Был душный пасмурный октябрьский день, к вечеру, однако, повеяло прохладой.
– А что, если нам побродить по Лондону, Ватсон? – сказал мой друг.
Сидеть в нашей маленькой гостиной было невмоготу, и я охотно согласился. Мы гуляли часа три по Флит-стрит и Стрэнду, наблюдая за калейдоскопом уличных сценок. Беседа с Холмсом, как всегда очень наблюдательным и щедрым на остроумные замечания, была захватывающе интересна.
Мы вернулись на Бейкер-стрит часов в десять. У подъезда стоял автомобиль.
– Гм! Машина врача... – сказал Холмс. – Практикует не очень давно, но уже имеет много пациентов. Полагаю, приехал просить нашего совета! Как хорошо, что мы вернулись!
Когда мы вошли, со стула у камина поднялся бледный узколицый человек с рыжеватыми бакенбардами. Ему было не больше тридцати трех – тридцати четырех лет, но выглядел он старше.
– Добрый вечер, доктор, – любезно сказал Холмс. – Рад, что вам пришлось ждать лишь несколько минут.
– Как вы это узнали?
– Раньше я определял это по свече, а сейчас по показаниям электрического счетчика. Пожалуйста, садитесь и расскажите, чем могу служить?
– Я доктор Перси Тревельян, – сказал наш гость. – Живу в доме номер четыреста три по Брук-стрит.
– Не вы ли автор монографии "Проблема теории нормы в медицине"? – спросил я его.
Когда он услышал, что я знаком с его книгой, бледные щеки его порозовели от удовольствия.
– На эту работу так редко ссылаются, что я уже совсем похоронил ее.
– А мне врезался в память один рисунок из вашей книги. Помните, "рождение, болезни, смерть". Неблагоприятные факторы окружающей среды толкают человека к смерти, а лечение – в обратную сторону. Впечатляет.
– А вы сами, я полагаю, тоже врач?
– Военный хирург в отставке.
– Очень приятно! Так вот, – продолжал он, – я рассматриваю проблему медицинского обслуживания следующим образом. Мы рождаемся с определенным набором генетических характеристик. В течение жизни на нас воздействует множество факторов окружающей среды – питание, воздушная среда, вода, радиация, стрессы. Неблагоприятное воздействие этих факторов приводит к болезням, которые проявляются в признаках. Причем для каждой болезни характерны определенные сочетания этих признаков, т.е. симптомокомплексы. Болезнь, если ее не лечить, приводит к смерти. Чем раньше обнаружено это отрицательное воздействие окружающей среды на человека, чем раньше выявлено заболевание, тем эффективнее лечение. Значит, ведущая роль за профилактикой.
Я вполне понимаю, что у вас каждая минута на счету. Поэтому вернусь к делу. Я снимаю помещение для приема больных у господина Блессингтона на Брук-стрит. Он живет тут же в доме. У него слабое сердце, и он нуждается в постоянном наблюдении. Привычки у него странные – он избегает общества и очень редко выходит. Но последнюю неделю Блессингтон испытывает страшное беспокойство. Наблюдая его поведение, я вдруг понял, что он чего-то смертельно боится, но, когда я спросил его об этом прямо, он стал так ругаться, что я вынужден был прекратить разговор. На него жалко смотреть. А случилось вот что.
Два дня назад я получил письмо, которое сейчас прочту вам. На нем нет ни обратного адреса, ни даты отправления.
"Русский дворянин, живущий в настоящее время в Англии, был бы весьма признателен, если бы доктор Перси Тревельян согласился принять его. Он предполагает зайти завтра в четверть седьмого вечера, если доктор Тревельян сочтет для себя удобным находиться дома в это время".
Это письмо меня заинтересовало, так как русский дворянин – это всегда загадка. Ровно в назначенный час я был у себя в кабинете. Слуга ввел пациента. Это был пожилой человек, худой, серьезный, обладающий самой заурядной внешностью, – русского дворянина я представлял себе другим. Гораздо больше меня поразила наружность его товарища – высокого молодого человека, удивительно красивого, со смуглым злым лицом и руками, ногами и грудью Геркулеса. Он поддерживал своего спутника под локоть и помог ему сесть на стул с такой заботливостью, какой вряд ли можно было ожидать от человека его внешности.
– Простите, доктор, что я вошел тоже, – сказал он мне по-английски, но несколько пришепетывая. – Это мой отец, и его здоровье для меня все.
Я был тронут сыновней тревогой. Затем молодой человек вышел, а я стал расспрашивать пациента о его болезни. Он не отличался умом, и ответы его часто были невразумительны, что я относил за счет плохого владения языком.
