Однажды мне удалось, правда, не без труда, уговорить Шерлока Холмса поехать недели на две отдохнуть. Мы выбрали маленький приморский городок Клифтон с хорошим пляжем и живописным средневековым замком.
Первые несколько дней наших каникул прошли безо всяких иных забот, кроме купанья и прогулок; но на четвертый или пятый день все переменилось.
Рано утром, по пути на пляж, когда мы проходили мимо стен замка, я залюбовался паутиной, унизанной каплями росы, словно алмазами, и обратил на нее внимание Холмса. Обычно он бывал равнодушен к красотам природы, но взглянув на паутину, проявил к ней неожиданный интерес.
Он пристально рассматривал паутину в течение нескольких минут и, наконец, произнес:
– Дорогой Ватсон, нет ли у вас какой-нибудь коробочки?
– Но зачем? – удивился я.
– Такую паутину не часто встретишь. Присмотритесь повнимательнее – она не такая, как всегда.
Он был прав. Пауки всегда ткут свои сети по известному образцу, а эта поражала своей неправильностью и запутанностью.
– Действительно, – сказал я. – этот паук, наверное, пьян.
Я протянул моему другу мыльницу. Холмс спрятал туда паука вместе с паутиной и сунул в карман. Этим, казалось мне, дело и кончится. Но я ошибся: события только начинались.
Когда мы спустились к воде, Холмс обратил мое внимание на обильную пену: в одном месте, близ берега, ее было так много, будто на воде покачивался пышно взбитый крем.
– Что вы об этом думаете? – спросил меня Холмс.
– Странно! – ответил я, присматриваясь. – Никогда не видел в море столько крема!
– Я непременно должен там выкупаться, – сказал Холмс, быстро разделся, бросился в воду и нырнул. Хотя я знал, что он превосходный ныряльщик, но начинал уже беспокоиться, когда он вынырнул снова, метрах в пятнадцати от берега.
– Идите сюда! – крикнул он мне, стоя в воде по плечи. – Тут кое-что есть!
Когда я присоединился к нему, он сказал:
– Теперь нырнем вместе, и вы поможете мне вытащить то, что лежит на дне.
Он снова скрылся под водой. Я нырнул за ним, нащупал на дне что-то шерстистое, осклизлое. Нетрудно представить себе отвращение, с каким я помогал Холмсу вытаскивать на берег начавший уже разлагаться труп собаки с камнем на шее! Я намекнул Холмсу, что в каникулы он мог бы выбрать более подходящее развлечение.
– Но, дорогой Ватсон, – невозмутимо возразил он, – не каждый же день удается выловить в море собаку с камнем на шее!
– Вряд ли это такая уж редкость, – усомнился я. – Когда кто-то хочет избавиться от своей собаки...
– То он топит ее. Согласен. Но станет ли он сначала отравлять ее? – спокойно спросил Холмс. – Взгляните повнимательнее, и вы увидите, что бедное животное действительно умерло от яда. Но почему же в таком случае его не зарыли в землю?
Мне меньше всего на свете хотелось в то утро заниматься дохлыми псами. И я принялся одеваться. А Холмс задумчиво оглядывал окрестности. Я хотел поторопить его, как вдруг из окна замка, высоко над нами, раздался пронзительный вопль. Я вздрогнул, но мой друг остался совершенно спокоен.
– Бежим! – крикнул я. – Там убивают!
– Нет, – покачал головой Холмс. – У меня сейчас дело поважнее. Помогите мне, пожалуйста, завернуть собаку в мой халат. Я повезу ее в Лондон, сегодня же. Не огорчайтесь, – добавил он, – я вернусь через несколько дней, и мы еще успеем отдохнуть здесь.
Только вечером, проводив Холмса в Лондон, я попытался методически обдумать все, что произошло за этот день. Но так ничего и не понял. Почему Холмс так заинтересовался пауком? Зачем он поехал в Лондон?
На следующий день, когда я одиноко сидел с книгой в парке, послышались приближающиеся шаги. Со стороны замка медленно шла женщина—молодая и очень красивая; но когда она поровнялась со мной, я был поражен: черты ее словно окаменели от муки, и глаза были невидящими, как у лунатика. Женщина дошла до каменистого обрыва, и долго стояла там.
