнее Флинта Бакнера.  Вся  его  жизнь  -  сплошные
душевные муки;  выглядит он  куда старше своих лет,  давным-давно он потерял
покой. Никогда ему не улыбалось счастье, и он часто повторяет, что жизнь его
все равно сущий ад и уж лучше бы ему поскорее отправиться к чертям в пекло.




                                            Настоящий джентльмен не позволит
                                            себе говорить голую правду
                                            в присутствии дам.

     Свежее,  живительное утро  в  начале октября.  Сирень и  золотой дождь,
озаренные победными кострами осени,  сплетаясь,  пылали над  землей,  словно
волшебный мост, возведенный доброй природой для обитающих на верхушках дерев
бескрылых созданий,  дабы они  могли общаться друг с  другом.  Лиственницы и
гранаты разливали по лесным склонам искрометные потоки пурпурного и  желтого
пламени.  Дурманящий аромат  бесчисленных эфемерных цветов насыщал дремотный
воздух.   Высоко  в  ясной  синеве  один-единственный  эузофагус  застыл  на
недвижных крылах. Всюду царили тишина, безмятежность, мир божий.{26}
     Время  действия -  тысяча девятисотый год,  октябрь.  Место  действия -
каньон  Надежды,   серебряный  прииск  в  глубине  округа  Эсмеральда.   Это
уединенный уголок высоко в  горах,  вдали от  дороги.  Открыли его  недавно.
Обитатели считают,  что  здесь  скрыты  богатые месторождения серебра и  что
год-другой разведывательных работ внесет в  этот вопрос полную ясность в  ту
или другую сторону. В поселке живут две сотни старателей, одна белая женщина
с  ребенком,  несколько китайцев-прачек,  пять  индианок и  дюжина  бродячих
индейцев в одеяниях из кроличьих шкурок,  в потрепанных широкополых шляпах и
ожерельях  из  жести  от  консервных банок.  Здесь  еще  нет  обогатительной
фабрики, нет церкви и нет газеты. Поселок существует всего лишь два года. Он
еще  не  заставил  говорить  о  себе.  Миру  еще  неведомы  его  название  и
местонахождение.
     По обе стороны каньона,  точно стены,  тянутся горы в  три тысячи футов
высотою.  Длинная цепь  беспорядочно разбросанных хижин вьется по  его  дну,
лишь раз в  сутки удостаиваясь поцелуя солнца,  когда оно в полдень,  выходя
из-за одной горной гряды, переваливает за другую. Поселок протянулся мили на
две в длину.  Хижины расположены далеко друг от друга. Единственный рубленый
дом -  трактир.  Можно сказать -  это вообще единственный дом в поселке.  Он
стоит  в  самом  центре  и  служит  местом  вечернего  отдыха  для  здешнего
населения. В трактире пьют, играют в карты и в домино. Играют и на бильярде,
ибо  там  имеется  стол  под  зеленым сукном  -  сплошные дыры,  залепленные
пластырем.  Есть и несколько киев,  только без кожи на конце, и выщербленные
шары,  которые  катятся  со  страшным  грохотом  и  ни  с  того  ни  с  сего
останавливаются где-то  посередине стола.  Есть  там  и  брусочек  мела,  из
которого торчит кусок  кремня.  Тому,  кто  умудрится положить шесть шаров с
одного кия, дается право выпить и угостить всю компанию за счет заведения.
     Лачуга Флинта Бакнера последняя на южной окраине поселка, а его участок
- с северной стороны,  чуть подальше последней хижины на другом краю.  Флинт
Бакнер -  мрачная личность.  Он необщителен.  Друзей у  него нет.  Тот,  кто
пытался с  ним познакомиться,  сожалеет об  этом.  Прошлое Бакнера никому не
известно.  Иные полагают,  что  оно  известно Сэмми Хильеру,  другие в  этом
сомневаются.  Если спрашивают самого Хильера,  то  он отвечает отрицательно,
заявляя,  что о  Бакнере он ровным счетом ничего не знает.  У Флинта Бакнера
есть подручный -  кроткий юноша лет  семнадцати,  англичанин,  с  которым он
очень  дурно  обращается  на  людях  и  без  людей.   Разумеется,   пытались
расспросить и этого паренька, но безуспешно. Фетлок Джонс - так зовут юношу,
- говорил,  что повстречался с  Флинтом,  когда искал жилу.  В Америке нет у
него ни  родных,  ни  друзей,  вот он и  терпит грубое обращение Флинта ради
жалованья,  состоящего из копченой свинины и бобов.  И больше от этого парня
ничего нельзя добиться.
     Фетлок пребывал в  рабстве у  Флинта Бакнера уже  целый месяц.  С  виду
робкий и  тихий,  он  медленно чах от оскорблений и  унижений.  Ведь кроткие
натуры страдают особенно жестоко,  может  быть,  сильнее,  чем  натуры более
грубые,  -  те могут хотя бы вспылить и  облегчить душу с помощью ругани или
кулаков,  когда  последняя  капля  переполнит чашу  терпения.  Доброжелатели
хотели выручить Фетлока из  беды и  не  раз  пытались уговорить его  уйти от
Бакнера,  но  юноше было  страшно даже  подумать об  этом,  и  он  неизменно
отвечал: "О нет!". Пэт Райли, уговаривая Фетлока, как-то сказал:
     - А ну, бросай своего паршивого скареда - будь он проклят! - и переходи
ко мне. Не бойся, я с ним управлюсь.
     Юноша поблагодарил его со слезами на глазах, но, содрогнувшись, сказал,
что "боится так рисковать";  и  еще добавил,  что Флинт когда-нибудь поймает
его один на один ночью - и тогда...
     - Ох, мистер Райли! При одной мысли об этом мне худо становится.
     Другие говорили:
     - Удери от него! А мы поможем. Махни-ка ночью к побережью.
     Однако все эти предложения не имели успеха.  Фетлок говорил,  что Флинт
погонится за  ним и  притащит его обратно,  просто так,  по злобности своего
характера.
     Люди  только  диву  давались.  Мучениям юноши  не  было  конца,  и  так
проходила  неделя  за  неделей.  Вполне  возможно,  что  люди  перестали  бы
удивляться,  если бы  узнали,  чем Фетлок заполнял свой досуг.  Он ночевал в
сарайчике возле лачуги Флинта и по ночам,  пересчитывая свои синяки и обиды,
ломал голову все над одной и той же проблемой: как убить Флинта Бакнера и не
быть уличенным в  убийстве.  Это была единственная отрада его жизни.  Только
этих  часов он  ждал с  лихорадочным нетерпением,  только в  эти  часы бывал
счастлив.
     Сперва он думал применить яд.  Нет -  яд не годится!  Ведь при дознании
установят,  где и кто достал отраву. А может, выстрелить в спину из-за угла,
когда  Флинт,  неизменно в  полночь,  направляется домой?  Нет...  Что  если
кто-нибудь  окажется поблизости и  схватит его?  Зарезать Флинта,  когда  он
спит?  А вдруг он не сразит его одним ударом и Флинт вцепится в него? Фетлок
обдумал сотни различных способов,  но ни один из них не годился,  потому что
даже  в   самом  хитроумном  таился  роковой  изъян  -   риск,   возможность
разоблачения. Нет, нужно найти что-нибудь другое.
     Фетлок проявлял терпение,  бесконечное терпение. "Только не спешить", -
говорил он себе. Он покинет Флинта Бакнера не раньше, чем увидит его труп! И
не к чему спешить,  подходящий способ убийства будет найден.  Где-то есть же
такой способ...  Он  готов сносить побои,  влачить это жалкое существование,
пока  не  отыщет его.  Да,  да,  должен быть способ,  при  котором убийца не
оставит ни  следа,  ни  малейшей улики.  Только не  спешить!  Он найдет этот
способ,  и тогда - о, как хорошо тогда будет жить на свете! А покамест нужно
всеми силами поддерживать свою репутацию тихони, и впредь, как и до сих пор,
никто  никогда не  услышит от  него  ни  единого недоброжелательного слова о
Флинте Бакнере.
     За  два  дня  до  вышеупомянутого октябрьского утра Флинт Бакнер сделал
кое-какие закупки и вместе с Фетлоком принес их в хижину: коробку со свечами
они  поставили в  угол,  жестяную банку  с  порохом  положили на  коробку со
свечами,  а  бочонок с порохом поместили над койкой Флинта;  огромное кольцо
запального шнура повесили на крюк.  Фетлок решил, что рытье мягкой породы на
участке Флинта уже закончено и  пора переходить к  взрывным работам.  Он уже
видел, как взрывают породу, и кое-что смыслил в этом деле, только самому еще
не  приходилось этим  заниматься.  Догадка его  оправдалась -  настало время
приступать к  взрывным работам.  Наутро хозяин и  подручный отнесли к  шахте
шнур,  бур и  жестянку с  порохом.  Яма была уже в восемь футов глубиной,  и
чтобы забраться в нее,  пользовались приставной лестницей.  Они спустились в
яму,  и Флинт Бакнер приказал Фетлоку держать бур, даже не объяснив ему, как
с ним надо обращаться,  а сам занес молот.  От первого же удара бур выскочил
из рук Фетлока, словно так и положено.
     - Образина!  Ублюдок черномазый!  Кто же  так держит бур?  Подними его!
Наставь опять! Держи! Прокля... Нет, я тебя выучу!
     Спустя час шурф был пробит.
     - Теперь заряжай!
     Юноша стал засыпать порох.
     - Болван!
     Страшный удар в челюсть свалил Фетлока с ног.
     - Поднимайся!  Нечего скулить! Сперва засунь шнур. А теперь сыпь порох.
Стой!  Стой!  Ты,  как видно, решил засыпать его дополна? Из всех безмозглых
молокососов, которых я... Подсыпь земли! А теперь песку! Примни! Стой, стой!
О, дьявол!..
     Флинт схватил железную чушку и  сам  стал  уминать заряд,  чертыхаясь и
богохульствуя,  словно бесноватый.  Затем он  поджег шнур,  вылез из шахты и
отбежал на пятьдесят ярдов,  Фетлок -  за ним.  Несколько минут они стояли и
ждали.  И  вот с  громовым грохотом в воздух взлетело огромное облако дыма и
щебня,  затем  на  землю  обрушился  каменный  ливень,  и  вновь  воцарилась
безмятежная тишина.
     - Жаль,  что тебя там не было, - заметил хозяин. Они снова спустились в
шахту, расчистили ее, пробили еще один шурф и вновь его зарядили.
     - Эй,  сколько шнура ты  собираешься загубить зря?  Ты что,  не знаешь,
сколько надо отмерить?
     - Не знаю, сэр.
     - Ах, не знаешь! Нет, этакого я за всю свою жизнь не видывал!
     И Флинт Бакнер вылез из шахты, крикнув Фетлоку:
     - Эй,  болван!  Ты  что,  весь день там намерен торчать?  Отрежь шнур и
поджигай!
     Несчастный, весь дрожа, взмолился:
     - Помилуйте, сэр, я...
     - Ты смеешь перечить мне? Режь шнур и поджигай!
     Юноша выполнил приказание.
     - Д-д-д-дьявол!  Это называется отрезал! Всего минута до взрыва! Да что
б тебя тут...
     В ярости Флинт Бакнер рывком вытащил из ямы лестницу и пустился бежать.
Юноша оцепенел от ужаса.
     - О господи! На помощь! Спасите! Спасите! - молил он. - Что мне делать?
Что мне делать?
     Он  так  и  вжался  в  стену  шахты,  услышав,  как  потрескивает шнур,
лишившись голоса, едва дыша. В полном оцепенении стоял он и смотрел на шнур.
Через две-три-четыре секунды,  разорванный в клочья,  он взлетит в воздух. И
вдруг его осенило.  Он кинулся к  шнуру и  оторвал конец,  торчавший наружу.
Спасен!  Полумертвый от  пережитого страха,  обессилевший,  Фетлок рухнул на
землю и все же успел радостно прошептать:
     - Он сам научил меня!  Я же знал, что найду способ, если буду терпеливо
ждать.
     Минут через пять Флинт Бакнер в  смятении и тревоге подкрался к шахте и
заглянул в нее.  Сразу поняв, что произошло, он спустил лестницу, и Фетлок с
трудом выбрался наверх. Юноша был смертельно бледен. Вид подручного усугубил
смущение Флинта Бакнера,  и он,  изобразив на лице участие и даже раскаяние,
отчего  физиономия его  по  недостатку опыта  в  выражении  подобных  чувств
выглядела весьма необычно, сказал:
     - Это все вышло случайно.  Смотри, никому не рассказывай. От волнения я
сам не знал,  что делаю. А ты что-то плохо выглядишь. Хватит с тебя, сегодня
ты достаточно поработал.  Иди домой,  поешь,  чего захочешь,  и отдохни. Это
была просто оплошность от волнения.
     - Ох,  и  натерпелся же я  страху,  -  ответил юноша.  -  Но я кое-чему
научился и не жалею об этом.
     - Ни  черта  не  стоит  его  ублажить,  -  пробормотал Флинт,  провожая
взглядом своего подручного.  -  Хотел бы я  знать,  проболтается он или нет?
Жалко, что он уцелел.
     Но  Фетлок  воспользовался свободным временем  отнюдь  не  для  отдыха:
нетерпеливо,  лихорадочно,  радостно он принялся за работу.  По склону горы,
прямо до  самой хижины Флинта спускались густые заросли чапарраля.  Основная
работа велась в темном лабиринте этих густых и цепких зарослей.  Остальное -
в сарайчике. Наконец, когда все было закончено, Фетлок произнес:
     - Если он боится,  что я  на него пожалуюсь,  то завтра же его опасения
рассеются.  Он увидит,  что я такой же теленок, как и всегда, и таким я буду
для  него весь завтрашний день.  Еще  один день...  А  послезавтра ночью все
будет кончено,  и ни одна собака не догадается,  кто его убил и как это было
сделано. И ведь надо же - он сам подал мне эту мысль!