Вдруг он печально посмотрел на меня и спросил: "Доктор, а сколько мне осталось жить?" Этот вопрос меня не удивил. Очень многие мои пациенты, растеряв свое здоровье в загульные молодые годы, теперь были обеспокоены тем, как бы сохранить по крохам то здоровье, которое у них еще осталось. Чтобы аргументированно ответить на такие вопросы, я всегда пользуюсь услугами моей экспертной системы. Вы спрашиваете, как она устроена? Вот взгляните на этот плакатик. – Тревельян развернул небольшой плакат.
– Эксперты, врачи высокой квалификации, ввели и продолжают вводить свои знания в базу знаний. Пользователи, а ими являются практикующие врачи вроде меня, взаимодействуя с интерфейсом, который позволяет общаться с программой на естественном языке, вводят информацию, необходимую для работы машины вывода. Машина вывода – это, конечно, не машина в нашем смысле, а некая программа для умозаключений. Она работает по системе продукционных правил. Что такое продукционные правила? Вот пример:
Если Иван является отцом Степана
И Петр является братом Ивана,
То Петр является дядей Степана.
Каждое правило содержит две части. Первая часть называется посылкой и состоит из предложений, связанных вместе логическими отношениями, такими как И или ИЛИ.
Вторая часть – заключение, состоит из одного или более предложений, представляющих собой заключение и действие, которое должно быть выполнено.
Механизм выводов связывает знание воедино, а затем выводит из последовательности знаний заключение. Но экспертная система не только кладезь мудрости. Она позволяет свести к минимуму субъективные особенности врачебного осмотра больного. Известно, что врач не всегда четко фиксирует скрытые от непосредственного восприятия симптомы. При недостаточном опыте врач реагирует главным образом на то, что особенно сильно воздействует на его органы чувств. Из комплекса признаков он не умеет еще вычленять те, которые являются наиболее важными, хотя они внешне не так "бросаются в глаза", как менее существенные.
Практический опыт показывает, что наличие признаков, характеризующих патологию, субъективно воспринимается врачом лучше, чем их отсутствие. Хотя последующее распознавание требует учитывать и то, и другое.
– Могу подтвердить справедливость сказанного на моем житейском опыте, – прервал я Тревельяна. – Стоит только мне оставить в раковине грязную посуду, как жена тут же ее замечает и бурно реагирует. Когда же я потрачу целый вечер на мытье посуды, то она, приходя из гостей, хотя и смотрит в пустую раковину, но не замечает, что там нет грязной посуды. Никакой благодарности.
– Сочувствую вам, доктор Ватсон, но реагировать на присутствие, а не на отсутствие, т.е. на раздражители, – это справедливо для всех людей. Продолжим. При вводе данных в компьютер на дисплее возникает вопрос о значении того или иного фактора. Первые три фактора, оценивающие здоровье индивидуума, – "возраст", "вес", "пол" – гораздо важнее других факторов. Вы согласитесь со мной, что у 60-летнего тучного мужчины уровень риска умереть от сердечного приступа намного выше, чем у 20-летней девушки с нормальным для своего роста сложением и весом. Фактор "избыточного веса" учитывается даже при страховании жизни. С другой стороны, смертность от туберкулеза среди худых и высоких людей выше, чем среди низкорослых и коренастых. Ответы моего пациента я тут же набирал на клавиатуре. На экране высветилось:
вес – 58
рост – 170
На основании этих данных система вычислила величину "избыточности веса". Следующие вопросы "пол", "телосложение" и "курильщик" я ему не задавал, так как ответы были ясны и так. Желтые кончики пальцев выдавали в нем заядлого курильщика. Итак:
пол – м
телосложение – худое
курильщик – да
На основании информации о курении программа сделала вывод относительно риска заболеваний индивидуума сердечной недостаточностью и раком.
– А вопросы питания. Насколько я знаю, риск сердечных заболеваний ниже у тех людей, которые употребляют пищу с низким содержанием холестерина и относительно высоким содержанием ненасыщенных жиров.