Я затаил дыхание; мне не хотелось, чтобы она заметила меня – вероятно, она пришла в эту уединенную аллею именно для того, чтобы скрыть ото всех свое отчаяние. Но женщина, видимо, все же заметила меня – когда она возвращалась, лицо у нее было равнодушным, замкнутым. Я поглядел ей вслед и не удивился, когда она скрылась за воротами замка: с первого же момента мне стало казаться, что она живет там и что между ее скорбью и вчерашним диким воплем есть какая-то связь.
Позже, зайдя в одну из городских лавочек, я начал исподволь расспрашивать о замке и его обитателях.
– Над Ричмондами, владельцами замка, – рассказал мне лавочник, – тяготеет родовое проклятие: несколько веков назад один из них нечаянно убил во время охоты отшельника, и тот, умирая, проклял его и всех его потомков. С тех пор в каждом поколении Ричмондов старший сын рано или поздно сходит с ума. Сейчас проклятие поразило сэра Филиппа, старшего из двух братьев, живущих в замке; еще недавно это был полный сил молодой человек, счастливый жених прекраснейшей девушки графства. А теперь он превратился в жалкого сумасшедшего, чьи дикие вопли наводят ужас на всякого, кто их услышит. Младший, сэр Энтони, ухаживает за несчастным. А бедная Джулия, живя рядом с ними, страдает так, что и сказать невозможно.
– Кажется, я видел ее сегодня утром в парке, – заметил я. – Действительно, она красавица, но смотреть на нее просто больно. Кто она?
– Дочь капитана Харленда, лучшего друга старых Ричмондов, – ответил хозяин лавки. – Она рано осталась сиротой. Ричмонды воспитывали ее вместе со своими детьми, а потом она и сэр Филипп полюбили друг друга. Свадьба должна была состояться еще с полгода назад, но незадолго до того у сэра Филиппа начали проявляться признаки страшной болезни. Теперь свадьбу откладывают, – похоже, что ее и вовсе не будет. Но мисс Харленд не хочет покидать замка, чтобы не расставаться со своим несчастным женихом, хотя зрелище это убивает ее. Разве это не ужасно, сэр?
– Ужасно, – согласился я и поспешил домой, чтобы обдумать услышанное.
Холмс вернулся на третий день к вечеру, в прекрасном настроении, хотя ничего не говорил о своих лондонских делах. Он шутливо спросил меня, не узнал ли я, кого убивали в замке, а я рассказал ему о встрече с Джулией Харленд и о том, что узнал от лавочника.
Слушая меня, Холмс слегка усмехнулся.
– Ну, что же, – сказал, он, когда я кончил, – все, как в настоящем романе: старый замок, родовое проклятье, благородный молодой лорд, прекрасная невеста – дочь старого друга отца... Словом, сентиментальная история, которой не хватает только счастливого конца.
– Его не будет, – сказал я, задетый его легкомысленным тоном. – Как врач, я твердо знаю, что болезнь сэра Филиппа – наследственное помешательство – неизлечима. Если бы даже она временно и прошла, он все равно не имеет права жениться.
– Да, – кивнул Холмс. – С вашей точки зрения вы правы.
– Как это – с моей?
– Очень просто. С медицинской.
Это меня удивило: какая же тут могла быть другая точка зрения? Но Холмс, по обыкновению, не стал объяснять своих слов.
– Я должен поговорить с Джулией Харленд, – сказал он. – Не могли бы вы пойти со мной?
– Куда?
– В замок, или хотя бы в парк.
– Но зачем? Разве мы можем помочь чем-нибудь этим несчастным людям? Наше вмешательство может только оскорбить мисс Харленд. Поверьте мне, она не из тех женщин, которые ищут чьего-нибудь сочувствия!
Однако Холмс настаивал. И на следующее утро мы отправились в парк, чтобы встретиться с Джулией во время прогулки. Шерлок Холмс надел зачем-то парик и очки, сделавшие его вылитым пожилым чиновником на пенсии. В парке он сел на ту же скамейку, на которой недавно сидел я, а меня попросил скрыться в боковой аллее.