     Вот и следующий день наступил и кончился.
     Почти  полночь.   Через  пять  минут  начнется  новый  день.   Действие
происходит в  бильярдной.  Грубые люди  -  в  грубой одежде,  в  широкополых
шляпах,  в брюках,  заправленных в сапоги,  некоторые в жилетах,  но все без
курток  -  собрались вокруг  железной  печурки  с  румяными боками,  дарящей
благодатное тепло. Стучат бильярдные шары. И больше в доме ничего не слышно.
А  за  окном уныло стонет ветер.  Собравшиеся явно  скучают и  вместе с  тем
чего-то ждут.  Пожилой старатель, неуклюжий, широкоплечий, с седеющими усами
и  угрюмыми глазами на  угрюмом лице,  поднимается,  вешает  на  руку  моток
запального шнура,  собирает еще  кое-какие  вещи  и  уходит,  ни  с  кем  не
попрощавшись.  Это -  Флинт Бакнер.  Как только затворяется дверь, раздается
гул голосов.
     - Самый точный человек на свете, - замечает Джейк Паркер, кузнец. - Раз
он поднялся, значит ровно полночь, можете не смотреть на часы.
     - И,  сдается мне,  это его единственная добродетель,  -  говорит Питер
Хоус, старатель.
     - Черное пятно на  всем  нашем обществе,  -  говорит Фергюсон,  рабочий
компании "Уэллс-Фарго".  -  Будь я тут хозяин,  у меня бы он раскрыл рот,  а
иначе проваливай подобру-поздорову!  -  И  он  кинул выразительный взгляд на
трактирщика;  но тот счел за лучшее его не заметить,  потому что человек,  о
котором шла речь,  был выгодным гостем и  каждую ночь уходил домой,  изрядно
подзаправившись у стойки.
     - Послушайте, ребята! - обратился к приятелям Хэм Сандвич, старатель. -
А  вы  можете припомнить,  чтобы он  кого-нибудь из вас есть разок пригласил
выпить?
     - Кто?! Флинт Бакнер?! Святая Мария!
     Эти  саркастические  реплики  прозвучали  в   мощном  хоре  возмущенных
голосов. После короткой паузы старатель Пэт Райли заявил:
     - Этот тип - сплошная головоломка, и его подручный ему под стать. Никак
не могу их раскусить.
     - А кто же может?  - сказал Хэм Сандвич. - Если эти двое - головоломки,
то что ты скажешь о третьем? Коли зашла речь о первосортной сногсшибательной
таинственности, так он их обоих заткнет за пояс. Ничего себе загадочка! А?
     - Еще бы!
     Все присоединились к этому мнению. Все, за исключением одного человека,
который был новичком в  поселке.  Звали его Питерсон.  Он заказал выпивку на
всех  и  спросил,  кто  же  этот  таинственный номер  три.  Ответ последовал
немедленно: Арчи Стилмен!
     - Он таинственная личность?
     - Таинственная личность!  Он спрашивает про Арчи Стилмена? - воскликнул
Фергюсон.  - Да по сравнению с ним четвертое измерение - пустячок! (Фергюсон
был человек образованный.)
     Питерсону захотелось узнать  о  местном чуде  как  можно  подробнее.  И
разумеется,  все захотели удовлетворить его желание, а потому все заговорили
разом. Но тогда Билли Стивене, хозяин заведения, призвал общество к порядку:
уж лучше пускай говорят по очереди. Он налил каждому по рюмке и велел начать
Фергюсону.
     - Ну,  во-первых, он еще малец, и это вроде бы все, что мы о нем знаем.
Можешь качать из  него,  пока не  выдохнешься,  и  все без толку:  все равно
ничего не  выкачаешь -  ни  о  его планах,  ни  о  его профессии.  А  что до
каких-нибудь подробностей про его главную тайну,  тут и думать нечего,  - он
просто переводит разговор на другое,  вот и  все.  А  тебе остается гадать и
гадать,  пока не  посинеешь от  натуги -  это пожалуйста!  Ну  а  толку?  Ни
малейшего.
     - Что же это за тайна?
     - Не то зрение,  не то слух,  не то чутье, не то колдовство. На выбор -
что кому по вкусу; со взрослых - двадцать пять, детям и слугам - за полцены.
А теперь послушайте, что он умеет делать. Вы можете уйти отсюда и скрыться.
     Пойдите куда-нибудь и спрячьтесь,  все равно где.  И он тут же,  прямым
ходом, направится за вами и ткнет в вас пальцем.
     - Что вы говорите?!
     - То, что вы слышите. Погода ему нипочем. Природные условия нипочем. Он
их даже не замечает.
     - Да ну! А темнота? А дождь, снег?
     - Все равно. Ему на это плевать.
     - Подумайте! А туман?
     - Туман!.. Его взгляд пробивает туман, как пуля.
     - Ну, ребята, честное слово, - что он мне тут заливает?!
     - Все - истинная правда! - грянул хор голосов. - Шпарь дальше!
     - Так вот,  сэр:  к  примеру,  он может сидеть здесь в  компании,  а вы
украдкой отправитесь отсюда в любую хижину и откроете книгу -  да, сэр, хоть
целую дюжину книг - и запомните номер страницы; и Арчи потом по вашему следу
отправится в то самое место,  где вы находитесь, откроет каждую книгу на той
самой странице, назовет тот самый номер и никогда не ошибется.
     - Что же он - сам дьявол?
     - Да уж это многим приходило в голову. А теперь я расскажу вам про него
удивительную историю. Позавчера вечером он...
     В  этот  миг  снаружи  послышался шум,  дверь  распахнулась,  и  в  зал
ворвалась возбужденная толпа,  возглавляемая единственной белой  женщиной  в
поселке, кричавшей:
     - Мой ребенок,  моя девочка!  Она пропала!  Ради господа бога, помогите
мне разыскать Арчи Стилмена! Мы нигде не можем его найти!
     И тут хозяин заведения сказал:
     - Присядьте,  миссис Хоган!  Сядьте и успокойтесь!  Три часа тому назад
Арчи заказал постель и лег спать.  Видно,  очень устал -  как всегда,  целый
день таскался по  глухим тропам в  горах.  Хэм Сандвич,  сбегай-ка  наверх и
разбуди его. Он в четырнадцатом номере.
     Вскоре юноша спустился вниз в боевой готовности и попросил миссис Хоган
рассказать, как все произошло.
     - Ах ты мой дорогой!  Рассказывать-то мне нечего.  Я  сама была бы рада
хоть  что-нибудь знать.  В  семь  часов я  уложила ее  спать,  а  когда сама
собралась лечь,  вижу - она исчезла. Бросилась я, золотце, в твою хижину, но
тебя там не было,  потом искала тебя,  заглядывала в каждую лачугу внизу,  а
теперь вот поднялась сюда.  Ох,  как я извелась от страха и тоски! Но, слава
богу,  наконец-то я тебя нашла, а уж ты найдешь моего ребенка. Идем же, идем
скорее!
     - Немедленно, сударыня! Я иду с вами. Сперва мы зайдем к вам домой.
     Все  устремились за  ними,  чтобы  принять  участие  в  поисках.  Южная
половина поселка уже была на ногах -  добрая сотня людей маячила у  трактира
сплошной темной массой,  в которую были вкраплены мерцающие огоньки фонарей.
Вся  эта толпа распалась на  шеренги по  три-четыре человека,  чтобы удобнее
было  идти по  узкой дороге,  и  колонна быстрым маршем направилась к  южной
окраине поселка следом за  своими предводителями.  Через несколько минут они
достигли жилья миссис Хоган.
     - Вот койка,  -  сказала миссис Хоган, - тут лежала моя девочка! В семь
часов я уложила ее спать, а где она теперь - одному господу ведомо.
     - Дайте-ка фонарь, - сказал Арчи.
     Поставив фонарь на твердый глинобитный пол, он нагнулся, делая вид, что
внимательно осматривает его.
     - Вот ее  след,  -  сказал он  и  в  нескольких местах коснулся пальцем
земли. - Вот тут, там и вон там... Видите?
     Несколько человек опустилось на  колени,  изо  всех  сил  стараясь хоть
что-нибудь разглядеть.  Кое-кому показалось, что они действительно различают
нечто вроде следа; но остальные качали головой и чистосердечно признавались,
что на твердой,  гладкой поверхности нет таких следов, которые их глаза были
бы в состоянии разглядеть.
     Один из них сказал так:
     - Возможно,  что  ножка ребенка оставила тут какой-то  след,  но  каким
образом, не понимаю.
     Юный Стилмен вышел из хижины,  осветил фонарем землю,  повернул налево,
прошел три шага, все время внимательно вглядываясь.
     - Я вижу,  куда ведет след,  -  сказал он.  - Эй, кто-нибудь, подержите
фонарь!  -  и  быстро зашагал в  южном направлении,  а за ним,  извиваясь по
тропам глубокого ущелья, двинулась вся колонна сопровождающих.
     Так  они  прошли целую милю и  достигли выхода из  каньона.  Перед ними
лежала равнина, заросшая полынью, тусклая, бесконечная, призрачная...
     Арчи Стилмен дал команду остановиться.
     - Теперь главное -  не сбиться с пути! - сказал он. - Нужно опять найти
след.
     Он  взял  фонарь  и  прошел шагов  двадцать,  разглядывая землю.  Потом
промолвил:
     - Теперь пошли. Все в порядке! - и отдал фонарь.
     Четверть мили он петлял среди кустарника, постепенно отклоняясь вправо,
потом свернул в  сторону и  описал еще  один огромный полукруг;  потом снова
свернул, с полмили прошел на запад и наконец остановился.
     - Тут  бедная  крошка  выбилась  из  сил.   Подержите  фонарь.   Можете
посмотреть, вот тут она сидела.
     Но  в  этом месте расстилалась гладкая солончаковая площадка,  твердая,
как сталь,  и  ни у  одного из собравшихся не хватило духу заявить,  что его
глаз способен различить на ней хотя бы единую вмятину. Несчастная мать, упав
на колени, причитая и плача, целовала землю там, где недавно сидело ее дитя.
     - Но где же все-таки ребенок? - спросил кто-то в толпе.
     - Здесь ее нет. Уж это-то мы своими глазами видим.
     Арчи Стилмен описал круг по всей площадке,  держа в руке фонарь,  будто
отыскивая следы.
     - Ну и ну! - вскоре произнес он с досадой. - Вот этого я уж не понимаю.
     Он опять обошел площадку.
     - Что  за  штука!  Она  же  здесь была,  это ясно,  и  никуда отсюда не
уходила. Это тоже ясно. Вот так задача! И я не могу ее решить.
     Несчастная мать впала в отчаяние.
     - О  господи  боже!  О  пресвятая дева!  Ее  утащило какое-то  крылатое
чудовище! Я больше не увижу своего дитятка.
     - Не  унывайте,  -  успокаивал ее Арчи.  -  Мы ее найдем!  Не унывайте,
сударыня!
     - Да благословит тебя бог за эти слова.  Арчи Стилмен!  - ответила мать
и, схватив руку юноши, с жаром ее поцеловала.
     В этот момент Питерсон, новичок, с усмешкой зашептал на ухо Фергюсону:
     - До чего же ловкий фокус - отыскать это место! Вряд ли стоило тащиться
в этакую даль! Любое другое место подошло бы с тем же успехом, а?
     Фергюсона возмутила эта инсинуация, и он запальчиво возразил:
     - Выходит,  ты намекаешь, что ребенка здесь вовсе не было? А я говорю -
был, и если тебе пришла охота попасть в переделку, то...
     - Ну,   вот  и  отлично!  -  протянул  Арчи  Стилмен.  -  Подите  сюда,
взгляните-ка!  Он  же  все время был у  нас перед самым носом,  а  мы его не
заметили!
     Толпа ринулась к  месту,  где якобы отдыхал ребенок,  и  много пар глаз
тщились  с  великой  надеждой  разглядеть  то,   чего  касался  палец  Арчи.
Последовала пауза,  за ней - всеобщий вздох разочарования. Затем Пэт Райли и
Хэм Сэндвич в один голос воскликнули:
     - Что это значит, Арчи? Тут же ничего нет!
     - Ничего?  А  это,  по-вашему,  ничего?  -  И Арчи быстро обвел пальцем
какой-то контур.  -  Вот,  вот... Теперь узнаете? Это же след индейца Билли.
Ребенок у него.
     - Благодарение господу! - вскричала мать.
     - Забирайте фонарь, - распорядился Арчи, - я знаю, куда идти. За мной!
     Он пустился бегом,  то ныряя в заросли полыни,  то вновь появляясь,  и,
пробежав так ярдов триста,  скрылся за песчаным холмом;  остальные поспешили
следом и  нагнали его.  Он стоял и  ждал их.  В  десяти шагах маячила чья-то
лачужка -  серая бесформенная груда из тряпья и старых попон,  через прорехи
которой мерцал слабый свет.
     - Идите вперед,  миссис Хоган,  -  сказал юноша,  -  вы по праву должны
войти первой.
     Все  кинулись наперегонки с  миссис Хоган к  пристанищу индейца Билли и
увидели одновременно с нею все,  что происходило внутри.  Индеец Билли сидел
на  земле.  Подле него  спал  ребенок.  Мать  сжала свое  дитя в  судорожном
объятии, заключив в него и Арчи Стилмена, и, заливаясь благодарными слезами,
сдавленным,  прерывающимся голосом  низвергла  золотой  поток  славословий и
ласкательных эпитетов из той неисчерпаемой сокровищницы,  какую являет собой
только ирландское сердце.
     - Я -  она -  находить близко,  -  рассказывал индеец Билли,  - она там
спать,  очень много устала, лицо мокрое. Думать, плакала. Я приносить домой,
кормить, она очень много голодная, потом снова спать.
     Счастливая  мать  в   безмерной  благодарности,   презрев  все   ранги,
облобызала и индейца Билли, назвав его "ангелом господним в ином обличий".
     И  если только индеец Билли состоял в такой должности,  то он и в самом
деле был "в ином обличий", о чем красноречиво свидетельствовало его одеяние.
     В  половине второго ночи все  участники процессии ворвались в  поселок,
распевая "Когда Джонни идет домой",  размахивая фонарями и поглощая напитки,
которыми их  подкрепляли на  протяжении всего  пути.  Затем все  собрались в
трактире, превратив начало утра в конец веселой ночи.