– Совершенно верно, доктор Ватсон. А большое количество соли в пище способствует повышенному кровяному давлению, которое, в свою очередь, является фактором риска для более серьезных форм сердечных заболеваний. Низкое содержание кальция увеличивает риск остеопороза. Вопросы питания – обязательный элемент. Я набрал на клавиатуре далее:
потребление холестерина – низкое
потребление ненасыщенных жиров – высокое
потребление соли – низкое
потребление кальция – высокое
Следующим фактором, влияющим на продолжительность жизни, является тип личности. Агрессивный, невыдержанный тип личности, известный как "Тип А", в большей степени подвержен фатальным сердечным приступам, чем покладистый, менее амбициозный "Тип В". Уже по тому, как вошел мой пациент в кабинет, я сразу понял, что он принадлежит к типу В. Это я и набрал на клавиатуре:
тип личности – В
Происхождение и расовая принадлежность также имеют определенное значение. Так, чернокожий мужчина обладает повышенным фактором риска развития сердечных заболеваний. Поэтому я набрал также:
район – Россия
раса – белый
Когда машина вывода применяет правила, управляя фактами базы знаний, она может проверить, насколько обоснованны следующие факты:
риск сердечного заболевания – высокий
риск остеопороза – ниже среднего
риск рака – выше среднего
Продолжительность жизни также связана с потреблением алкоголя. Правда, я не придерживаюсь гипотезы, что для здоровья нужно быть абсолютно непьющим. Люди, употребляющие очень умеренное количество алкоголя, порядка 30 г в день, обычно живут дольше как абсолютно непьющих, так и тех, кто склонен к излишествам.
– Но, видимо, для многих легче вообще не пить, чем выпить 30 г и отставить почти полную распечатанную бутылку.
– Видимо, так. Так вот алкогольная интоксикация уже оставила свою печать Бахуса на его лице. Поэтому я без сомнений заполнил последнюю строчку факторов:
потребление алкоголя – чрезмерное
Введя все данные, я стал ждать ответа компьютера. Зная, что на многих моих пациентов предсказание продолжительности жизни, выполненное компьютером, воспринимается как нечто фатальное, я пошел в соседнюю комнату, чтобы подготовить моему русскому успокоительное. Отмерив 10 капель валерианы, я вернулся в кабинет. Представьте мое изумление, когда я обнаружил, что кабинет пуст, а моего пациента и след простыл. Я взглянул на экран. Там светилась надпись:
Мне показалось, что число 65 светилось зловещим цветом. Видимо, эти три оставшихся года жизни так угнетающе подействовали на моего пациента, что он убежал сам, без посторонней помощи из моего кабинета, забыв даже попрощаться со мной. Я не успел ему объяснить, что речь идет о среднем, что достоверность компьютерного прогноза всегда меньше 100%, что эти цифры нельзя понимать буквально, что есть люди, пережившие предсказанный компьютером срок жизни на 10-20 лет! Что ж, здесь я допустил оплошность. Во-первых, мне нужно было отвернуть дисплей от пациента и заранее подготовить успокоительное. А во-вторых, нельзя было выходить из кабинета, не погасив экран дисплея.
Я никогда не думал, что мне придется увидеть русского и его сына еще раз, и поэтому можете себе представить мое удивление, когда сегодня вечером они оба явились в мой кабинет в тот же час.
– Я очень прошу вас извинить меня за вчерашний неожиданный уход, доктор, – сказал мой пациент.
– Скорее, это моя вина, – ответил я.
– Почему?
– Я не успел вас подготовить критически воспринять результаты работы экспертной системы. Компьютер не может точно вычислить продолжительность вашей жизни. Экспертная система работает на основе среднестатистических данных, полученных у нас в Лондоне. Если же вы решительно перейдете на здоровый образ жизни, то проживете столько, что опровергнете все делавшиеся прогнозы.
Мой пациент слабо улыбнулся.
– Дай-то бог.
– А сейчас, чтобы нам не терять времени, начнем обследование.
Как и в прошлый раз, обследование моего пациента я начал с регистрации данных истории болезни и его состояния. Затем я наложил на моего пациента электроды, потенциалы с которых после усиления электрокардиографом вводились непосредственно в компьютер. После этого компьютер рассчитал основные характеристики электрокардиограммы – длительности и амплитуды зубцов, интервалы между зубцами, частоту сердечных сокращений, аритмию – и вывел их значения на дисплей. Согласитесь, это очень удобно, когда всю рутинную работу по расшифровке физиологических кривых берет на себя компьютер. Более того, компьютер будет хранить эти данные до самой смерти моего пациента. Поэтому я смогу следить за индивидуальными изменениями физиологических характеристик в течение всей его жизни, если, конечно, он не вздумает лечиться у другого врача. Забегая вперед, скажу, что на мой компьютер, а точнее, на мою рабочую станцию врача возложены и такие задачи, как выписка рецептов и лекарств, заполнение многочисленных форм отчетности для различных органов, контролирующих мою работу, статистическая обработка заболеваний и сроков их лечения. Все это позволяет мне экономить массу времени.
Меня заинтересовало, как доктор Тревельян анализирует электрокардиограмму, и я решил расспросить его об этом подробней.