– Я позову вас, когда возникнет необходимость, – добавил он, и мне оставалось только повиноваться.
Ждать нам пришлось недолго. Джулия действительно пользовалась утренними часами для своих одиноких прогулок, и вскоре мы увидели ее. Когда она поровнялась с Холмсом, он встал и, вежливо поклонившись, попросил разрешения поговорить с нею.
Джулия остановилась.
– Кто вы, что вам нужно? – испуганно спросила она.
– Не бойтесь, прошу вас, мисс Харленд, – проговорил Холмс. – Я ваш друг. Я хочу помочь вам. Простите, что не представился вам. С вашего разрешения я сниму парик.
Не будь мой друг величайшим из сыщиков, он мог бы стать отличным иллюзионистом. Не говоря уже о Джулии, – даже мне не удалось уловить момент, когда он оказался уже без очков и парика... Во всей Англии не найдется человека, которому эта внешность не была бы знакома. И мисс Харленд сразу же узнала его.
– А теперь, – произнес Холмс, – разрешите мне вернуться к прежнему виду, ради моего и вашего блага. – И он снова стал седым господином весьма почтенного возраста.
– Не понимаю, зачем все это, – сказала мисс Харленд. – Мне здесь ничто не грозит; вам, очевидно, тоже. И вообще, я не понимаю, чего вы хотите и чего ищете здесь, – добавила она с легким нетерпением в голосе.
– Чего я хочу и чего ищу? – переспросил мой друг. – Я хочу, чтобы вы ответили мне на несколько вопросов, а ищу, прежде всего, одну собаку. Небольшую овчарку бурой масти, с белым пятном на морде и надорванным левым ухом.
– Рольфа? – воскликнула Джулия. – Но он пропал давным-давно. Бедняга, я его так любила... Вы знаете, где он?
– Может быть, – уклончиво ответил Холмс. – Теперь еще один вопрос: часто ли вы видитесь со своим женихом, сэром Филиппом?
Я не ожидал, что Холмс спросит об этом так неожиданно и бесцеремонно, и не удивился, когда Джулия возмущенно отступила от него.
– Кто дал вам право задавать такие вопросы, мистер Холмс? – гневно спросила она. – Прощайте!
Холмс удержал ее.
– Я должен иногда поступать, как хирург, – и ранить, чтобы вылечить. Не удивляйтесь, прошу вас. Я знаю о вас многое, знаю даже, что к болезни сэра Филиппа присоединились еще неприятности с сэром Энтони...
– С Энтони? – Джулия вздрогнула. – Это верно, – тихо добавила она.
– Но я знаю еще больше, мисс Харленд, гораздо больше, чем вы. Мне нужны некоторые сведения, а они в ваших руках. Прошу вас, ответьте на мой вопрос: часто ли вы видитесь с сэром Филиппом?
– Я совсем его не вижу, – ответила со вздохом Джулия. – Мне это запрещено, потому что это, кажется, ему вредно.
– И сэр Филипп не всегда ведет себя одинаково? У него бывают периоды хорошего настроения, после которых он впадает в глубочайшее уныние, – так?
– Откуда вы это знаете? – испуганно шепнула Джулия.
– А иногда он приходит в бешенство, – продолжал Холмс, словно не слыша вопроса, – и он бросается на всех, крича, что его хотят убить? А что хуже всего – у него появилась склонность к самоубийству? Сколько раз он уже хотел покончить с собой?
– Боже мой! – вскричала Джулия. – Так вы и об этом знаете? Да, Энтони уже дважды спасал его от смерти. Не знаю, что вообще было бы с Филиппом, если бы Энтони не заботился о нем.
– Вот именно, – подтвердил Холмс. – А теперь этот несчастный и сам заболел?
– Это меня окончательно убивает, мистер Холмс, – печально произнесла Джулия. – Правда, Энтони еще не так болен, как Филипп. Если его состояние ухудшится—не знаю тогда, что со мной будет.
– Надеюсь, что до этого не дойдет. Впрочем, он, кажется, ведет себя еще достаточно нормально?
– Да, он занимается всеми хозяйственными делами и даже сам ездит в Лондон.