     На  следующий  день  потрясающая  сенсация  взбудоражила весь  поселок:
величественного вида  иностранец,  с  внушительной осанкой  и  непроницаемым
лицом,  прибыл в  трактир и  записал в книгу приезжих имя,  которое стольких
приводило в трепет:

                                Шерлок Холмс

     Эта  новость перелетала из  хижины  в  хижину,  с  участка на  участок;
побросав инструменты,  люди  ринулись к  центру притяжения.  Некий старатель
оповестил  о  выдающемся  событии  Пэта  Райли,  чей  участок  находился  по
соседству с участком Флинта Бакнера,  и Фетлок Джонс,  услышав новость, едва
не упал в обморок.
     - Дядюшка  Шерлок!   -  пробормотал  он  себе  под  нос.  -  Везет  как
утопленнику!  Угораздило же его появиться,  как раз когда... - Но тут Фетлок
впал в мечтательную задумчивость и вскоре успокоился.  "Впрочем,  его-то мне
бояться нечего.  Всем,  кто его знает так,  как я,  отлично известно, что он
способен раскрыть преступление,  только когда  сам  его  подготовит заранее,
запасется всеми  уликами и  сыщет  какого-нибудь  парня,  который согласится
совершить это преступление согласно его инструкциям.  Ну а  на этот раз улик
не будет!  Так в чем же он сможет здесь показать свой талант? Ни в чем. Нет,
сэр,  все подготовлено!  Но если б я рискнул отложить это дело... О нет, так
рисковать я  не  намерен.  Флинт Бакнер отправится на  тот  свет  сегодня же
вечером.   Без  проволочек!"   Но  тут  перед  Фетлоком  возникло  еще  одно
препятствие: "дядюшка Шерлок, конечно, захочет сегодня вечером поговорить со
мной о семейных делах.  Как же мне от него отделаться?  Около восьми часов я
должен на несколько минут попасть к  себе".  Это было весьма затруднительное
обстоятельство,  из-за  которого Фетлоку пришлось немало поломать голову.  И
все же выход был найден:  "Мы пойдем прогуляться,  а я на минутку отлучусь и
оставлю его на дороге,  так чтобы он не видел,  что я сделаю.  Лучший способ
сбить сыщика со  следа -  это  не  отпускать его от  себя,  когда готовишься
совершить преступление. Да, это самый безопасный ход. Я возьму его с собой".
     Тем  временем всю  дорогу перед  трактиром запрудили жители поселка,  в
надежде хоть  одним глазком взглянуть на  Великого Человека.  Однако Великий
Человек сидел в своем номере и не выходил.  Слегка повезло только Фергюсону,
кузнецу  Джейку  Паркеру  и  Хэму  Сандвичу.  Трое  восторженных поклонников
великого сыщика-ученого засели в сарайчике для хранения задержанного багажа,
расположенном напротив окон занимаемого сыщиком номера и  отделенном от него
лишь проходом в десять -  двенадцать футов шириной,  и просверлили в ставнях
глазки.
     Ставни  у  мистера  Холмса  были  наглухо  закрыты,  но  вскоре  он  их
распахнул.   Жуткое  и  вместе  с  тем  радостное  волнение  охватило  троих
наблюдателей,  внезапно очутившихся лицом к  лицу с выдающейся личностью,  с
этим сверхчеловеком,  слава о  котором гремит по  всему миру!  Вот он  сидит
перед ними -  не легенда, не призрак, а реальность из плоти и крови: протяни
руку - и можно его потрогать.
     - Вы  только  взгляните на  эту  голову!  -  с  благоговением в  голосе
воскликнул Фергюсон. - Бог ты мой! Вот это голова!
     - Еще бы!  - почтительно согласился кузнец. - А гляньте на этот нос, на
эти глаза! Ум, говорите? Целая бочка!
     - А бледный какой!  -  заметил Хэм Сандвич. - Это все от мыслей, вот от
чего!  Черт подери!  Остолопы вроде нас  даже понятия не  имеют,  что значит
по-настоящему мыслить!
     - Куда уж нам!  -  подтвердил Фергюсон. - То, что мы считаем мыслями, -
просто-напросто чепуха на постном масле.
     - Верные твои слова,  Фергюсон.  А гляньте на этот нахмуренный лоб! Вот
это, скажу я вам, острота мысли - так и сверлит, все вглубь, вглубь, в самое
что ни на есть нутро! Должно быть, напал на какой-то след.
     - Так и есть!  Попомните мои слова! Вы только взгляните, какой мрачный,
какой бледный и торжественный, - ни одному покойнику его не переплюнуть!
     - Где там!  Ни за какие денежки!  И ведь это все у него наследственное!
Он же четыре раза умирал, это даже историки описали. Три раза своей смертью,
а  один раз  -  от  несчастного случая.  Говорят,  от  него несет сыростью и
холодом, как от могилы. А еще говорят...
     - Т-сс!  Смотрите!  Приложил большой палец  к  правой шишке на  лбу,  а
указательный -  к левой.  Клянусь своей второй рубахой,  его мозговая машина
сейчас шпарит на полный ход!
     - А то как же! А теперь он глядит на небо, поглаживает усы и...
     - А   теперь  поднялся  и   пальцем  правой  руки   на   пальцах  левой
пересчитывает улики.  Видите?  Вот дотронулся до указательного,  теперь - до
среднего, а теперь - до безымянного...
     - Стоп! Застрял...
     - Глядите,  как сморщился!  Видно, не может разобраться в этой улике. А
вот...
     - А вот улыбается!  Ну прямо тигр!  Глядите,  остальные пальцы перебрал
одним махом. Значит, понял, в чем дело! Понял, будьте покойны.
     - Да,  скажу я  вам!  Не  хотелось бы мне быть на месте того парня,  за
которым он охотится!
     Мистер Холмс пододвинул стол к  окну,  сел к наблюдателям спиной и стал
писать.  Наблюдатели оторвались от дырочек в ставнях,  набили трубки и уютно
расположились, чтобы не спеша покурить и потолковать.
     - Да,  ребята,  что тут говорить.  Он -  чудо! - с полной убежденностью
объявил Фергюсон. - Это прямо-таки на нем написано.
     - Самые что ни  на  есть верные твои слова,  Фергюсон,  -  сказал Джейк
Паркер. - Вот было бы здорово, если бы он вчера вечером оказался с нами!
     - Еще бы!  -  подхватил Фергюсон.  -  Уж  тогда бы мы имели возможность
наблюдать научную  работу  сыщика.  Интеллект -  понятно?  Чистый  интеллект
самого  высшего  сорта.   Наш  Арчи  -   молодчина,  и  нечего  умалять  его
способности,  но ведь его дар,  насколько я понимаю,  только зрение, острое,
как у совы ночью, удивительный природный дар животного, ни больше ни меньше;
но  в  этом  же  нет  интеллекта,  нет  этой  жуткой  таинственности,  этого
величия...  Двух таких людей можно сравнивать не больше чем... чем... Да что
там! Разрешите-ка мне сказать вам, что бы он стал делать вчера. Он бы сперва
зашел к мамаше Хоган и взглянул - только взглянул - на помещение, вот и все.
И что-нибудь увидел бы? Да, сэр, все до последней мелочи! И он бы знал жилье
Хоганов лучше,  чем сами хозяева, проживи они там хоть целых семь лет. Потом
он  бы сел на койку,  все так же тихо,  спокойно,  и  сказал бы миссис Хоган
так... Эй, Хэм, к примеру - ты будешь миссис Хоган. Я стану тебя спрашивать,
а ты отвечать.
     - Ладно, валяй!
     - Сударыня! Прошу внимания! Не отвлекайтесь. Итак, какого пола ребенок?
     - Женского, ваша честь!
     - Гм! Женского. Хорошо, очень хорошо. Возраст?
     - Седьмой пошел, ваша честь!
     - Гм, мала, слаба - две мили. Потом устанет. Ляжет, уснет. Мы найдем ее
на расстоянии двух миль или менее того. Зубы?
     - Пять, ваша честь! И один вылезает.
     - Хорошо,  очень хорошо!  Очень, очень, хорошо!.. (Да, ребята, уж он-то
найдет улики и  увидит их  там,  где другой пройдет мимо,  не обратив на них
никакого внимания...) В чулках? В башмаках?
     - Да, ваша честь! И в том и в другом.
     - Чулки нитяные, башмаки сафьяновые?
     - Башмачки юфтевые.
     - Гм!    Юфть!   Это   осложняет   дело...   Ну,   ничего,   справимся.
Вероисповедание?
     - Католичка, ваша честь!
     - Отлично.  Прошу оторвать лоскут от ее одеяла.  Благодарю.  Полушерсть
заграничного производства.  Отлично. Теперь кусочек от ее платья. Благодарю.
Ситец. Поношенный. Превосходная улика. Превосходная! Теперь, будьте любезны,
соберите  мне  немножко  мусору  с  пола.   Спасибо,   большое  спасибо!  О!
Превосходно! Превосходно!.. Теперь мы, кажется, знаем, в чем дело...
     И вот,  друзья мои, у него уже есть все необходимые улики, и больше ему
ничегошеньки не  надо.  И  потом,  как  вы  думаете,  что  делает Выдающаяся
Личность?  Он раскладывает на столе все эти кусочки материи и мусор,  кладет
на  стол  локти,  склоняется над  ним,  укладывает все  вещицы ровно в  ряд,
изучает  их,  тихо  шепчет:  "Женского пола",  перекладывает их  по-другому,
шепчет:  "Шесть лет",  снова перекладывает их и  так и  сяк и  опять шепчет:
"Пять зубов... один выходит... католичка... нитяные... ситец... юфть... будь
она  проклята,  эта  юфть!"  Потом выпрямляется,  устремляет взор в  небеса,
запускает обе  пятерни в  волосы и  все ерошит их,  ерошит,  бормоча:  "Будь
проклята эта  юфть!"  Потом он  встает из-за  стола,  хмурит лоб и  начинает
пересчитывать все свои улики по  пальцам и...  застревает на безымянном.  Но
лишь на один миг!  Потом лицо его озаряется,  будто дом во время пожара,  он
расправляет плечи и  во всем своем величии обращается к собравшимся:  "Пусть
двое возьмут фонарь и  сходят к  индейцу Билли за ребенком.  Остальные -  по
домам.   Спокойной  ночи,  сударыня!  Спокойной  ночи,  джентльмены!"  И  он
кланяется, величественный, как Маттерхорн{46}, и уходит в трактир. Вот каков
его  стиль работы.  Единственный в  своем роде,  научный,  глубокомысленный:
четверть часа -  и дело в шляпе. И не надо всей толпой полтора часа шататься
в диких зарослях, верьте моему слову.
     - Черт подери!  Вот это здорово!  - воскликнул Хэм Сандвич. - Фергюсон!
Ты  же  все это разыграл как по  нотам!  Ни  в  одной книге его так точно не
описали! Да я будто все своими глазами видел! А вы?
     - Еще бы! Точная фох-тох-графия!
     Фергюсон был весьма польщен такой похвалой.  Он посидел некоторое время
молча, наслаждаясь своим успехом, потом проникновенно спросил:
     - Интересно, господь ли его создал?
     Ответа не последовало.
     Никто  не  откликнулся,   но  спустя  минуту  Хэм  Сандвич  почтительно
произнес:
     - Если и господь, то вряд ли за один присест!