– Доктор Тревельян, я не понял, как же все-таки осуществляется анализ ЭКГ на вашем компьютере?
– Я не углублялся в эти вопросы, доктор Ватсон, но если они вас интересуют, то с удовольствием расскажу. Если говорить строго, то анализ ЭКГ выполняется не на моем компьютере, а в медицинском компьютерном центре в Брюсселе.
– В Брюсселе?! Так это же очень далеко, да еще в другой стране?!
– Расстояние до Брюсселя свыше 350 км, но это пустяки. Для вычислительных сетей расстояние и национальные границы – не преграда. Зато в Брюсселе есть крупнейший компьютерный центр по обработке электрокардиограмм. Специализация – великое дело. На выходе моего кардиографа установлен модем, с его помощью кардиограмма передается по телефонным линиям в Брюссель. Сразу же по поступлении электрокардиограммы в центральный компьютер специальная программа проверяет качество переданного сигнала, т.е. уровень шумов и артефактов. Если все в норме, то в подтверждение, что ЭКГ получилась, я получаю световой сигнал. После этого с пациента можно спокойно снимать электроды.
– А как же ЭКГ передается по проводам?
– Аналого-цифровой преобразователь опрашивает все отведения с частотой дискретизации 500 отсчетов в секунду. Каждый отсчет затем переводится в число, которое и передается по телефонной линии. Основная задача при анализе ЭКГ заключается в определении положения основных зубцов P, Q, R, S и T. Эта задача не такая простая, как кажется с первого взгляда. Ведь на ЭКГ, а уровень потенциала ее зубцов соответствует милливольтам, воздействуют и сетевая наводка, и шумы. Поэтому предварительно нужно ЭКГ отфильтровать. Другая сложность – в вариабельности формы кривой записи у разных людей.
Затем измеряются высоты всех зубцов P, Q, R, S и T и интервалы между зубцами R-R, P-R, Q-T, длина сегментов ST и длительность комплекса QRS. Результаты всех этих измерений, выполненных в Брюсселе, передаются обратно ко мне и выводятся на экран моего дисплея в виде таблицы значений. Ниже таблицы выводятся параметры ЭКГ, отклоняющиеся от нормы. Так, если частота пульса оказывается выше 100 ударов минуту, то компьютер выводит заключение "тахикардия", а если ниже 60 ударов в минуту, то "брадикардия".
Особую сложность представляет программа анализа аритмий, но о ней сейчас я говорить не буду. Таким путем в компьютерном центре делается более 45 тысяч заключений по ЭКГ в год. Но сейчас в связи с революцией в микроэлектронике системы измерения ЭКГ и ее интерпретации "вшиваются" непосредственно в электрокардиографы.
– Доктор Тревельян, скажите, если диагноз ставит компьютер, то кто же несет ответственность за ошибочный диагноз? Врач, программист или инженер?
– Ответственность, в том числе и уголовную, несу только я, лечащий врач! Компьютер может интерпретировать электрокардиограмму, но не может оценить состояние пациента. Это разные вещи. Компьютер находит отклонения от нормального вида ЭКГ. Я же учитываю не только эту, но и другую информацию и ставлю диагноз. При этом я должен постоянно помнить, что на электрокардиограмму влияет великое множество факторов: изменение положения тела, прием пищи, курение, физические упражнения и прием лекарств. Очень сильно с электрокардиограммой коррелирует возраст. В период от тридцати до восьмидесяти лет амплитуда комплекса QRS уменьшается в среднем на 6% за каждое десятилетие. На ЭКГ влияет и раса. Так, ЭКГ белых и негров значительно различаются между собой. Даже чисто психологическая реакция может вызвать сильную тахикардию или обморочное состояние из-за падения кровяного давления. Поэтому я боялся, что такая реакция может возникнуть у моего пациента после прогнозирования его вероятной продолжительности жизни в 65 лет. Но в свой второй приход он был хотя и печален, но спокоен.
Некоторые виды электрокардиограмм очень часто, но не всегда, соответствуют инфаркту. Меня беспокоит это "не всегда". Только когда на заболевание указывают и другие тесты, можно сказать: "Это, без сомнения, инфаркт". Установление электрокардиографических признаков при инфарктах миокарда также связано с целым рядом трудностей. При вскрытии в подавляющем большинстве случаев обнаруживается не один, а несколько пораженных участков, т.е. большинство умерших имели больше одного инфаркта. Поскольку может существовать почти бесконечное число сочетаний инфарктов, различающихся как по локализации, так и по протяженности, то выявить эту картину по ЭКГ чрезвычайно сложно.