– Ну, вот видите! И эти поездки действуют на него хорошо?
– Напротив, мистер Холмс, совсем напротив! Я заметила, что после возвращения из Лондона он всегда впадает в апатию. Я хотела ездить в город сама, но он и слышать об этом не хочет.
Холмс удовлетворенно кивнул, а потом очень мягким тоном обратился к девушке:
– Мисс Харленд, вы должны простить меня, если я задам очень нескромный вопрос, но он чрезвычайно важен для вас же. Один ли только сэр Филипп был влюблен в вас?
– Не понимаю, – опустила глаза Джулия.
– Не интересовался ли вами сэр Энтони? – прямо спросил Холмс. Она не ответила, но низко опустила голову, и мне издали показалось, что я вижу на ее щеке слезу.
– Благодарю вас, – необычайно ласково произнес Холмс. – Не будем говорить об этом...
На параллельной аллее, ближе к стенам замка, раздались странные звуки – не то речь, не то пение. Человек был скрыт за деревьями. Но по мере того, как он приближался к нам, слова звучали все яснее. Неизвестный был, очевидно, пьян. Ему казалось, что он летает. Это меня немного удивляло, так как обычно пьяные ведут себя иначе. Но, в конце концов, никто не знает, что может привидеться пьяному.
Холмс при первом же звуке этого голоса весь превратился в слух.
– Кто это, мисс Харленд? Кто-нибудь из замка? – шопотом спросил он.
– Не знаю, – шопотом же ответила она.
Пьяный помолчал немного, потом снова начал громко бредить. Ему казалось, что он находится то в чашечке огромного цветка, то в пасти чудовищного дракона, то в сказочном гроте, полном призраков.
Джулия узнала голос и пришла в ужас: вслед за Филиппом и Энтони сошел с ума их садовник, а вскоре, вероятно, наступит и ее очередь!
– Подождите меня здесь, я сейчас вернусь, – шепнул Холмс и исчез между деревьями. Мне хотелось последовать за ним, но я не решился, боясь выдать свое присутствие. Впрочем, вскоре он вернулся.
– Мисс Харленд, – без всяких предисловий сказал он, – сегодня, в 11 вечера, я приду сюда с моим другом Ватсоном. Ждите нас здесь, какая бы ни была погода... И каковы бы ни были обстоятельства, – добавил он требовательно.
И прежде чем ошеломленная девушка успела сказать хоть слово, он поклонился ей и исчез в боковой аллее. Проходя мимо меня, он дал мне знак последовать за ним.
...Вечером налетела буря, и небо затянулось тучами. Деревья гнулись и трещали, море грохотало, а в старом парке было так темно, что мы с трудом различали аллеи.
– Едва ли она придет, – сказал я, когда мы очутились в условленном месте. – Погода не для прогулок.
Но она пришла. Она была закутана в темную непромокаемую пелерину и слегка задыхалась от быстрой ходьбы. Холмс представил меня; мы обменялись приветствиями. Потом мой друг сказал:
– Ведите нас, сударыня.
– В замок? – удивилась Джулия.
– Да, в замок. Вы оставили ворота открытыми?
– Нет, мы войдем в боковую калитку, ключ от которой есть только у меня.
– Хорошо, – одобрил Холмс.
Одна из боковых аллеек привела нас прямо к стене. Было совершенно темно, но мисс Харленд, судя по всему, знала здесь каждый камень, каждое дерево. Калитка, о которой она говорила, заросла плющом и была почти незаметна. Она открыла ее, и хотя петли скрипнули, этот звук едва ли был слышен в грохоте бури.
– Теперь осторожнее, – прошептал Холмс, – мисс Харленд, ведите нас прежде всего к оранжерее. Это, вероятно, недалеко отсюда?
Двери оранжереи не были заперты. Мы осторожно вошли, и тотчас же мне вспомнились индийские джунгли: мрак, влажная духота.
Холмс зажег фонарь и направил вдоль кустов луч света. Я не заметил ничего необычного. Здесь были обыкновенные растения – особенно много кактусов.
– Идемте дальше, – сказал через минуту Холмс.
– Куда? – спросила мисс Харленд.