     В  восемь часов  вечера мимо  хижины Флинта Бакнера в  морозном сумраке
брели два человека. Это были Шерлок Холмс и его племянник.
     - Подождите меня здесь на дороге,  дядюшка, - сказал Фетлок, - я сбегаю
к себе только на минуту.
     Он  попросил дядю  что-то  дать ему,  тот  выполнил просьбу племянника,
после чего  Фетлок скрылся во  тьме.  Но  вот  вскоре он  вновь появился,  и
беседа-прогулка продолжалась.  К девяти часам они уже возвратились в трактир
и с трудом проталкивались сквозь толпу поклонников в бильярдной,  набившихся
туда, в надежде хоть одним глазком взглянуть на Выдающуюся Личность. Грянуло
"ура!",  словно при встрече коронованной особы.  Мистер Шерлок Холмс отвечал
на  овацию  целой  серией учтивых поклонов,  и  когда  стал  удаляться,  его
племянник оповестил собравшихся:
     - Джентльмены!  Дяде  Шерлоку  нужно  поработать.  Он  будет  занят  до
полуночи или до  часа ночи,  но потом,  возможно,  и  несколько раньше этого
времени,  спустится к вам.  Мой дядюшка выражает надежду,  что кто-нибудь из
вас еще останется выпить с ним.
     - Ого,  ребята!  Вот это королевский размах! Троекратное "ура!" в честь
Шерлока Холмса,  самого великого человека,  когда-либо жившего на  свете!  -
вскричал Фергюсон. - Гип-гип-гип!..
     - У-р-р-р-а! У-р-р-а! Ур-р-а!
     Оглушительные  раскаты  сотрясли  все  здание,   столь  искренним  было
чувство, которое почитатели вложили в свои приветствия.
     Наверху, у себя в номере, дядя сказал племяннику с легким укором:
     - Зачем ты впутал меня в такую историю?
     - Но  вы  же  не  хотите утратить популярность?  В  таком случае нечего
держаться особняком в поселке старателей.  Ребята восхищаются вами,  но если
бы вы вздумали уехать, не выпив с ними, они решили бы, что вы задираете нос.
Кроме того,  вы же сами оказали,  что располагаете таким запасом новостей из
дому, что разговоров нам хватит на полночи.
     Юноша  был  вполне прав  и  рассуждал разумно,  что  дядя  не  замедлил
признать.  Юноша рассуждал разумно и  в другом отношении,  о котором не счел
нужным упоминать,  разве что  только самому себе:  "Дядюшка и  все остальные
будут очень полезны - пусть подтвердят и без того твердое алиби".
     В  течение трех часов племянник усердно беседовал со своим дядюшкой,  а
затем около полуночи вышел из  трактира,  скрылся во тьме шагах в  десяти от
дома и  стал ждать.  Через пять минут,  едва не  задев Фетлока,  на  дорогу,
пошатываясь, вышел Флинт Бакнер.
     - Его песенка спета, - прошептал юноша и, мысленно продолжая говорить с
самим  собой,  поглядел  вслед  удаляющейся темной  фигуре:  "Прощай,  Флинт
Бакнер,  прощай навсегда! Ты назвал мою мать... Ладно уж, забудем, как ты ее
назвал! А теперь, милейший, это твоя последняя прогулка".
     Фетлок вернулся в  трактир.  "Остался еще  целый  час.  Проведем его  с
ребятами, - пригодится для алиби".
     Он  привел  Шерлока Холмса в  бильярдную,  битком набитую восторженными
почитателями.  Гость заказал выпивку на всех,  и веселье началось.  Все были
счастливы,  все  выражали свое восхищение.  Вскоре лед  был  сломан.  Песни,
рассказы,  снова выпивка -  так летели минуты, столь чреватые событиями. Без
шести минут час веселье достигло апогея, и в этот миг:
     Т-р-р-р-ах!
     В комнате мгновенно воцарилась тишина.  Глухой гул прокатился по ущелью
и,  постепенно замирая,  стих.  Оцепенение прошло,  и все кинулись к выходу,
крича:
     - Что-то взорвалось!
     Во тьме раздался чей-то голос:
     - Это вон там! Я видел вспышку.
     Люди толпой ринулись вниз по каньону:  Шерлок Холмс, Фетлок Джонс, Арчи
Стилмен -  все...  За  несколько минут они  пробежали целую милю.  При свете
фонаря  они  обнаружили гладкий глинобитный пол  лачуги  Флинта Бакнера.  От
самого жилья не осталось ни следа, ни кусочка, ни щепки. Не осталось следа и
от самого Флинта. Разбившись на группы, люди отправились на поиски.
     - Вот он!..
     И в самом деле, на расстоянии пятидесяти ярдов вниз по ущелью они нашли
его,  вернее сказать,  нашли растерзанные, останки, которые недавно были им.
Фетлок Джонс поспешил туда вместе с  остальными и  тоже увидел их.  Дознание
заняло не  более четверти часа.  Хэм  Сандвич,  старшина присяжных,  огласил
вердикт,  отличавшийся  непринужденным изяществом  стиля  и  заканчивавшийся
следующим выводом:  "Покойный умер по  своей вине,  или  по  вине лица,  или
нескольких лиц,  неизвестных данному составу присяжных,  а  также не оставил
после себя ни  семьи,  ни  прочих домашних пожитков,  кроме хижины,  которая
взлетела в воздух. И да сжалится над ним господь бог. Аминь!"
     Затем сгоравшие от  нетерпения присяжные вновь присоединились к  толпе,
ибо  там находился эпицентр всеобщего внимания -  Шерлок Холмс.  Молчаливые,
торжественно-почтительные старатели образовали полукруг,  включавший в  себя
большой пустырь,  на котором недавно стояла хижина Флинта Бакнера.  По этому
просторному   пустырю   двигалась   Выдающаяся   Личность,    сопровождаемая
племянником с фонарем. С помощью рулетки Шерлок Холмс вымерил ширину и длину
участка, на котором стояла хижина; затем он вымерил расстояние между кустами
чапарраля и дорогой,  вымерил высоту кустов чапарраля,  а затем произвел еще
целый ряд всевозможных измерений. Время от времени он подбирал то лоскут, то
щепку,  то горстку земли,  тщательнейшим образом осматривал их и  прятал.  С
помощью  карманного  компаса  он  определил  местоположение участка,  сделав
поправку  в   две  секунды  на   магнитное  склонение.   Затем  засек  время
(тихоокеанское) по  своим часам,  с  учетом местного времени.  Затем измерил
шагами расстояние от места, где стояла хижина, до останков покойного, сделав
поправку на прилив и  отлив.  Вычислил высоту расположения участка с помощью
карманного барометра-анероида,  а  также  измерил  температуру воздуха своим
карманным термометром. Наконец, величаво поклонившись, он объявил:
     - Я закончил. Итак, вернемся в трактир, джентльмены?
     Он возглавил шествие,  направлявшееся в обратный путь,  и все двинулись
за ним, обстоятельно комментируя действия Выдающейся Личности, восхищаясь ею
и  высказывая всевозможные догадки о причине разыгравшейся трагедии и о том,
кто был ее виновником.
     - А ведь правда, ребята, поселку здорово повезло, что он к нам приехал?
- заметил Фергюсон.
     - Это  величайшее событие  нашего  века,  -  подхватил Хэм  Сандвич.  -
Попомните мои слова, об этом заговорит весь мир.
     - Готов биться об  заклад,  наш поселок на этом прославится,  -  сказал
Джейк Паркер, кузнец. - Верно, Фергюсон?
     - Ну,  если уж вы спрашиваете мое мнение, то лично я, со своей стороны,
могу  сказать следующее:  вчера,  по  моим расчетам,  заявка на  Стрэйт-Флаш
стоила два доллара за фут;  сегодня желал бы я взглянуть на ловкача, который
сумеет получить ее по шестнадцать.
     - Ты прав,  Фергюсон.  Новому поселку привалило великое счастье.  А  вы
заметили,  как он собирал лоскутки,  и землю,  и все прочее?  Какой глаз! Ни
одна улика не ускользнет от него! Нет, уж этот не из таких!
     - Будьте покойны!  Другой пройдет мимо  и  ничего не  заметит,  но  для
него...  Да  он  эти улики читает,  как книгу,  и  притом напечатанную во-от
такими буквами.
     - Вот-вот!  Верно сказано!  Каждая из этих штучек-закорючек хранит свою
тайну и думает,  что никто ее не выведает. Не тут-то было! Попадешь к нему в
лапки - хочешь не хочешь, а развяжешь язычок! Уж это как пить дать!
     - А  знаете,  ребята,  -  оно  даже хорошо,  что  его  не  было,  когда
разыскивали девчонку!  Это дело похлестче и  куда запутанней и требует более
научного подхода. Тут умственное понятие требуется!
     - Да я думаю,  мы все рады, что так вышло! Рады? Черт подери! Разве это
то слово?  А  между прочим,  наш Арчи мог бы кое-чему подучиться,  если бы у
него котелок варил получше!  Глядел бы  да наматывал на ус,  по какой методе
человек работает!  Так нет же! Залез в кусты чапарраля и пропустил все самое
важное!
     - Верно,  как дважды два.  Я  сам видел.  Ну,  ведь Арчи еще молод.  Со
временем образумится.
     - Послушайте, ребята! А кто же все-таки это сделал?
     Вопрос  был   сложный  и   вызвал  великое  множество  малообоснованных
предположений.  Называли  несколько имен,  но  все,  одно  за  другим,  были
отвергнуты.  Никто,  кроме  Хильера,  не  водил  дружбы с  Флинтом Бакнером.
Правда,  ни у кого в поселке ни разу не было с ним серьезной стычки. Ведь он
пресекал все попытки с  ним подружиться,  однако не  в  столь оскорбительной
форме,  чтобы возникла необходимость в  кровопролитии.  У  всех  на  языке с
самого начала вертелось одно имя,  но  оно  было названо последним -  Фетлок
Джонс. Пэт Райли первым назвал его.
     - Ну,  -  отвечали другие,  -  мы  все  тоже,  конечно,  сразу на  него
подумали, потому что у Фетлока есть тысяча причин прикончить Флинта Бакнера,
и это даже его святая обязанность. Но тут есть два обстоятельства, в которых
мы  не можем разобраться:  во-первых,  у  парня для такого дела кишка тонка;
во-вторых, он находился очень далеко от места происшествия.
     - Я это знаю,  - сказал Пэт, - когда произошел взрыв, Фетлок был с нами
в бильярдной.
     - Да, и он пробыл там целый час до взрыва.
     - Вот именно. Парню повезло... Иначе бы его в два счета заподозрили.