На основании истории болезни моего пациента у меня возникло подозрение на стенокардию, но оказалось, что его электрокардиограмма, записанная в состоянии покоя, соответствует норме. Тогда я предложил ему проделать физические упражнения – подниматься на прикроватную скамейку и спускаться с нее в постоянном темпе в течение полутора минут – и после этого снова записал с него ЭКГ. Случай, однако, оказался довольно сложным, и я, назначив встречу с моим пациентом на следующее утро, проводил его к сыну.
Но тут мистер Блессингтон ворвался в мой кабинет в паническом страхе.
– Кто заходил в мою комнату? – крикнул он.
– Никто, – ответил я.
– Вы врете! – завопил он. – Поднимитесь и посмотрите.
Мы поднялись наверх, и он показал мне следы, отпечатавшиеся на пушистом ковре. Таких больших следов он, конечно, оставить не мог, они были явно свежие. Значит, пока я занимался отцом, сын, ожидавший в приемной, с какой-то неизвестной целью входил в комнату Блессингтона.
Мне показалось, что мистер Блессингтон волнуется как-то чрезмерно. Опустившись в кресло, он буквально рыдал, и мне стоило больших трудов привести его в чувство. После этого он предложил мне отправиться к вам. Если бы вы поехали сейчас со мной, то мне хотя бы удалось успокоить его.
Мы с Холмсом тут же собрались и через четверть часа уже были в доме врача. Нас встретила горничная, лицо у нее было перекошено от ужаса.
– Такая беда! – воскликнула она, сдавливая пальцами виски.
– Что случилось?
– Блессингтон покончил с собой.
Холмс присвистнул. Мы оба в сопровождении доктора пошли наверх. За дверью спальни нас ожидало ужасное зрелище.
На крюке висел Блессингтон. Он был очень толст, но когда-то, видно, был еще толще, потому что щеки у него висели, как у гончей, большими складками. В лице не осталось почти ничего человеческого. Шея вытянулась, как у ощипанной курицы, и по контрасту с ней тело казалось еще более тучным и неестественным. На нем была лишь длинная ночная рубаха, из-под которой окоченело торчали распухшие лодыжки и нескладные ступни. Рядом стоял инспектор Лестрейд, делавший заметки в записной книжке.
– А, мистер Холмс, – сказал он, когда мой друг вошел. - Рад видеть вас.
– Насколько я могу судить, Блессингтон обезумел от страха. Вы знаете, что самоубийства чаще всего совершаются часов в пять утра. Примерно в это время он и повесился. И, наверное, заранее все обдумал.
– Судя по тому, как затвердели его мышцы, он умер часа три назад, – сказал я. – А нельзя ли допустить иное предположение, совершенно невероятное, но все же убедительное? Может быть, всю эту историю с русским и его сыном придумал сам доктор Тревельян, которому надо было забраться в комнату к Блессингтону?
– Не будем торопиться, – сказал Холмс. – Я не успел еще осмотреть комнату и с вашего позволения осмотрю сейчас. – Он вынул из кармана рулетку и большую круглую лупу и бесшумно заходил по комнате, то и дело останавливаясь или опускаясь на колени; один раз он даже лег на пол. Холмс так увлекся, что, казалось, совсем забыл о нашем существовании. А мы слышали то бормотание, то стон, то легкий присвист, то одобрительные и радостные восклицания. Я смотрел на него, и мне невольно пришло на ум, что он сейчас похож на чистокровную, хорошо вы дрессированную гончую, которая рыщет взад-вперед по лесу, скуля от нетерпения, пока не нападет на утерянный след.
Неожиданно мне пришла в голову фраза Холмса: "Запомните, Ватсон, обработка информации начинается с ее сбора и заканчивается проверкой гипотез. Компьютер, как мельница, - что засыплешь, то и получишь. Если на входе чушь, то на выходе – чушь в квадрате". Значит, то, чем сейчас занимается Холмс, относится к методам сбора информации.
Минут двадцать, если не больше, он продолжал свои поиски, тщательно измеряя расстояние между какими-то совершенно незаметными для меня следами, и время от времени – так же непонятно для меня – что-то измерял рулеткой на стенах. В одном месте он осторожно собрал щепотку серой пыли с пола и положил в конверт. Он подошел к двери и, повернув ключ в замке, со свойственной ему методичностью осмотрел его. Постель, ковер, стулья, камин, труп и веревка – все было по очереди осмотрено, пока, наконец, Холмс не заявил, что удовлетворен.
– Говорят, будто гений – это бесконечная выносливость, - с улыбкой заметил он. – Довольно неудачное определение, но к работе сыщика подходит вполне.