– В боковое крыло, которое выходит к морю, к сэру Филиппу. Он на каком этаже?
– На втором.
– А Энтони живет в другом крыле? – продолжал Холмс. Джулия кивнула.
– А врач, который их лечит?
– Профессор Хенсон живет этажом ниже Филиппа.
– Хорошо, – коротко произнес Холмс. – Ведите нас туда.
Мисс Харленд послушно двинулась вперед. Мы следовали за нею и вскоре очутились перед массивной дверью.
Холмс жестом приказал девушке отпереть, но она, так же молча, показала, что дверь не заперта. Тогда он прошептал:
– Останьтесь тут, мы пойдем одни.
Коридор был короткий, и почти за самой дверью начиналась каменная винтовая лестница. Мы надели поверх обуви захваченные Холмсом войлочные туфли и шаг за шагом, нащупывая в темноте каждую ступеньку, начали подниматься. Поднявшись на площадку, мы увидели прямо перед собой высокие двери. В замочную скважину проникал слабый свет. Очевидно, в этой комнате еще не спали.
Шерлок Холмс с минуту постоял неподвижно, потом сунул правую руку в карман пиджака, а левой энергично постучал в дверь. Я тоже нащупал в своем кармане револьвер со спущенным предохранителем.
В комнате кто-то шевельнулся и раздраженный голос произнес:
– Кого там черт принес? Войдите!
Холмс толкнул дверь, и мы очутились в большой комнате. В нише у окна сидел в кресле пожилой человек. Сердце у меня заколотилось: это был Браунгельд! Тот самый Браунгельд, которого безуспешно искала полиция вот уже несколько лет. Я еще ни разу не видел этого человека, но мгновенно узнал его по лысому черепу с двумя выпуклыми шишками и по пронзительному, пристальному взгляду. Это был он!
Увидев нас, Браунгельд сначала хотел вскочить, но тут же овладел собою, снова опустился в кресло и произнес язвительно:
– Что за встреча, джентльмены! Чему я обязан такой высокой честью? Но, мистер Холмс, не слишком ли это поздний час для визитов?
– Лучше поздно, чем никогда, – спокойно сказал Холмс. – Простите, как я должен называть вас: Хенсон или Браунгельд?
– О, это не имеет никакого значения для таких старых знакомых, как мы с вами. Но как вы ко мне попали?
– Из оранжереи.
– Там интересно, не правда ли? – засмеялся Браунгельд. – Вы видели нашу коллекцию кактусов?
– Я видел все, что нужно, – коротко ответил Холмс.
Браунгельд снова ядовито усмехнулся.
– Вы знаете, – сказал он, – химические исследования всегда были моей страстью. Алкалоиды же увлекали меня особенно.
– Садовник слишком неосторожен, – ответил Холмс. – Он не заслуживает того доверия, какое вы ему оказываете.
– То есть?
– Пусть бы себе ухаживал за кактусами, – но зачем он угощается пейотлем? Сегодня утром я видел его гастроли в парке. Доктор Ватсон тоже был свидетелем.
– Черт побери! – вспыхнул Браунгельд. – Скотина, ведь столько раз предостерегал его!..
– Алкалоиды затягивают человека. Разве с Энтони было лучше? – Улыбка Браунгельда сразу исчезла, и лицо его стало мрачным и напряженным
– Карты на стол, мистер Холмс! – сказал он. – Чего вы от меня хотите?
– Я? Ничего ровным счетом. Но полагаю, прокурору будет небезынтересно узнать, что вы занимались отравлением и готовили убийство.
Браунгельд весь подобрался, словно перед прыжком.
– Вы не врач, мистер Браунгельд, – спокойно продолжал мой друг, – а занялись лечением Филиппа Ричмонда. Этот молодой человек, по совету своего брата, обратился к вам по поводу какой-то пустяковой нервной болезни. Вы им занялись, и ваши лекарства начали действовать. Крупная доза алкалоида – и человек смеется или плачет, кричит, впадает в бешенство, словом, легко может сойти за помешанного.
– Дальше? – прохрипел Браунгельд.