     Из столовой трактира вынесена вся мебель, кроме соснового стола в шесть
футов длиной и одного стула. Стол отодвинут к стене, стул поставлен на стол.
Шерлок  Холмс,  величественный,  внушительный,  торжественный,  восседает на
стуле.  Публика  стоит.  Переполненный зал,  густые  клубы  табачного  дыма,
глубокая тишина...
     Выдающаяся Личность поднимает руку, требуя еще более глубокой тишины. С
минуту он  сидит  с  поднятой рукой,  затем кратко,  четко начинает задавать
вопрос за вопросом и  записывает ответы,  то и  дело произнося "гм!",  кивая
головой и  тому  подобное.  Таким путем он  выясняет все,  что  только можно
узнать о Флинте Бакнере, о его характере, поведении, привычках, в результате
чего  становится ясным,  что  племянник Выдающейся Личности  -  единственный
человек,  у  которого  имелись  основания убить  Флинта  Бакнера.  И  тогда,
взглянув  на  свидетеля с  сострадательной улыбкой,  мистер  Холмс  небрежно
осведомляется:
     - Не знает ли кто-нибудь из вас, джентльмены, где находился юный Фетлок
Джонс во время взрыва?
     - В бильярдной! В этом доме! - гремит дружный ответ.
     - Ах, вот как! И что же, он пришел в бильярдную незадолго до взрыва?
     - За целый час.
     - Ах,  вот как!  Это примерно,  примерно...  На  каком же расстоянии он
находился от места происшествия?
     - За добрую милю!
     - Ах, вот как! Вряд ли это можно счесть хорошим алиби, конечно, но...
     Взрыв смеха.  Выкрики,  не давшие Шерлоку Холмсу закончить фразу:  "Ишь
отмочил!", "Ну как, Сэнди, небось жалеешь, что раскрыл рот?"
     Уничтоженный свидетель, красный от стыда, опустил голову.
     Допрос продолжается:
     - Выяснив,  таким  образом,  вопрос о  несколько отдаленной связи юного
Джонса со  взрывом (смех  в  зале),  обратимся теперь к  истинным свидетелям
трагедии и выслушаем то, что они нам скажут.
     Тут  Шерлок Холмс  вынул весь  свой  запас вещественных доказательств и
разложил их на куске картона у себя на коленях.  Аудитория,  затаив дыхание,
следила за ним.
     - Мы  располагаем данными  о  долготе  и  широте  места  происшествия с
поправкой на  магнитное склонение,  и  это  дает нам  точное представление о
точке,  где совершилось трагическое событие.  Мы выяснили высоту над уровнем
моря,  температуру и  степень влажности воздуха -  все  это неоценимо важные
данные,  ибо  они дают нам возможность точно определить степень воздействия,
каковое они произвели на характер и расположение духа преступника в ту ночь.
(Гул всеобщего восхищения; отрывистая реплика: "Вот это да! Ох и умен!")
     Шерлок Холмс перебрал все вещественные доказательства и продолжал:
     - А  теперь  попросим этих  безмолвных свидетелей сказать  свое  слово!
Перед вами пустой холщовый патронташ.  О  чем он может поведать нам?  О том,
что поводом к преступлению был грабеж,  а не месть.  О чем еще он говорит? О
том,  что  убийца  был  человеком малоразвитого интеллекта,  возможно,  даже
слабоумным или  вроде  того.  Каким  образом мы  это  узнаем?  Очень просто,
человеку  с  нормальными умственными способностями не  пришло  бы  в  голову
ограбить Флинта Бакнера, у которого, как всем известно, денег было мало. Но,
быть  может,  убийца  не  житель поселка?  Предоставим слово  патронташу.  Я
вынимаю из него вот эту вещицу -  кусочек кварца с крупицами серебра. Весьма
любопытная вещица.  Осмотрите ее,  прошу вас,  вы...  вы...  и вы...  Теперь
попрошу вернуть ее обратно.  На всем побережье,  как мы знаем,  имеется лишь
одна жила,  которая содержит кварц именно такого цвета и рода, и она выходит
на поверхность на протяжении двух миль и,  по-моему,  в недалеком будущем ей
суждено принести всемирную славу всему району,  а  двумстам ее  владельцам -
богатства, превосходящие самые алчные мечты. Прошу назвать эту жилу.
     Последовал немедленный ответ:
     - "Консолидейтед Крисчен Сайенс и Мэри-Энн"!
     Грянуло громовое "ура!".  Соседи  со  слезами на  глазах  пожимали друг
другу руки, а Фергюсон вопил:
     - Эта  жила  пролегает через Стрэйт-Флаш.  Попомните мои  слова -  дело
дойдет до ста пятидесяти долларов за фут!
     Когда установилась тишина, Шерлок Холмс продолжал:
     - Таким образом,  мы  видим,  что  непреложными являются три  факта,  а
именно:  убийца почти слабоумный;  он житель поселка; поводом к преступлению
был грабеж,  а не месть.  Я продолжаю:  в моей руке вы видите остаток шнура,
который еще пахнет гарью.  О чем он свидетельствует? Вкупе с кусочком кварца
он говорит нам о том, что убийца - рудокоп. О чем еще говорит он? Вот о чем,
джентльмены:  убийство было совершено с помощью пороха. О чем же еще говорит
он? О том, что взрывчатка была заложена у стены хижины, выходящей на дорогу,
следовательно,  у фасада,  ибо в шести футах от этого места я его нашел. Мои
пальцы держат обгоревшую шведскую спичку,  из тех, что зажигают о коробок. Я
нашел ее на дороге,  в шестистах двадцати двух футах от взорванной хижины. О
чем  говорит эта  спичка?  О  том,  что  шнур был  подожжен именно на  таком
расстоянии от хижины.  И  еще о  чем говорит она?  О том,  что убийца левша.
Откуда мне это известно?  Я затрудняюсь объяснить это вам,  джентльмены, ибо
признаки едва  заметны,  и  лишь  долгий опыт  и  обширные познания дают мне
возможность различить их.  Но все же признаки налицо,  и  они подтверждаются
также тем  обстоятельством,  что,  как вы,  очевидно,  неоднократно читали в
историях о знаменитых сыщиках, все убийцы - левши.
     - Ей-богу,  он  прав!  -  воскликнул Хэм  Сандвич,  громко хлопнув себя
тяжелой  рукой  по  бедру.  -  Провались я  на  этом  месте,  если  мне  это
когда-нибудь приходило в голову!
     Послышались голоса:
     - И мне не приходило! И мне... От него ничто не скроется. Ну и глаз!
     - Джентльмены!  Хотя  убийца находился на  большом расстоянии от  своей
жертвы,  но  все  же  не  избежал ранения:  его  ударило вот этим деревянным
обломком. Мы видим на нем следы крови. Где бы ни был сейчас убийца, он носит
на себе этот красноречивый след.  Я подобрал обломок в том месте, где убийца
поджигал роковой шнур.  - Шерлок Холмс со своей высокой трибуны обвел взором
аудиторию, и лик его омрачился. Он медленно простер руку: - Вот убийца!
     На миг все застыли от изумления. Затем два десятка голосов воскликнули:
     - Сэмми Хильер?! Черта с два! Он?! Да это просто чушь!
     - Осторожнее,  джентльмены!  Не делайте поспешных выводов. Взгляните! У
него на лбу кровавый шрам.
     Сэмми Хильер побелел от  ужаса.  Едва сдерживая слезы,  он  озирался по
сторонам,  взглядом взывал о  помощи и сочувствии.  Протянув в мольбе руки к
Шерлоку Холмсу, он с отчаянием воскликнул:
     - О нет,  нет,  я не убивал его!  Клянусь вам, не убивал! Я разбил лоб,
когда...
     - Констебль!  Арестуйте преступника!  -  приказал Шерлок Холмс. - Я дам
присягу о правомочности ареста.
     Констебль неуверенно шагнул вперед, потом замешкался и остановился.
     Хильер снова молил о спасении:
     - О Арчи!  Не допусти этого! Моя мать умрет с горя! Ты ведь знаешь, как
я поранил голову! Расскажи им и спаси меня! Спаси меня!
     Арчи Стилмен пробился вперед.
     - Да,  я спасу тебя, - сказал он. - Не бойся! - Затем обратился ко всем
присутствующим.  -  Каким образом он разбил лоб -  совершенно не важно.  Эта
царапина к делу не относится и вообще не имеет никакого значения.
     - Да хранит тебя бог, Арчи! Ты - верный друг.
     - Ура, Арчи! А ну-ка, парень, поддай жару! Двинь-ка его козырным тузом!
- завопили присутствующие,  сердца которых вдруг преисполнились гордостью за
своего доморощенного гения и патриотической верностью,  и эти чувства в один
миг коренным образом изменили настроение аудитории.
     Дождавшись, когда утихнет шум, юный Стилмен сказал:
     - Я попрошу Тома Джефриса стать там, у той двери, а констебля Гарриса -
у этой и никого не выпускать.
     - Есть. Действуй дальше, старина!
     - Полагаю,  что  преступник находится среди нас.  И  вскоре я  вам  его
покажу,  если  моя  догадка правильна.  А  теперь  я  вам  расскажу об  этом
трагическом событии все - от начала до конца. Поводом к убийству была месть,
а вовсе не грабеж.  Убийца -  вовсе не слабоумный.  Он вовсе не находился на
расстоянии в  шестьсот двадцать два  фута  от  места  взрыва.  Его  вовсе не
ударило обломком.  Он  вовсе не  закладывал взрывчатку у  фасада хижины.  Он
вовсе не приносил туда патронташ,  и он вовсе не левша.  А в остальном, если
не   считать  вышеупомянутых  ошибок,   заключение  нашего  именитого  гостя
неоспоримо.
     Струя добродушного смеха прожурчала по комнате,  друг кивал другу,  как
бы говоря:  "Вот это сказано!  Вот это с перцем!  Молодчина парень!  Хороший
малый! Он своей марки не роняет!"
     Спокойствие гостя оставалось невозмутимым. Стилмен продолжал:
     - У  меня тоже есть свидетели.  И сейчас я скажу вам,  где еще их можно
найти.
     Он поднял в  руке кусок толстой проволоки.  Все вытянули шеи,  стараясь
разглядеть ее.
     - Она покрыта тонким слоем сала.  А вот до половины сгоревшая свеча. На
расстоянии дюйма друг от друга на свече остались деления. Вскоре вы узнаете,
где  я  нашел эти вещи.  Я  не  стану заниматься рассуждениями,  высказывать
догадки,  делать внушительные сопоставления всевозможных улик  и  заниматься
всеми  прочими эффектными трюками ремесла сыщика,  а  расскажу вам  просто и
ясно, как произошло все это прискорбное событие.
     Ради  вящего  эффекта Арчи  сделал паузу,  чтобы  тишина и  напряженное
ожидание еще больше разожгли интерес аудитории. Затем он продолжал.
     - Убийца обдумал план действий очень тщательно, и это был хороший план,
весьма  искусный,   изобретательный,   свидетельствующий  не  о  слабом,  а,
наоборот,  о  сильном  уме.  План,  рассчитанный на  то,  чтобы  отвести все
подозрения от его исполнителя.  Прежде всего убийца сделал на свече метки на
расстоянии дюйма друг от  друга,  зажег ее и  проследил,  за сколько времени
сгорает один дюйм свечи.  Выяснилось,  что четыре дюйма свечи сгорают за три
часа.  Я  сам лично только что проделал наверху подобный опыт,  пока в  этой
комнате проводился опрос о характере и привычках Флинта Бакнера. Мне удалось
вычислить скорость сгорания свечи, укрытой от ветра. Проведя опыт со свечой,
преступник задул ее (эту свечу я вам уже показывал) и сделал метки на другой
свече, которую он вставил в жестяной подсвечник. Затем на метке, указывающей
пять часов горения свечи,  он  проделал отверстие раскаленной проволокой,  -
эту проволоку я вам только что показывал.  На ней тонкий слой сала,  которое
сначала растаяло, а потом снова застыло. С трудом, должен сказать, с большим
трудом убийца пробрался сквозь густые заросли чапарраля,  покрывающие крутой
склон позади хижины Флинта Бакнера, и притащил с собой пустой бочонок из-под