Итак, измерения закончены, и теперь Холмсу остается только ввести данные в компьютер. Подойдя к столу, Холмс раскрыл свой портативный компьютер и стал вводить в него результаты сыска. Да, помнится, Холмс еще говорил мне что-то об автоматических и автоматизированных методах сбора информации. А вот чем они отличаются друг от друга, я уже и забыл.
– Мистер Холмс, а чем отличаются автоматические методы сбора информации от автоматизированных, – спросил я.
– Ватсон, я же вам объяснял. Если сбор информации производится компьютером, минуя человека, то это автоматические методы, а если с участием человека, то автоматизированные.
– Я не представляю, как компьютер может сам, без участия человека, собирать информацию? Как компьютер решит, что надо измерять, а что не надо?
– Второй вопрос мы рассмотрим позже. А в ответ на первый вопрос я вам приведу пример из сферы ваших профессиональных интересов. Допустим, что наш покойный Блессингтон жив, но болен гриппом и лежит в постели с высокой температурой. Для измерения температуры тела кроме обычных ртутных термометров разработаны электрические датчики, в которых измеряемая температура преобразуется в напряжение. Подключим этот датчик к Блессингтону и подсоединим его кабелем к компьютеру. Чтобы кабель был короче, компьютер поставим на тумбочку рядом с кроватью. Компьютер с определенной частотой, например каждые 15 с, будет опрашивать этот датчик, т.е. переводить выходное напряжение датчика в число и вводить его в память компьютера.
– Так это же мониторинг – автоматическая система слежения за состоянием больного.
– Совершенно верно. Итак, мы рассмотрели пример метода автоматического сбора информации. Здесь совершенно не нужна медицинская сестра. Спит ли Блессингтон или бодрствует, значения температуры его тела каждые 15 с вводятся в компьютер. После этапа обработки информации наступает этап проверки гипотез, который также может выполняться автоматически или автоматизированно. В первом случае, например, при температуре больного выше 40°С компьютером отвергается гипотеза, что болезнь не опасна, и на экран дисплея могут быть выведены названия тех лекарств, которые нужно срочно принять. Если же Блессингтон предпочитает лечиться у доктора Перси Тревельяна, то проверку гипотез, т.е. постановку диагноза, осуществляет врач, а компьютер выполняет только функции консультанта и хранилища информации о больном (база данных). Тревельян перед осмотром Блессингтона выводит на экран график многосуточного изменения температуры его тела и использует эту информацию для постановки диагноза и выбора стратегии лечения.
– Спасибо, мистер Холмс, все понял. Но, знаете, мне как врачу все равно как-то тревожно. Ведь никто не знает, какие данные вводятся в компьютер, какого качества эти данные, их же никто не проверяет. А вдруг электромагнитная наводка либо датчик температуры отошел от тела и показывает ноль градусов?! Компьютер решит, что Блессингтон мертв, и вызовет бригаду скорой помощи, бригаду реаниматоров, а Блессингтон, оказывается, жив! Конфуз!
– Во-первых, Ватсон, термометр покажет не ноль градусов, а градусов двадцать-двадцать пять, температуру жилого помещения.
– Хорошо, не ноль, а двадцать. Но смысл-то не меняется?!
– Смысл не меняется, но нужно быть четким. Давайте сравним графики.
Холмс стал рисовать кривую зависимости температуры тела от времени.
– Вот этот график показывает действие электромагнитной наводки и артефактов.
Наводка обычно кратковременна и вряд ли она возникнет в момент ввода в компьютер. Ну, все-таки допустим и это. Итак, наводка кратковременна, а температура тела у человека – характеристика инерционная, она изменяется очень медленно. Поэтому вычленить отсчеты, вызванные наводкой, просто, для этого достаточно измерить первую производную, т.е. разность между двумя соседними отсчетами, и если она велика, то, значит, здесь наводка.
Теперь рассмотрим случай, когда датчик случайно отойдет от тела в момент времени t1. В этом случае температура датчика изменится практически мгновенно. Если же Блессингтон умрет по-настоящему или его вот таким образом повесят, то тогда показания датчика температуры будут уменьшаться очень медленно. Так?
– Конечно! У Блессингтона такая теплоемкость тела! Но если говорить, строго, то график температуры тела не является прямой линией, которую вы нарисовали.
При гриппе температура поднимается к вечеру и спадает к утру. А у здорового человека суточные биоритмы выражаются в пульсациях температуры тела в полтора градуса. Ночью температура понижается, а днем возрастает. Правильный график будет такой.
Я нарисовал вторую кривую.
– Хорошо, Ватсон, принимаю ваши замечания. Итак, с методами автоматического ввода и проверки данных мы частично ознакомились.