– После соответствующего «лечения» у больного появляется наклонность к самоубийству. Энтони дважды спасал своего брата, но если бы в третий раз это ему не удалось, разве на него могло бы пасть какое-нибудь подозрение? И кто бы увидел дурное в том, – продолжал Холмс, – что через некоторое время после трагической смерти Филиппа его брат женился бы на мисс Джулии Харленд?
– Ясно, – произнес Браунгельд, – мне остается только отдаться вам в руки...
Он медленно поднялся с кресла, держась рукой за стенку, сделал шаг по направлению к нам – и в то же мгновение часть стены, до которой он дотрагивался, сдвинулась с места. Браунгельд ринулся в образовавшийся проем, стена вернулась на место, и мы услышали лязг задвигаемых засовов.
Я бросился к лестнице.
– Не огорчайтесь, Ватсон, – остановил меня Холмс, – он далеко не уйдет, его ждут. Сейчас важнее всего то, что вы ошиблись: роман, вероятнее всего, окончится благополучно. Не исключено, что мы с вами вскоре получим приглашение на свадьбу мисс Харленд с Филиппом Ричмондом. Вы помните тот вечер, когда мы говорили о его помешательстве? Вы утверждали, что оно неизлечимо, а я сказал, что это лишь с вашей точки зрения...
– И вы тогда знали все?
– Не все. Но у меня были кое-какие улики еще до отъезда в Лондон.
– Паук и дохлая собака?
Холмс кивнул.
– Паук, разумеется, не был пьян, но его угостили каким-то наркотиком – в этих случаях паутина становится неправильной. С этим пауком кто-то проделывал опыты. Паук не мог появиться издалека — значит, в замке, в крыле, обращенном к морю, жил некто занимавшийся опытами с алкалоидами.
Я молчал. Как всегда, когда я слушал объяснения моего друга, все казалось само собой разумеющимся.
– Старинные замки, в которых кто-то работает с алкалоидами, – продолжал Холмс, – встречаются не на каждом шагу. Я стал присматриваться вокруг и обратил внимание на пену в море. Ваше замечание насчет крема подтвердило мои подозрения.
– Мое сравнение пены с кремом? – удивился я.
– Да. Потому что и пена, и крем – это эмульсии. А все эмульсии чувствительны к примесям. Если на поверхности моря образовалась обильная, густая пена, – значит вода чем-то загрязнено.. Мы с ними вытащили это «что-то», и собака оказалась отравленной. Я предположил, что причина ее смерти – алкалоид. В Лондоне я убедился в своей правоте. Тот, кто занимался опытами, скрывал это – в противном случае он не стал бы избавляться от отравленной собаки таким необычным способом. Тогда я поинтересовался родом Ричмондов. И тоже, разумеется, наткнулся на легенду о тяготеющем над ними проклятий. Но книги сказали мне гораздо больше, чем вам почтенный лавочник.
– Последний сумасшедший Ричмонд жил полтораста лет назад. Кто-то воспользовался легендой, чтобы основать на ней свой преступный план. Но кому нужно было отравлять Филиппа наркотиками. Сначала я думал, что дело в наследстве, но когда на сцене появилась Джулия Харленд, я понял, что ошибся.
– Но как можно было заподозрить Энтони, ведь он и сам помешал.
– Это меня несколько сбило, – задумчиво ответил Холмс, набивая трубку табаком. – Но разговор с Джулией все поставил на свои места Энтони всегда бывал подавлен после своих поездок, потому что в Лондоне он принимал кокаин. Филиппа систематически отравлял приглашенный им «врач», но и сам Энтони постепенно пристрастился к наркотику! Браунгельду это было очень некстати, он старался не давать ему зелье, так что мистеру Энтони приходилось искать его в других местах.
«Удастся ли отучить от них отравленный организм Филиппа? – подумал я. – Есть ли у этого несчастного шансы вернуться к душевному здоровью?»
Как бывало уже не раз, Шерлок Холмс прочел мои мысли.
– Думаю, что да, – сказал он. – Не забывайте, что теперь за ним будет ухаживать Джулия Харленд. Идемте к ней — она ждет нас внизу, и даже не догадывается, как изменилась ее судьба за последние не сколько минут.