муки.  Он  спрятал его в  зарослях,  в  этом совершенно надежном укрытии,  и
поставил в бочонок свечу. Затем он отмерил около тридцати пяти футов шнура -
расстояние от бочонка до задней стены хижины. В стенке бочонка он просверлил
дырку,  -  вот  сверло,  которым  он  это  сделал.  Затем  продолжал усердно
работать,  пока  не  закончил все  приготовления.  И  тогда один конец шнура
оказался в хижине Бакнера, а другой его конец, в котором преступник проделал
маленький желобок для  закладки пороха,  находился в  свече.  Он  должен был
загореться ровно в  час  ночи,  при  условии,  что свечу зажгут около восьми
часов вечера,  -  бьюсь об заклад, что именно так оно и было. И при условии,
что в хижине имелась взрывчатка, с которой был соединен конец шнура, - бьюсь
об заклад,  что так оно и было, хотя не могу этого доказать. Друзья! Бочонок
и  сейчас стоит там,  в  зарослях,  и  в  нем  есть огарок свечи в  жестяном
подсвечнике.  Остаток  обгоревшего шнура  торчит  в  просверленной дырке,  а
второй его конец - под горой, там, где стояла хижина. Все это я видел своими
глазами час или два тому назад,  пока господин профессор измерял тут мировые
пространства и собирал всевозможные тряпочки и осколки и прочие реликвии, не
имеющие ровным счетом никакого отношения к делу.
     Арчи сделал паузу. Раздался всеобщий глубокий вздох. Оцепенение прошло,
напряженные  мышцы  расслабились,   и   прокатились  оглушительные  возгласы
восторга:
     - Ишь бестия!  -  воскликнул Хэм Сандвич.  - Так вот почему он рыскал в
зарослях,  вместо того чтобы учиться у  профессора!  А  парень-то  не дурак,
ребята, а?!
     - Да, сэр! Будьте уверены...
     Но тут Арчи Стилмен заговорил снова:
     - Когда мы  все  были на  месте происшествия час  или  два  тому назад,
владелец сверла и свечи взял их из укрытия,  потому что оно было ненадежным,
и перенес в другое место, - как видно, считая его более надежным. Он спрятал
их ярдах в  двухстах оттуда,  в  сосняке,  засыпав хвоей.  Там я их и нашел.
Диаметр сверла в точности соответствует размеру дырки в бочонке. А теперь...
     В этот миг он был прерван Выдающейся Личностью:
     - Джентльмены!  Мы выслушали прелестную сказку, - сказал Шерлок Холмс с
язвительной усмешкой.  -  А  теперь  я  хотел  бы  задать  молодому человеку
несколько вопросов.
     Кое-кто из публики передернулся, а Фергюсон пробурчал:
     - Похоже, Арчи сейчас попадет в переделку.
     Остальные перестали улыбаться и насторожились.
     - Начнем же,  -  продолжал Шерлок Холмс,  -  последовательно и  логично
анализировать   эту   сказку,   пользуясь,   так   сказать,   геометрической
прогрессией,  -  собирая отдельные факты  во  всевозрастающем количестве для
беспощадного и  сокрушительного штурма  этой  мишурной  игрушечной крепости,
воздвигнутой из ошибок,  этой фикции, явившейся плодом незрелого ума. Прежде
всего,  юный  сэр,  я  желаю  задать  вам  покамест три  вопроса.  Повторяю:
покамест. Правильно ли я понял вас, когда вы сказали, что, по вашему мнению,
эта предполагаемая свеча была зажжена вчера около восьми часов вечера?
     - Да, сэр. Около восьми.
     - Быть может, ровно в восемь?
     - Нет, с такой точностью я сказать не могу.
     - Гм!.. Следовательно, если бы примерно в это время кто-нибудь проходил
мимо того места, он бы непременно встретил убийцу, - как вы полагаете?
     - По всей вероятности.
     - Благодарю вас. Это все, о чем я хотел спросить. Покамест... Повторяю:
покамест.
     - Чтоб ему  ни  дна  ни  покрышки!  Он  же  ставит ловушку для Арчи!  -
воскликнул Фергюсон.
     - Да, - подтвердил Хэм Сандвич, - вроде бы дело скверное.
     Тут Арчи Стилмен сказал, пристально глядя на гостя:
     - Я сам проходил там в половине девятого, - нет, около девяти вечера.
     - Ах, вот как? Любопытно! Весьма любопытно! Может быть, вы лично видели
преступника?
     - Нет, я никого не видел.
     - Так.  В  таком случае -  прошу извинить,  -  какой же  смысл в  вашем
сообщении?
     - Никакого.  Покамест.  Повторяю:  покамест -  никакого.  - Арчи сделал
паузу и продолжал: - Я не видел убийцу, но уверен, что напал на его след, и,
я думаю,  он находится в этой комнате.  Теперь я попрошу вас всех по очереди
пройти мимо меня. Вот здесь, где светлее. Мне нужно взглянуть на ваши ноги.
     По комнате прокатился взволнованный гул,  и тут же парад начался. Гость
взирал на него,  железным усилием воли пытаясь сохранить серьезный вид, что,
однако,  не увенчалось полным успехом. Пригнувшись, сложив щитком ладонь над
глазами,  Арчи  Стилмен внимательно разглядывал каждую проходящую мимо  него
пару ног.  Однообразной вереницей мимо продефилировало пятьдесят человек, но
без  всякого результата.  Шестьдесят...  семьдесят...  Вся  затея уже  стала
казаться просто нелепой. И тогда гость заметил с изысканной иронией:
     - По-видимому, сегодня здесь не так уж много убийц!
     Публика  оценила  шутку  и  освежилась искренним  смехом.  Еще  десятка
полтора кандидатов в убийцы прошли,  вернее,  проплясали мимо Арчи Стилмена,
выкидывая столь забавные коленца, что зрители корчились от хохота.
     Вдруг Арчи поднял руку и крикнул:
     - Вот он - убийца!
     - Фетлок  Джонс!  Святые апостолы!  -  взревели зрители,  и  сейчас же,
подобно  взрывам  ракет  во  время  фейерверка,  воздух  сотрясли удивленные
возгласы,  вызванные  неожиданно развернувшимися событиями.  Когда  смятение
достигло апогея, гость простер руку, требуя тишины. Авторитет великого имени
и   великой   личности  возымел  свое   магическое  действие,   и   собрание
повиновалось.  В тишине,  нарушаемой лишь шумным дыханием слушателей,  гость
заговорил взволнованно, однако не теряя достоинства.
     - Это  уже не  шутка.  Это уже серьезно.  Это -  покушение на  невинную
жертву.  Невинную вне  всякого сомнения.  И  я  это  вам  немедленно докажу.
Обратите внимание -  вот  каким образом обыденный факт  сотрет с  лица земли
столь бездарную ложь!  Слушайте же!  Друзья мои, вчера вечером этот юноша ни
на миг не расставался со мной.
     Слова  Шерлока  Холмса  произвели  глубокое  впечатление.   В   глазах,
устремленных на  Стилмена,  стоял мрачный вопрос,  зато  лицо Арчи озарилось
радостным оживлением.
     - Я так и думал, что был кто-то еще. - Он быстро шагнул к столу, глянул
на ноги гостя, потом на его лицо и сказал:
     - Так это вы были с ним! Вы были меньше чем в пятидесяти шагах от него,
когда он зажигал свечу,  которая впоследствии подожгла взрывчатку. (Волнение
в зале.) Более того, вы своей рукой подали ему спички.
     Гость был явно сражен,  и публика это видела.  Он открыл рот, но лишь с
трудом произнес:
     - Это... Э-э-э... Это безумие... Это...
     Стилмен  развивал  успешное наступление.  Он  показал  всем  обгоревшую
спичку.
     - Вот одна. Я нашел ее в бочонке, а вторая все еще там лежит.
     Гость мгновенно обрел дар речи.
     - Разумеется, ибо вы сами их туда подбросили.
     Аудитория расценила это замечание как хороший удар,  но Стилмен его тут
же парировал:
     - Эти спички - восковые. В поселке таких нет. Пусть поищут коробок. Что
до меня, то я готов подвергнуться обыску, а вы?
     На  сей  раз гость был сражен окончательно.  Даже самый близорукий глаз
мог бы это заметить.  Он растерянно перебирал пальцами,  губы его раз-другой
дрогнули,  но он так и  не произнес ни слова.  В  напряженной тишине публика
следила за происходящим. Наконец Арчи Стилмен вкрадчиво заметил:
     - Мы ждем вашего решения.
     И снова на миг воцарилась тишина. Затем послышался глухой голос гостя:
     - Я отказываюсь подвергаться обыску.
     Публика удержалась от бурного проявления чувств,  но все один за другим
тихо повторили:
     - Теперь кончено. Арчи его доконал.
     Что же делать дальше?  Этого не знал никто.  Положение создалось весьма
затруднительное,   главным  образом  из-за  того,  что  дело  вдруг  приняло
непредвиденный оборот,  к которому эти неискушенные умы не были подготовлены
и  от потрясения замерли,  подобно остановившимся часам.  Но вскоре механизм
потихоньку заработал;  там и сям сдвигались головы, люди принялись обсуждать
всевозможные предложения.  Одно  из  этих  предложений было встречено весьма
одобрительно.  Оно  заключалось  в  том,  что  преступнику следует  выразить
благодарность за  избавление поселка от  Флинта  Бакнера и  отпустить его  с
миром.  Однако  более  трезвые головы  высказались против подобного решения,
ссылаясь на то,  что всякие тупицы в восточных штатах сочтут это скандальной
историей и  поднимут вокруг нее  глупейший шум.  В  результате более трезвые
головы  одержали победу.  Их  лидер,  призвав  собрание к  порядку,  огласил
предложение:  Фетлока  Джонса  арестовать и  предать суду.  Предложение было
принято.   Теперь  уже  явно  нечего  было  больше  делать,   и   все  этому
обрадовались,  потому  что  в  глубине души  каждый из  присутствующих горел
нетерпением помчаться к месту трагедии и посмотреть своими глазами:  в самом
ли деле там находятся бочонок и другие вещественные доказательства.
     Но не тут-то было!..  Передышка кончилась. Сюрпризы этого вечера еще не
иссякли.
     Фетлок Джонс все  это время беззвучно всхлипывал.  Никто не  обращал на
него  внимания,   потому  что   все  были  захвачены  волнующими  событиями,
беспрерывно сменявшими друг  друга.  Но  когда было  принято решение об  его
аресте и предании суду, юноша не выдержал.
     - Нет,  только не это! - воскликнул он в отчаянии. - Не надо тюрьмы, не
надо суда.  Хватит и  тех невзгод и мучений,  которые мне довелось испытать.
Повесьте меня сейчас же,  и  дело с концом!  Все равно бы все выяснилось,  и
ничто бы  меня не  спасло.  Он описал нам все так,  словно сам был со мною и
видел своими глазами что я делал...  Одного не пойму,  как он это узнал!  Вы
найдете и бочонок и другие вещи,  и тогда мне все равно смерть.  Да,  я убил
Флинта Бакнера!  И  вы  на  моем месте сделали бы  то  же,  если бы  с  вами
обращались,  как с собакой,  а вы были бы еще подростком, слабым и бедным, и
некому было бы за вас заступиться.
     - И поделом ему,  дьяволу!  -  воскликнул Хэм Сандвич. - Послушайте-ка,
ребята!..
     Констебль. Спокойствие, спокойствие, джентльмены!
     Голос. Твой дядя знал о том, что ты замыслил?
     - Нет!
     - А спички он тебе дал, это точно?
     - Да! Но он не знал, для чего они мне понадобятся.
     - Но  как же ты не побоялся риска и  взял его с  собой,  отправляясь на
такое дело? Его, сыщика? Как же это так?
     Юноша  замялся,  в  смущении крутя  пуговицы куртки,  потом  застенчиво
произнес:
     - Я в сыщиках разбираюсь,  потому что они у меня водятся в семье.  Если
хочешь что-нибудь сделать от  них потихоньку,  то лучше всего делать это при
них.
     Циклон смеха,  одобривший этот наивный афоризм,  все же  не  слишком-то
подбодрил беднягу.