– Значит, то, как вы сейчас что-то измеряли и вводили в компьютер, – это автоматизированные методы сбора информации?
– Совершенно верно.
– Мистер Холмс, мне сейчас в голову пришла мысль. А что если вот этот интерьер, эту обстановку, среди которой совершено убийство, ввести в компьютер с помощью видеокамеры? Представляете, насколько упростится работа сыщика?!
– Ввести этот интерьер в компьютер, конечно, очень просто. Но вот что окажется в памяти компьютера?
– Как что? Вот этот камин, труп, веревка... Все, что мы с вами видим.
– Увы, Ватсон. В памяти компьютера окажется всего лишь двумерная таблица яркостей нашего интерьера, то есть цифровая фотография. Можно сказать, это то, что появляется на сетчатке глаза человека, но только в цифровом виде. Но, чтобы видеть, мало иметь глаза, нужна и голова, т.е. нужно знание мира. И вот здесь-то с компьютером проблема. Даже суперкомпьютер пасует перед двухлетним ребенком, который уже знает, что такое стена, потолок, кровать, человек, веревка. Научить компьютер этим, казалось бы, простым вещам пока не удается.
На первом этапе нужно научить компьютер как-то опознавать детали интерьера: окна, пол, камин, кровать, человек, веревка. Затем научить его оценивать взаимное положение этих предметов: кресло около камина, кровать у стены, крюк на потолке. Следующий этап – это выявление взаимосвязей: труп висит на веревке и т.д.
Понимаете, Ватсон, научить компьютер видеть, это значит научить его понимать, т.е. мыслить. Это необыкновенно сложная задача для искусственного интеллекта. Даже мы, специалисты, глядя на одну и ту же сцену, видим ее по-разному.
Да, здесь Холмс был абсолютно прав. Вот в этой комнате нас трое: инспектор Лестрейд, я и Холмс. Мы в одной комнате, а что видим? Я не могу оторвать взгляд от распухших лодыжек и ступней Блессингтона, которые висят немного ниже уровня моих глаз. Холмс чуть ли не носом роет ковер около кровати Блессингтона. А инспектор... инспектор, наверное, видит, как Блессингтон становится на сундук и сам себе надевает петлю на шею. Видимо, прежде чем собирать информацию, мы уже выдвигаем какие-то гипотезы смерти. В нашем случае их две: либо Блессингтон повесился сам, либо его кто-то повесил. В первом случае он был в комнате один; во втором случае с ним был кто-то еще. Следовательно, теперь нужно собирать данные о наличии-отсутствии людей в момент смерти Блессингтона. Для этого нужно выяснить время его смерти по степени окоченения трупа и т.д.
Если выдвигается много гипотез, то для их проверки требуются конкретные данные, определяемые моделями убийства. После того как гипотеза отвергнута, нужно генерировать новую гипотезу, новую версию (модель) убийства и снова ее проверять. Итак, методы сбора информации включаются в циклический процесс сбора, переработки и проверки гипотез. И мне кажется, Холмс не прав, говоря, что обработка информации начинается с ее сбора. Хотя такая последовательность этапов, как сбор информации, обработка и проверка гипотез, и проста, и понятна, однако в жизни все начинается с конца, с выдвижения гипотезы, а уж потом идет сбор информации. Либо здесь такое взаимопроникновение сбора информации и проверки гипотез, что их невозможно расчленить. Это напоминает мне задачу о яйце и курице. Что появилось раньше – яйцо или курица? С чего начинается обработка информации – с ее сбора или с проверки гипотез? Ведь, не выдвинув гипотезу, мы не знаем, какие характеристики нужно измерять. Но, не имея никаких данных, о каких гипотезах можно говорить? Холмс согласился с моими рассуждениями, а затем сказал:
– Проблема автоматического сбора криминалистической информации может быть решена только при создании искусственного интеллекта, обладающего такой же мощью, как мой мозг. Но возможно ли это? Можно ли формализовать мою интуицию и перевести ее на язык программ, можно ли мои знания и мой опыт передать компьютеру – в этом я сильно сомневаюсь!
Я не думаю, что в Холмсе заговорило его тщеславие. Неужели вдохновение может озарить железного робота – мыслящего двойника человека? В разговор после долгого молчания вступил Лестрейд.
– Мистер Холмс, а как вы относитесь к экспертным системам в криминалистике? У нас в полицейском управлении есть экспертная система продукционного типа, всегда ношу с собой дискету.
– А как она работает, инспектор?
– Вот, например, одно из правил:
Если Z пропало у X
И Z обнаружено у Y, То Y украл Z у X.