     Из письма к миссис Стилмен, датированною просто "Вторник":

     Фетлока Джонса посадили под замок в  бревенчатой хижине,  где он должен
был дожидаться суда.  Констебль Гаррис снабдил его двухдневным запасом пищи,
велел ему как следует сторожить самого себя и обещал наведаться, когда нужно
будет пополнить запас провианта.
     Наутро  мы,  компанией человек  в  двадцать,  движимые чувством дружбы,
помогли Сэмми Хильеру похоронить останки его покойного родственника -  никем
не оплаканного Флинта Бакнера.  Я был в роли помощника, Хильер же возглавлял
погребальную процессию.  Едва успели мы  закончить свои труды,  как мимо нас
проковылял какой-то  ободранный,  весьма унылого вида  незнакомец со  старым
саквояжем в руке, и вдруг я почуял запах, за которым гонялся по всему свету!
Для меня, почти утратившего надежду, это был аромат райских кущ.
     В  один миг я  очутился возле этого человека и осторожно положил ему на
плечо руку.  Словно сраженный ударом молнии,  он рухнул наземь. Когда к нему
подбежали мои товарищи,  он с трудом приподнялся,  стал на колени, с мольбой
протянул ко мне руки и дрожащим голосом стал умолять,  чтобы я его больше не
преследовал.
     - Вы гонялись за мной по всему свету,  Шерлок Холмс,  - сказал он. - Но
бог свидетель, я не причинял зла!
     Достаточно было взглянуть на  его  блуждающий взор,  чтобы понять,  что
перед нами помешанный. И это случилось по моей вине, мама! Когда-нибудь лишь
весть  о  твоей кончине повергнет меня  в  отчаяние,  подобное тому,  что  я
испытал  в  ту  минуту.  Мои  товарищи  подняли  его  и,  столпившись вокруг
несчастного,  нежнейшим и трогательнейшим образом его успокаивали; говорили,
чтобы он держал выше голову и не волновался,  потому что вокруг него друзья,
которые о нем позаботятся, защитят его и тут же повесят всякого, кто посмеет
его хоть пальцем тронуть. Они превращаются в заботливых, нежных матерей, эти
грубые ребята-старатели, стоит только затронуть нежную половину их сердца. И
наоборот,  они могут превратиться в безрассудных,  необузданных детей,  если
затронуть противоположную сторону этого органа.  Они делали все,  что только
были в силах придумать,  чтобы успокоить его, но ничего не добились, и тогда
Фергюсон, талантливый дипломат, сказал:
     - Если  вы  так  волнуетесь только  из-за  Шерлока  Холмса,  то  можете
успокоиться.
     - Почему? - жадно откликнулся несчастный безумец.
     - Потому что он опять умер.
     - Умер!  Умер! О, не смейтесь надо мной, несчастным! В самом деле умер?
Нет, он не обманывает меня? Это правда?
     - Правда. Такая же правда, как то, что ты тут стоишь, - заверил его Хэм
Сандвич, и вся компания подтвердила эти слова.
     - Его повесили в Сан-Бернардино на прошлой неделе,  - добавил Фергюсон,
внеся полную ясность в  этот вопрос,  -  пока он  вас  там  разыскивал.  Его
приняли за  кого-то  другого.  Хоть они и  сожалеют об  этом,  но теперь уже
ничего не поделаешь.
     - Теперь  ему  ставят  там  памятник,  -  сообщил Хэм  Сандвич с  таким
осведомленным видом, как будто сам внес в это дело пай.
     "Джеймс Уокер" испустил глубокий вздох -  должно быть, вздох облегчения
- и  ничего не  ответил.  Но  взгляд его сделался несколько спокойнее,  лицо
заметно прояснилось,  стало  менее удрученным.  Мы  все  отправились ко  мне
домой,  и ребята угостили его самым изысканным обедом, какой только возможно
было  приготовить из  имевшихся в  поселке продуктов.  Пока  они  занимались
приготовлением обеда,  мы с  Хильером переодели гостя с ног до головы во все
новое  из  нашего гардероба и  превратили его  в  симпатичного и  почтенного
старичка.  Увы,  именно старичка!  Старческая сутулость,  седина в  волосах,
следы,  которые оставляют на лице горе и отчаяние,  - а ведь по годам он мог
быть еще в расцвете сил.  Пока он ел,  мы курили и беседовали между собой. К
концу  обеда  он  снова  обрел  голос  и  по  собственному желанию предложил
поведать нам о своих злоключениях. Я не могу воспроизвести каждое его слово,
но постараюсь пересказать все как можно точнее.


              Рассказ человека, который был принят за другого

     "Все началось так:  я жил в Денвере.  Там я прожил много лет,  - иногда
помню,  сколько именно,  иногда забываю, но это не имеет значения. Однажды я
получил  уведомление о  том,  что  должен  уехать,  иначе  меня  изобличат в
чудовищном  преступлении,  совершенном давным-давно  в  одном  из  восточных
штатов.  Я знал об этом преступлении,  но не совершал его.  Преступником был
мой  двоюродный брат,  носивший  ту  же  фамилию  и  имя.  Я  не  знал,  что
предпринять. От страха в голове у меня все спуталось. На сборы мне было дано
очень мало времени, кажется, всего один день. Если бы мое имя было оглашено,
никто бы  не  поверил в  мою невиновность,  и  меня бы  линчевали.  Ведь при
линчевании обычно так и бывает:  когда обнаружат,  что произошла ошибка, все
чрезвычайно сожалеют  о  случившемся,  но  исправить ошибку  уже  поздно,  -
подобно тому, как это произошло с мистером Шерлоком Холмсом. Я решил продать
свой рудник,  скрыться и жить на вырученные деньги,  а потом, переждав, пока
все успокоится,  вернуться и доказать свою невиновность. И вот однажды ночью
я убежал,  скрылся далеко от Денвера в горах и стал жить там под вымышленным
именем.
     Мои волнения и  страхи все возрастали,  вскоре я стал видеть призраки и
слышать голоса.  Я потерял способность что-либо ясно и связно обдумывать,  а
если думал о  чем-нибудь,  то  забирался в  такие дебри,  что не  мог из них
выбраться,  и голова моя раскалывалась от боли.  Мне становилось все хуже, а
призраков и голосов появлялось все больше.  Они не оставляли меня ни на миг,
сначала по ночам,  а  потом и  днем.  Они шептались у моей постели,  строили
против меня какие-то козни,  и я потерял сон и вконец обессилел,  потому что
не мог как следует отдохнуть.
     А  потом  наступило самое  худшее.  Однажды  ночью  голоса  прошептали:
"Ничего не  выйдет,  потому что мы  его не видим и  не можем указать на него
людям".  Послышались вздохи,  потом  один  из  голосов  сказал:  "Необходимо
вызвать Шерлока Холмса.  Он доедет сюда за двенадцать дней". Все согласились
и продолжали бормотать,  радостно хихикая.  Но я впал в отчаяние, потому что
читал про Шерлока Холмса и знал,  что это значит, если за мной погонится он,
человек  сверхчеловеческой проницательности и  неутомимой энергии.  Призраки
отправились за ним,  я же,  вскочив среди ночи, бросился наутек, прихватив с
собой саквояж с деньгами -  там было тридцать тысяч долларов. Две трети этой
суммы все еще хранятся в нем.  Только через сорок дней Шерлок Холмс напал на
мой след.  Я  едва успел укрыться.  По привычке он сперва записал свое имя в
книге  гостиницы,  но  потом  зачеркнул подпись и  сверху  написал:  "Дэггет
Баркли".   Страх  придает  человеку  особую  зоркость:   я  сумел  разобрать
зачеркнутое и помчался прочь оттуда, как олень от охотника.
     Три с  половиной года почти без передышки он  гонялся за  мной по всему
свету -  по западным штатам,  Австралии,  Индии, потом по Мексике и опять по
Калифорнии,  но мне всегда удавалось распознать его имя в книгах гостиниц, и
это меня спасало.  Вот почему то  существо,  в  которое я  превратился,  еще
живет.  Но я  так устал!  Столько времени он жестоко мучил меня,  однако же,
клянусь честью, никогда я не причинял зла ни ему, ни кому-либо другому!"
     На этом кончился рассказ,  добела накаливший негодующих слушателей. Что
до меня, то каждое его слово наносило мне жестокую рану.
     Мы решили, что старичок будет нашим гостем - моим и Хильера - и поживет
у  нас.  Я,  разумеется,  ни  о  чем не стану ему рассказывать,  а  когда он
отдохнет и поправится, поеду с ним в Денвер и верну ему все его состояние.
     Ребята обменялись с  ним самым сердечным костедробильным рукопожатием и
отправились разносить эту новость.
     На заре следующего дня Фергюсон и Хэм Сандвич потихоньку вызвали нас из
хижины и конфиденциально сообщили:
     - История про злоключения старикана разнеслась по всей округе и подняла
ни  ноги  все  поселки.  Ребята валом  валят отовсюду,  собираются линчевать
профессора.  У  констебля Гарриса трясутся поджилки,  он  по телефону вызвал
шерифа. Пошли!
     Мы  припустили бегом.  Остальные были  вольны  испытывать какие  угодно
чувства, но я-то в глубине души питал надежду, что шериф явится вовремя, ибо
я,  как ты  понимаешь,  не  имел ни малейшего желания,  чтобы Шерлока Холмса
повесили за злодеяния,  совершенные мною. Я многое знал о шерифе понаслышке,
но для собственного успокоения все же осведомился:
     - А сможет он справиться с такой толпой?
     - Справиться с  толпой?  Может  ли  Джек  Фэрфакс справиться с  толпой?
Просто  смех  берет!  Бывший  головорез,  девятнадцать  скальпов  на  счету!
Справиться? Ого!
     Пока мы мчались вверх по ущелью,  в окружающей тишине до нас доносились
далекий гул голосов, возгласы, выкрики, неуклонно нараставшие по мере нашего
приближения.  Рев  толпы,  подобно залпам,  разрывая воздух,  становился все
громче и  громче,  ближе и  ближе.  А когда мы наконец ворвались в несметное
скопище народа,  собравшегося на пустыре перед трактиром, рев и гул оглушили
нас.  Несколько свирепых молодцов с  прииска  Дейли  держали Шерлока Холмса,
который,  надо признать, казался спокойнее всех. Презрительная улыбка играла
на его устах,  и,  даже если страх смерти таился в сердце британца, железная
воля подавляла его, не позволяя проявляться ни в чем.
     - А   ну-ка,   проголосуем,   ребята!   -   Этот   призыв   исходил  от
Хиггинса-"Квакера" из банды Дейли. - Живо! Петля или пуля?
     - Ни то,  ни другое!  -  выкрикнул один из его дружков.  -  Он же через
неделю опять воскреснет! Для такого одно верное средство - огонь.
     И  тут  же  головорезы со  всех  дальних  и  ближних  рудников одобрили
предложение  громовым  воплем  и,  продираясь  сквозь  толпу,  устремились к
пленнику.  Окружив его,  они  закричали:  "На костер его!  На  костер!"  Они
потащили Шерлока Холмса к коновязи,  поставили спиной к столбу, привязали, а
потом завалили до  половины хворостом и  шишками.  Но  по-прежнему ни единый
мускул  не  дрогнул  на  его  мужественном  лице,   и  презрительная  улыбка
по-прежнему играла на его тонких губах.
     - Спичку! Эй вы, спичку!
     Хиггинс-"Квакер" чиркнул  спичкой,  прикрыл  огонек  рукой,  нагнулся и
подержал его под сосновой шишкой.  В толпе воцарилась глубокая тишина. Шишка
занялась,   на  секунду  мелькнуло  крошечное  пламя...  В  этот  миг  вдали
послышался топот копыт -  все отчетливее,  все ближе... Поглощенная зрелищем
толпа  ничего  не   замечала.   Спичка  потухла.   Хиггинс  чиркнул  вторую,
наклонился,  и опять шишка занялась, на этот раз по-настоящему. Огонь пополз
дальше,  кое-кто в толпе отвернулся.  Палач,  не выпуская обгоревшей спички,
наблюдал за  делом своих рук.  Топот слышался уже за выступом скалы,  и  вот
конь,  гулко стуча копытами,  поскакал прямо на  нас.  Почти в  тот  же  миг
раздался возглас:
     - Шериф!
     И вслед за этим шериф врезался в толпу,  вздыбив,  рывком осадил коня и
крикнул:
     - Эй вы, отребье! Назад!
     Все повиновались. Все, кроме вожака. "Квакер" не двигался с места, рука
его потянулась к револьверу, но шериф его опередил:
     - Придержи лапу,  ты,  герой "Мушиная смерть"! Затопчи огонь и освободи
незнакомца.
     Герой  "Мушиная смерть" повиновался,  и  шериф  стал  держать речь.  Он
отпустил удила и  заговорил без всякой горячности,  даже,  наоборот,  весьма
размеренно и  обдуманно,  тоном,  полностью соответствующим истинному смыслу
его высказываний и эффектно подчеркивающим их нарочитую оскорбительность.
     - Чудная  компаньица,  а?  Вполне подходящая для  такого свистуна,  как
Хиггинс, - этого героя, что стреляет в спину и мнит себя отчаянным удальцом.
А  что я  презираю больше всего на  свете,  так это свору линчевателей вроде
вас!  Среди таких не  бывает ни  одного стоящего человека.  Этаким храбрецам
надо сперва насбирать по меньшей мере сотню себе под стать,  не то у  них не
хватит духу расправиться с калекой-портняжкой.  Кто они?  Свора трусов, да и
вся их округа не лучше.  И в девяноста девяти случаях из ста их шериф из той
же колоды.
     Он сделал паузу,  по-видимому,  для того, чтобы хорошенько просмаковать
заключительную мысль, а затем продолжал:
     - Шериф,   допускающий,   чтобы   сборище   подонков  отняло   у   него
арестованного,  просто-напросто паршивый трус.  Что  говорит статистика?  За
прошлый год  в  Америке сто  восемьдесят два шерифа получали от  государства
жалованье за  трусость.  Если так пойдет дальше,  то  доктора вскоре запишут
новый недуг:  шерифская немочь. - Последняя мысль явно пришлась ему по душе,
это было заметно всем и каждому.  -  И люди будут говорить:  "Что, ваш шериф
опять прихворнул?" -  "Да,  у него все та же старая хворь".  А там, глядишь,
появится новая должность.  Люди уже  не  будут говорить:  "Он избран шерифом
Рапао",  а  скажут:  "Он  избран главным трусом Рапао".  Бог ты  мой!  Чтобы
взрослый человек убоялся своры вешателей!
     Он перевел взгляд на жертву и спросил:
     - Чужестранец, кто вы и что вы тут делали?
     - Меня зовут Шерлок Холмс, и я тут ничего не делал.
     Поистине поразительным было впечатление,  которое это  имя произвело на
шерифа,  хотя он, несомненно, уже был предупрежден. И шериф заговорил снова,
прочувствованно и взволнованно.  Он сказал,  что это позор для страны,  если
человек,  славой об уме и подвигах которого полнится весь мир и чьи рассказы
о них завоевали сердца всех читателей блеском и обаянием литературной формы,
подвергается столь гнусному насилию под американским флагом!  Он принес свои
извинения от  имени всей  нации и  отвесил Шерлоку Холмсу учтивый поклон,  а
затем приказал констеблю Гаррису проводить гостя в трактир, предупредив, что
он понесет личную ответственность в  случае нового покушения на него.  Затем
он повернулся к толпе и сказал:
     - Марш по своим норам, шакалы!
     И все отправились восвояси. Тогда шериф повернулся к "Квакеру".
     - Следуй за  мной.  Я  лично займусь твоим делом.  Стоп!  Придержи свою
хлопушку.  Если настанет день,  когда я  испугаюсь,  что ты идешь у  меня за
спиной с этакой штуковиной в руках,  то, значит, пришло время зачислить меня
сто восемьдесят третьим в прошлогоднюю компанию шерифов.
     С этими словами он пустил лошадь шагом,  а Хиггинс-"Квакер" поплелся за
ним.
     Время  уже  близилось к  завтраку,  когда мы  по  дороге домой услышали
новость: "Фетлок Джонс ночью убежал из своей тюрьмы и скрылся! Здесь об этом
никто не сожалеет.  Пусть уж дядюшка выслеживает своего племянника, если ему
угодно! Это же по его части! Ну, а поселок этим не интересуется".




                             Десять дней спустя

     "Джеймс Уокер"  уже  окреп  физически,  и  голова его  тоже  приходит в
порядок. Завтра утром я уезжаю с ним в Денвер.

     Следующей ночью. Коротенькая записка, посланная с глухого полустанка.

     Утром, перед самым нашим отъездом, Сэмми Хильер шепнул мне:
     - То, что я расскажу тебе, не говори Уокеру, пока не убедишься, что это
будет безопасно,  не  подействует на  его мозги и  не повредит поправке.  То
давнее преступление,  о котором он рассказывал, было в самом деле совершено,
и  как он  говорил,  его двоюродным братом.  На прошлой неделе мы похоронили
истинного преступника - самого несчастного человека последнего столетия. Это
был Флинт Бакнер. Его настоящее имя - Джейкоб Фуллер.
     Итак,  мама,  с  моей помощью -  с  помощью ни о  чем не подозревавшего
участника похорон - твои муж и мой отец оказался в могиле. Мир праху его!






                (A Double-barrelled Detective Story), 1902.

     Стр.  5.  ...эмигрировать из  Седжмура...  с  пользой для  казны короля
Якова...  -  В 1685 году,  после воцарения в Англии Якова II,  герцог Монмут
поднял против него восстание,  поддержанное крестьянами и ремесленниками.  В
сражении при Седжмуре (на юго-западе Англии) войска повстанцев были наголову
разбиты.
     ...кровь кавалеров.  -  Кавалеры (во  времена английской революции XVII
века) - сторонники королевской власти, боровшиеся против парламента.
     Стр.  12.  Агасфер  -  герой  средневековой легенды,  обреченный  вечно
скитаться по свету.
     Стр.  26.  ...тишина,  безмятежность,  мир божий.  - Этот рассказ Твена
пародиен с  начала до  конца.  С  одной стороны,  это пародия на мелодраму в
литературе,  с другой -  на детективные рассказы и романы, входившие тогда в
моду  с  легкой руки  Конан Дойла.  Однако эпиграф и  первый абзац четвертой
главы,  никак не  связанные с  дальнейшим ее содержанием,  -  это еще как бы
пародия внутри пародии,  одна  из  тех  мистификаций,  к  которым Твен любил
прибегать на  всем протяжении своей творческой жизни.  Читатели,  пораженные
непонятным словом "эузофагус" (латинское название пищевода),  засыпали Твена
письмами,  умоляя его объяснить,  что он имел в виду. Твен ответил письмом в
спрингфилдскую газету "Рипабликен" (12 апреля 1902 года).  Приведя полностью
два письма недоумевающих читателей (одно -  от школьного учителя с Филиппин,
другое -  от филолога, преподавателя в одном из провинциальных университетов
США),  Твен разъясняет, что весь этот абзац - шутка, что в нем вообще нет ни
капли смысла,  что  автор задумал сочинить кусок текста,  который читался бы
гладко и производил впечатление поэтичности,  и что,  если бы он, увлекшись,
не соблазнился злосчастным словом "эузофагус", читатели так и не заметили бы
подвоха: недаром его филиппинский корреспондент пишет, что особенно хотел бы
узнать незнакомое ему значение этого слова потому,  что весь отрывок в целом
показался ему "очень красивым и трогательным".
     Стр. 46. Маттерхорн - одна из высочайших горных вершин в Альпах.

                                                                     М.Лорие








Назад
















Главная






Попытка (сказки)





1999-2013
Артур Конан Дойл и его последователи