– Что ж, давайте проверим вашу экспертную систему. Возьмем такой пример. Предположим, что у меня пропал бумажник. Затем он был обнаружен в кармане, ну, например,... доктора Ватсона.
– Да как вы смеете, мистер Холмс?! Я не позволю...
– Прошу прощения, мой милый доктор Ватсон. Без всякой задней мысли я назвал вашу фамилию. Просто я хочу проверить, как работает экспертная система у Лестрейда. Ну-с, инспектор, запускайте систему, посмотрим, как она логически мыслит.
– Хорошо! Вводим данные:
X – Шерлок Холмс
Y – доктор Ватсон
Z – бумажник мистера Холмса
Запускаем. Вот и результат. Читайте.
– Доктор Ватсон, прошу вас, закройте на минуту глаза и заткните уши. Так, читаем:
– Доктор Ватсон украл бумажник у мистера Холмса.
– Инспектор, значит, по заключению вашей экспертной системы доктор Ватсон вор?
– Совершенно верно. Этот вывод получен в результате безукоризненной работы системы логических правил. А разве с этим можно не согласиться?
– Я в это не поверю, даже если вы обнаружите на моем бумажнике отпечатки пальцев доктора Ватсона.
– Как?! Вы не поверите фактам?
– Фактам поверю, а таким заключениям – никогда!
– Но ведь из этих фактов, посылок следует только одно-единственное заключение. Как бы оно вам ни нравилось, но оно – продукт безупречной логики. Интересно, а как бы вы сами стали рассуждать в приведенной ситуации?
– Прежде всего, обнаружив свой пропавший бумажник у Ватсона, я выдвинул бы для проверки такие гипотезы: либо это действия инопланетян, либо телекинез, полтергейст, экстрасенсы, фокус, особая зона, барабашка, розыгрыш, моя рассеянность, наконец.
– Вы забыли назвать еще одну гипотезу, мистер Холмс, – серьезно заметил Лестрейд. – Бумажник мог взять доктор Ватсон.
– Такая гипотеза, инспектор, ни при каких условиях не могла бы прийти мне в голову. Проверку гипотез я начал бы с того, что прочитал бы программу телевидения – не было ли в этот вечер выступления экстрасенса, "не зарядил" ли он случайно мой бумажник, выяснил бы у миссис Хадсон, не замечала ли она в этот день случаев самопроизвольного движения холодильника, расспросил бы соседей, не видели ли они инопланетян или хотя бы НЛО.
– Мистер Холмс, извините, это же сплошная чертовщина! Вы же всегда над ней смеетесь и издеваетесь. Какие же это возможные гипотезы?!
– Инспектор, поверьте мне, это меньшая чертовщина, чем ваше предположение, что джентльмен мог взять чужой бумажник!
– Значит, для вас важнее характеристика с места работы подозреваемого, чем неопровержимые улики?
– Администрация дает характеристику работнику. Но хороший общественник после работы может взять ножичек и выйти на большую дорогу. Разве мало таких случаев?
– Согласен, такое имело место. Так как же работать, мистер Холмс? Улики для вас не факт, характеристика тоже.
– Инспектор, вы забыли старую английскую пословицу: "Из ста кроликов никогда не составится лошадь, из ста подозрений никогда не составится доказательство". Я думаю, вам нужно больше изучать опыт классиков детектива и нарабатывать свой. Практика – лучший учитель. Но, джентльмены, мы отвлеклись от дела.
– Так что же здесь, по-вашему, произошло? – спросил инспектор.
– Последовательность событий ясна для меня. Как будто я сам здесь присутствовал, – сказал Холмс. – Преступников было трое: один – молодой, другой – пожилой, а каков третий, я пока определить не могу. Вряд ли надо говорить, что первые два – те самые, что выдавали себя за русского дворянина и его сына. Они были впущены сообщником, находившимся в доме. Все трое подошли к комнате мистера Блессингтона, дверь в которую была заперта. Ключ они повернули с помощью куска проволоки. Войдя в комнату, они первым делом вставили мистеру Блессингтону кляп. Он, наверное, спал или был так парализован страхом, что не мог кричать. Ну, и все кончилось тем, что они повесили Блессингтона.
– За что?
– Блессингтон входил в ту же банду, что и эти преступники. Но он стал до носчиком, выдал их после ограбления Уортингдонского банка, за что они были посажены на 15 лет. И вот результат их мести. Однако, каким бы негодяем он ни был, он все же жил под защитой английских законов, и я не сомневаюсь, что вы, инспектор, примите надлежащие меры. Щит правосудия на этот раз не помог, но меч его по-прежнему обязан карать.
Таковы были странные обстоятельства, связанные с делом Блессингтона и его врача с Брук-стрит.
